Но корабль не подчинился.
Гома, тем временем, делала все возможное, чтобы не разочаровать Васин. Протянуть руку помощи было слишком далеко, но она избегала случайных встреч, когда могла, и подавляла свои худшие порывы, когда была вынуждена говорить с ними. В большинстве случаев это было не слишком сложно. Она научилась владеть собой в общении как со слонами, так и с людьми.
Она продолжала наслаждаться одиночеством в комнате знаний, наслаждаясь бесконечным, детским удовольствием опускать руку в колодец и вычерпывать оттуда миры. Но вскоре даже это простое удовольствие подверглось испытанию. Айяна Лоринг и другие ученые стали появляться все чаще, используя колодец для изучения спекулятивных идей о солнечной системе Глизе 163. Ожидалось, что Гома и Ру также присоединятся к обсуждению, поделившись своими идеями и мнениями. Гома с самого начала была раздосадована, чувствуя, что больше не может организовывать свой день так, как ей хочется. Но было трудно долго сердиться на элегантную, услужливую Лоринг. Гома была очарована тем, как она двигалась, ощущением, что малейший, самый тривиальный жест был продуман и срежиссирован. Было также что-то пленительное в андрогинной красоте Лоринг, даже в глубоком, спокойном тембре ее голоса.
— Насколько я понимаю, это главная тайна, — говорила Лоринг, опускаясь на колени у колодца и опуская в него одну руку, чтобы зачерпнуть голубой шар Посейдона. — Наш суперземной водный мир. Может быть, источник сигнала? Не обязательно с поверхности, но где-то на орбите? Если вокруг него нет лун, у нас будет столь же прекрасное время, чтобы объяснить их отсутствие.
— Почему не на поверхности? — спросил Ру.
— А она будет? — У Лоринг была манера формулировать свои утверждения как вопросы, даже когда это было не так. — Просто сплошной слой воды, гораздо более глубокий, чем любой земной океан? Настоящий водный мир?
— Звучит скучно, — сказала Гома.
— Было бы так, если бы мы уже не знали, что там что-то происходит. Пока нет подробных изображений самого мира — эта сфера является предположением, не более того, — но мы знаем достаточно, чтобы быть озадаченными. Начнем с того, что здесь есть кислород — спектральные линии в атмосфере, зеленые оттенки и сигнатуры хлорофилла. Итак, жизнь? Не обязательно многоклеточная, но достаточная для поддержания кислородного цикла?
— В океанах? — спросил Ру.
— Или, может быть, поверх них? Цветы, коврики, целые плавучие массивы суши и экология?
Гома осторожно вынула сферу из руки Лоринг. Все еще было странно осознавать, что у нее между пальцами находится нанотехнология — внушающая страх, легендарная нанотехнология. И все же это казалось таким же невинным и безвредным, как глина.
— Почему не суша? — спросила она.
— Потому что ее не будет. Посейдон слишком массивен, у него слишком большая поверхностная гравитация. Континенты, горные хребты? Они расплющиваются, их душит вода. Нажмите на один из них, и он снова исчезнет, прежде чем успеете моргнуть.
— Под этим вы подразумеваете десятки миллионов лет, — сказал Ру.
Лоринг улыбнулась. — Думайте как экзобиолог. Миллион лет? Это ерунда. Было и пропало. В любом случае, я не ожидаю увидеть сушу. Но будет интересно посмотреть, что там находится. Но это не настоящая тайна.
— Нет? — спросила Гома.
— Вопрос в том, почему он не зажарился насмерть. Безудержный парниковый эффект — водяной пар, испаряющийся из этого моря, задерживает тепло в атмосфере? Цикл обратной связи — больше тепла, больше испарения?
— Очевидно, этого не произошло, — сказал Ру.
