| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Тем более правила правилами, а реальность — реальностью, — прервал возникшее было молчание Крапов. — Телеграф недавно принес весть. Не очень хорошую.
— Преотвратнейшую, как по мне, — понурил голову Павлов, самый опытный из всех агентов, заброшенных в край. Он должен был со временем плотно работать с Мукачевом. — Сегодня утром в центре края, в Мукачево, собрался Угро-русинская Рада Закарпатья.
— И? — Бобрев не терпел театральных пауз, так свойственных "старому лысому черту" Павлову.
— И они обратились с просьбой к Будапешту назначить таких-то лиц в руководство краем и будущее венгерское правительство. От имени всех русинов края они заявили о преданности Венгрии.
— Да, дела... — только и смог произнести Бобрев.
Получалось, что этот самый съезд буквально пригласил венгерскую армию в Закарпатье...
После революции, чтобы кое-как свести концы с концами, Шустовым пришлось переработать запасы коньячного спирта столетней выдержки. Несмотря на то, что алкогольный напиток, производившийся на трёх заводах — Ереванском, Кишинёвском и Одесском — по правилам должен был бы именоваться бренди, французы официально разрешили именовать его коньяком. Этому помог хитрый ход "Коньячного короля", Николая Шустова. В 1900 году в Париже проходила выставка, на которой проводился конкурс среди виноделов. Жюри, оставшись сверх всякой меры довольно представленным напитком, присудило ему гран-при. Когда Николай раскрыл инкогнито, французам пришлось дать разрешение на гордое название "коньяк" на этикетках "шустовского". Кроме того, семья Шустовых очень плодотворна занималась производством водки, конкурируя с семьёй Смирновых. Последним, однако, революция помогла завоевать всемирную известность. Владимир Смирнов сперва оказался в Стамбуле, затем открыл производство во Львове и в Париже. Даже в одном британском сериале о чиновниках, если говорят о русской водке, имеют в виду именно "смирновку". Вот такая история борьбы двух алкогольных магнатов.
После революции, при попытке перехода через границу, Манасевич-Мануйлова узнал один из пограничников. Его расстреляли на месте как одного из ярых сторонников свергнутого, классово чуждого строя.
Свинца в них не было ни миллиграмма, но обыватели больше доверяли надписи на коробке, чем профессорам химии.
В общем, вы поняли, что все они были разведчиками.
Почти все, как понимаете, венгры , немцы и поляки, — других не держали. Пока что.
Древнерусская мера длины, примерно равна 25 мм.
"Шварцлозе" — австрийский пулемет, его название может быть переведено как "Сволочь".
Глава 9
— Усталый русин сел на пенек и заплакал. Тут к нему подошел Бог и спросил: "Русин, ты чего плачешь". Русин ему и ответил: "Господи, помнишь, я просил поставить между нами и галичанами горы?". Бог ответил: "Конечно, помню. Я и поставил Карпаты". Русин еще пуще разрыдался: "А я просил, чтобы не ниже Альп были!"
Иван Гецко залился раскатистым смехом. Но прошло несколько мгновений, и смех его утих: никто больше не поддерживал его хорошее настроение. Гецко нахмурился и даже, кажется, приуныл. Потом, чтобы найти себе хоть како-то занятие, выглянул за бортик "Фиата" — и чуть не выпал.
Грузовик резко подпрыгнул на кочках, отчего все в кузове получили возможность пересчитать свои зубы. И без того дышавший на ладан "мотор" заартачился, покашлял и заглох.
— Ну вот и приехали, — Бобрев не пытался скрыть плохое настроение.
Хотя, казалось бы, что жаловаться: на удачу, от рассыпавшейся австро-венгерской армии в Ужгороде осталось три Fiat Werke, едва на ходу: достаточно топлива удалось найти с не меньшей долей удачи.
На это чудо (буквально) техники погрузилась сотня русинских ополченцев и на всех парах выдвинулась к Мукачево. Центр Закарпатья, расположенный в сорока километрах от Ужгорода. Нужно было как можно быстрее переводить под контроль Народного совета.
— Файно...— выдохнул Бобрев, не сдержав прицепившегося здешнего словечка.
Грузовик заглох буквально напротив замка.
— И чего я удивляюсь...Ведь шесть веков тут венгры, — Бобрев задумчиво потирал затылок.
Заброшенный более двадцати лет назад, Мукачевский замок, он же Паланок, производил впечатление. Он был построен на вершине горы, одиноко возвышавшейся над небольшим городом. Бастионы много лет служили тюрьмой, а позже были заброшены, и придавало амбразурам еще более зловещий вид.
Теперь же среди серых стен и кирпичного цвета крыш угадывалось шевеление людей. Должно быть, организаторы угро-русинской рады уже подсуетились и торопились занять главное городское укрепление.
— Если там разместить пушку или пулемет, мало нам не покажется, — подытожил Бобрев. Положение осложнялось тем, что пришлось бы предварительно миновать речку. Если начнется бой, весь отряд могут положить прямо на месте, несколькими пулеметными очередями. Но с другой стороны, если бы удалось эту высоту занять...
Ополченцы суетились, высаживаясь из грузовиков. Гецко вовсю горланил, почувствовав себя в своей стихии: обещалась заварушка!