— Нет. Горячий, но не слишком. Терпимо для нас, с учетом технологий. Возможно, даже ограниченное воздействие извне. Итак: какой-то процесс терморегуляции. Жизни самой по себе, возможно, будет недостаточно для достижения этого. Кроме того, к настоящему времени Посейдон должен быть заблокирован приливом — оставаясь одной стороной к Глизе 163. Горячий с одной стороны, холодный с другой. Почему это не так? Что заставляет его вращаться? Нужно подобраться поближе, выяснить.
— Может быть, это даже не тот мир, который нас интересует, — сказала Гома, думая только о сигнале и точке его происхождения.
— Да, — ответила Лоринг.
— Это просто планета, — сказала Гома, — камень, немного газа и жидкости, и — если нам очень повезет — возможно, какие-нибудь мерзкие зеленые организмы.
— Мерзкие зеленые живые организмы!
— Ключ к разгадке в названии, — сказала Гома, получая злобное удовольствие от педантичности.
— Но жизнь — разве она сама по себе не очаровывает вас?
— Я бы сказала, что это так, — ответила Гома. — Жизнь банальна. Мы понимаем основные процессы — не исходные принципы самовоспроизводства, химию, метаболические пути. Одна и та же история повторяется снова и снова.
— Но это не делает ее менее чудесной.
— Нет, но от этого все становится менее новаторским. Растительные клетки на Крусибле не совсем похожи на растительные клетки на Земле, но и не отличаются до неузнаваемости — существует не так много механизмов молекулярного транспорта, не так много энергетических циклов, не так много способов организации клеток в более крупные структуры. Биологам не потребовалось много времени, чтобы разгадать главные тайны Крусибла — гораздо меньше времени, чем потребовалось, чтобы выяснить, как все устроено на Земле. У них уже были инструменты, идеи, и они знали, какие правильные вопросы задавать. Какой интеллектуальный кайф в том, чтобы решить головоломку дважды?
— Но все же слоны? Просто еще одно проявление тех же принципов?
Гома взглянула на Ру, прежде чем ответить. — В этом есть разница. Слоны умны. У них есть сознание, самосознание, представление о себе.
— Это правда, — согласился Ру. — Мы видели, что с некоторыми незначительными генетическими усовершенствованиями они могут овладеть языком. Они даже могут говорить, если им предоставить подходящие протезы.
— Но теперь этих слонов больше нет, — сказала Лоринг. — Они потеряли способность говорить, не так ли? Как вы это назвали — снижение когнитивных способностей?
— Они ушли с Крусибла, — сказал Гома, — но это не значит, что они ушли навсегда.
— Я читала вашу работу, — сказала Лоринг. — Обстоятельства, которые привели к генетическому прорыву — появлению танторов? Они совсем не понятны, не так ли? Это происходило тайно, на протяжении многих поколений? Трудно воспроизвести, даже если бы у вас были необходимые инструменты?
— Может быть, нам и не нужно это повторять, — ответила Гома. — Запас генов на Крусибле был слишком мал, чтобы поддерживать жизнеспособную популяцию танторов. Генетическое разбавление — усреднение признаков тантора в последующих поколениях. Но если бы мы могли обнаружить большую группу танторов...
— Где-нибудь в обитаемом космосе? — сказала Лоринг.
Гома двусмысленно пожала плечами, как будто не придавала этому особого значения. — Возможно.
— Но никто не говорил о таких вещах. Если бы в земном пространстве существовала независимая популяция танторов, разве мы не знали бы об этом спустя столько времени?
— Может быть, они где-то в другом месте.
— Вы простите меня, — сказала Лоринг, — но, по-моему, это не похоже на науку.
— А на что же это похоже? — спросил Ру.
— На веру, — ответила Лоринг.
* * *
Через день Гому снова вызвали в каюту Васин. Она отправилась туда, ожидая очередной любезной лекции о необходимости гармоничных отношений между членами экипажа, но когда она прибыла, сразу стало очевидно, что цель этого вызова была совсем иной. Помимо Гандхари Васин, присутствовал Мпоси, а также Айяна Лоринг, доктор Нхамеджо и Маслин Караян. Никто из них не выглядел непринужденно.
— Проходите и присоединяйтесь к нам, — сказала Васин, указывая на свободное место за ее кофейным столиком, на котором были разложены игральные карты — свидетельство прерванной игры. — Это будет обнародовано в течение часа, но, учитывая вашу центральную роль в экспедиции, я подумала, что вы немедленно должны узнать это.
Гома устроилась на сиденье между Мпоси и Маслином Караяном, на единственном свободном месте.
— Это Хранитель, не так ли?
Васин кивнула на схему солнечной системы, все еще висевшую у нее на стене, испещренную символами и цифрами. — Я полагаю, они в своем роде выдали себя. Очевидно, мы наконец-то заинтересовали их. Что заняло достаточно много времени. Как я уже говорила вам в прошлый раз, когда мы разговаривали, я почти осмелилась надеяться, что нам удалось ускользнуть от их внимания.
— Маловероятно, — сказала Гома.
— Оглядываясь назад, не отдаленно. Айяна — не хотите ли вы подытожить полученные результаты в интересах Гомы и Маслина?
— Этот Хранитель изменил свое положение восемь часов назад, — сказала та, прикоснувшись к кнопке на своем браслете, которая заставила катушку схемы вернуться назад во времени, а затем снова начать двигаться вперед, отображая часы движения в секундах реального времени. — В этом нет ничего необычного? Они передвигаются по кругу. Ускорение вначале небольшое, но увеличивающееся? Поначалу трудно экстраполировать траекторию, но цифры растут. Курс пересекается с нашим собственным — нет никаких шансов, что это совпадение.
— Когда? — спросил Караян, лениво почесывая бороду.
— Лучшее предположение, Маслин, пятьдесят часов?
— Я бы предпочел, чтобы их было пять. По крайней мере, пусть приговор будет вынесен.
Гома собралась заговорить, намереваясь поспорить с таким выбором термина, но взгляд Мпоси убедил ее передумать.
— Крусибл пришлет нам более точные цифры, — сказала Васин. — Это может сдвинуть прогноз на несколько часов. Но пока мы действуем, исходя из предположения, что он будет на нашей позиции чуть более чем через два дня.
Гома посмотрела на Мпоси. Ее дядя был бесстрастен, сдерживая свои эмоции. Она задавалась вопросом, как давно ему сообщили эту новость, надеясь, что прошло несколько минут, а не часов. Ей не нравилась мысль о том, что он скрывает это от нее, даже если таково было прямое указание Васин.
— Мы можем изменить курс, обогнать его?
— Это был бы жест, не более того, — сказала Васин. — Мы знаем из записей, что они могут легко опередить нас и перехитрить маневрами, вероятно, даже не затрудняясь. Единственное, что мы можем сделать, — это придерживаться намеченного курса.
Взгляд Гомы снова остановился на пейзажной картине, с ее осколками света, исходящими из яркого центрального фокуса. Это было похоже на удар молотком по хрупкому стеклу, паутинные трещины по радиальным линиям.
Если художник хотел отпраздновать возвращение солнца после наступления ночи, то вместо этого он создал образ жестокого космического уничтожения. Гоме показалось, что это не столько изображение обновления, сколько жестокое очищающее уничтожение — само пространство разрушается или возвращается к более первобытному, базовому состоянию.
— И что произойдет, когда они доберутся сюда? — спросила она.
— Как ваш капитан, я хотела бы предложить вам что-нибудь конкретное. Если бы меня подтолкнули, я бы сказала, что есть две различные возможности. Во-первых, нас тщательно изучают, а затем игнорируют, точно так же, как Хранители, похоже, с удовольствием игнорируют почти все наши повседневные действия. — Васин передвинула две игральные карты, которые все еще лежали на ее кофейном столике.
— А вторая? — нажала Гома.
— Это разрушит нас. Из того, что мы знаем о предыдущих встречах, это, по крайней мере, будет быстро и, вероятно, безболезненно. Скорее всего, мы даже не получим никакого предупреждения.