— Так. Соваться в город без оглядки — глупо. Всех положат. Какие предложения, господа? — Бобрев не отрывал взгляд от замка.
— Предлагаю идти как можно дальше от этого замка Иф, — Крапов держал винтовку наготове. — Обойдем по левому флангу. Перебежками, поодиночке...
— А чего это мы как не тутошние, — бросил Павлов, вместе с помощником занимавшийся пулеметом.
"Шварцлозе", как он сказал, достался ему по традиции. Что за традиция, Павлов распространяться не стал. Бобрев про себя отметил, что надо бы потом, в спокойной обстановке, его расспросить.
Выпрыгивавшие из грузовиков ополченцы, кто умеючи, а кто не без труда, вразнобой, залегали между кочек. Гецко передавал им на дикой (но, надо заметить, с каждым днем все более и более привычной для русских офицеров) смеси малороссийского, церковнославянского и венгерского приказы Рогова. Не хотелось потерять отряд в первый же день, это Бобрев попытался вбить еще в первые минуты "мятежа".
— Какого мятежа! — только услышав возглас Гецко, Бобрев понял, что произносил последние мысли вслух. — Мы здесь тутошняя власть! А они...эти...лазадки.
Стало понятно, от кого Павлов набрался "тутошних" словечек.
— Знаете, есть что-то исторически забавное в этой ситуации. Вот мы стоим здесь, русские офицеры... — начало было Обручев.
— Конспирация... — вздохнул Павлов.
— Право, с винтовками и пулеметом мы явно можем о конспирации не думать, — замялся было Обручев, но продолжил. Он дышал на озябшие руки.
Дело происходило утром (выдвинулись еще в ночи), и только сейчас Павлов понял, что ему и самому холодно. Видимо, ожидание боя заставляло быстрее кровь бежать по телу, поддерживая боевой жар. Такое с ним бывало и перед сражениями минувшей войны.
— Есть что-то забавное...Знаете, я ведь общался с русофилами, после Великого отступления... — Обручев склонил голову. Он, как заметил Павлов, всегда так делал, когда пытался что-то вспомнить. — Не помню, кто именно, но мне рассказывали, что этим замком когда-то владел...Кто-то из Гедиминовичей, что ли...Так вот. Получил он владения взамен на Подолию, от венгерских королей. Такой вот обмен. А бежал вроде как от власти тогдашнего литовского князя. В общем, в Мукачево, видимо, попадают только в результате соседских интриг.
— О да. В это я охотно готов поверить, — Бобрев не отрывал взгляда от Гецко, с пятеркой бойцов двигавшихся к мукачевской околице.
Бедные дома, казалось бы, жались друг к другу, боясь тени мукачевского замка. Секунды потянулись, не желая ускоряться: Бобрев с каждым мгновением все сильнее боялся, что вот-вот услышит звук выстрела.
На полпути от крайней хаты Гецко подал знак левой рукой, и русинские ополченцы, шедшие до того едва ли не плечом к плечу, выстроились в редкую цепь.
— Не случайных людей он выбирал, не случайных, — пробубнил под нос Бобрев. Непривычные к военному делу люди так быстро и ловко молчаливого приказа Гецко не выполнили бы.
Раздался!..
Бобрев упал наземь, будто бы желая обогнать звук. Но, на счастье, это был просто чей-то отдаленный возглас... Шедший со стороны города.
Гецко выпрямился во весь рост. Что-то ответил все на той же дикой смеси здешних говоров. Ему крикнули что-то в ответ. Бобрев силился понять, что означает этот разговор.
Потянулись мгновения.
— С десятком "максимов" мне было бы куда спокойнее, — нехотя заметил Павлов.
Он окинул взглядом окружающих. Все ополченцы лежали. Кто-то буквально дрожал. И это лучшие! А что же остальные...Что будет, когда грянет первый настоящий бой? Первый залп? Скольких их останется в рядах?
Отгоняя эти мысли, Павлов прищурился, силясь разглядеть, с кем же общается Гецко.
Наконец, Иван помахал рукой невидимому собеседнику и демонстративно повесил винтовку на плечо. Ополченцы не двигались, хотя напряжение можно было буквально услышать: Павлову показалось, что он даже слышит зубовный скрежет.
Прошло еще несколько мгновений. И тут меж домов показалась фигура...священника. Точно!
— Августин! — голос Гецко показался удивленным. — Августин!
Среди ополченцев стало заметно волнение. Они принялись перешептываться, то и дело повторяя имя "Августин". И звучало оно далеко не с одобрением или облегчением. Скорее, ужгородцы заволновались еще более прежнего.
Гецко повернулся к залегшей цепочке бойцов.
— Поговорить! Поговорить просят! — он старался выглядеть как можно более спокойно, но даже за столь короткое время русские офицеры узнали Ивана достаточно, чтобы понять: что-то неладное.
— Вот и файно! — не смог удержаться Бобрев. И тут же, вполголоса, добавил: — А все же чувствую, что стрельбы не избежать.
— Иван! Проси дорогого друга! Проси! Пообщаемся здесь! Уже пригрелись! — нашелся Павлов.
Бобрев одобрительно кивнул.
От "A lАzadСk" — мятежники
2
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