— Мы проявим милосердие там, где найдем его, — сказал Мпоси.
— Что вы надеетесь получить с Крусибла? — спросила Гома капитана.
— Чай и сочувствие, не более того. На самом деле я жду, когда они скажут мне не пытаться уклоняться, потому что мы все знаем, сколько пользы это принесло бы. — Она передвинула еще одну карту. Гома решила, что это была стратегия преодоления, а не отражение ее безразличия. — Конечно, мы передадим наши намерения Хранителю на всех языках, с которыми они когда-либо сталкивались, — ради всего хорошего, что это принесет: — Пожалуйста, не обращайте на нас внимания, мы не хотим причинить вреда.
— А как насчет других Хранителей? — спросил Караян. — Они что-нибудь делают?
— Только это, — сказала Айяна Лоринг.
— Маслин прав, — сказала Васин. — Лучше пять часов, чем пятьдесят. Но лучше пятьдесят часов, чем это будет висеть над нами до конца нашей экспедиции. Никто из нас не хочет, чтобы этот страх жил в нас всю дорогу до Глизе 163.
— Думаю, мы все согласились бы с этим мнением, — сказал Нхамеджо. — Мне нужно присматривать за пятьюдесятью четырьмя в основном здравомыслящими людьми, включая меня самого. Замкнутое окружение, обычные опасности космических путешествий, знание того, что в какой бы мир мы ни вернулись, он больше не будет нашим домом — все это достаточно серьезные стрессоры для человеческой психики. Я бы предпочел не добавлять годы беспокойства в этот плавильный котел. Что бы этот Хранитель ни собирался с нами сделать, пусть это будет сделано, и пусть это будет быстро.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
К тому времени, когда выставка завершилась, Кану уже не грустил о том, что уезжает из Лиссабона. Он всегда любил этот город — тот много лет служил убежищем его матери, и большая часть ее собственной привязанности к этому месту и его жителям передалась и ему, — но после того, как он поработал в посольстве, у него не было желания надолго привязываться к одному месту. Как выяснилось, у Ниссы был перерыв в ее обязательствах, поэтому он согласился побыть туристом еще три недели. Нисса, со своей стороны, определила несколько небольших музеев и галерей, которые они могли бы посетить во время своих путешествий, в каждом из которых представлены работы его знаменитой бабушки Санди Экинья.
— Это не настоящие сокровища, — предупредила она. — Те участвовали в выставке в Лиссабоне, и потребуется несколько месяцев, чтобы эти изделия вернулись в свои домашние коллекции. Но копий все равно должно хватить, чтобы расширить твое образование.
— Мне нужно многое наверстать, — сказал Кану. Но его душевное состояние было приятным и восприимчивым.
Из Лиссабона они отправились в Севилью и Гибралтар, проехав по большому подвесному мосту в Марокко. В Танжере они посетили небольшую частную коллекцию, размещенную в нижних комнатах городского дома лососевого цвета, построенного с учетом прохладной геометрии прекрасного тенистого дворика. Кану сомневался, стоит ли вторгаться в чью-то частную жизнь, но владельцы семьи были польщены вниманием известной ученой Ниссы Мбайе и соответственно распахнули свои двери. К Кану и Ниссе относились великолепно, и в конце концов они согласились остаться гостями в доме, чтобы еще немного насладиться Танжером.
Их хозяева, семья Аль Аснам, родились на Луне, но вернулись на Землю пятьдесят лет назад. Продав участок ценной недвижимости Фра Мауро, они занялись искусством, разделяя это увлечение.
— Я, как никто другой, рад видеть, что Санди получила признание, которого она заслуживала при жизни, — сказал мистер Хасан Аль Аснам, когда они ужинали кускусом в комнате наверху, стены которой были увешаны коврами. — Но как родственник, мистер Экинья, вы, должно быть, задаетесь вопросом, как бы это изменило ее, если бы она получила такое признание, когда была жива.
