Повесть о каменном хлебе.

В коридоре раздается резкая трель телефона, человек шевелится, приподнимается на локте, собираясь встать, но в коридоре раздаются мягкие шаги и вспыхивает свет. Кто-то берет трубку, отвечает приглушенным голосом — как не вслушивается лежащий, но не может разобрать ни слова. Свет гаснет.

— Э-эй!

Дверь приоткрывается.

— Что, солнце?

— Это кто был?

— Гэль сказал, что его сегодня не будет.

— А... И где его носит?

— Где... У Кошей, вестимо. Там какие-то существа стопом из Казани пришли...

— Понятно... — с размаху утыкается лицом в подушку.

— Лав... — Чиаран прикрывает за собой дверь, подходит к дивану и присаживается возле него на корточки. — Хороший... — осторожно кладет руку на голову эльфки.

Лави приподнимается, глядя на Чиарана сухими блестящими глазами:

— Чиаль... — шепотом.

— Да? — глуховатый, тихий голос.

— Как думаешь, здесь еще есть... Из наших?

Чиаран пожимает плечами, опускает голову:

— Не знаю, Зарэк. Не знаю.

— Они же все идиотки... — свистящий, резкий шепот. Лави садится на диване, сбрасывает руку Чиарана, вцепляется ей в плечи, — Им скажи, что люди ходят на руках и люди ходят на боках — поверят! Они же думать не умеют! Игрушки безмозглые... А, к леш-шему... — передергивает плечами, — какая разница, из кого пользу извлекать... К тому же — я же им романтику даю... Сказку... И стаю. Правда, здорово, когда все свои? Правда? — голос звенит растревоженной струной, и Чиаран становится на колени, бережно берет ладони Лави в свои, согревает дыханием:

— Зарэк, мой лорд, тише, тише... Все будет хорошо. Правда. Правда...

Лави осторожно высвобождает одну руку, кладет на затылок Чиарана, перебирает темные волосы — и внезапно до боли стискивает несколько прядей.

* * *

Длиннющий серый дом, прозванный в народе "тещиным языком", все никак не заканчивался. Аэниэ бежала по тротуару, пытаясь одновременно и спрятать нос в воротник, и отвернуться от ветра, и при этом хотя бы одним глазом видеть дорожку. Левая рука благополучно пряталась в кармане, а вот правая мерзла нещадно — в правой девочка несла мороженое на палочке, купленное на последнюю собранную по всем карманам мелочь.

Никогда прежде девочку особо не волновало, как она будет добираться до метро, но в этот раз она почему-то долго стояла перед киоском, запустив руку в карман и нерешительно перебирая холодные монетки. Вспомнились сердитые контролеры: ее обычно не высаживали из троллейбуса, но как же стыдно было каждый раз опускать глаза и едва слышным шепотом бормотать что-то о бедных студентках и о том, что стипендию задерживают.

Странно. Раньше она никогда об этом не думала.

Разозлившись на себя, Аэниэ выковыряла мелочь и все же купила мороженое, но обычной радости все равно не почувствовала. Раньше достаточно было одной мысли: это мороженое для Лави. Лави будет рада. И все. Сейчас почему-то не помогало...

"Она любит эскимо в шоколаде... И с вареньем..."

Морозный ветер жжет щеки, нос и лоб, пробирается под куртку. Аэниэ ежится, пытается идти спиной вперед, но чуть не падает.

"Ему понравится... Всегда нравится."

В прошлый раз тоже было мороженое ("Угу, кысь, положи в холодильник... Чего, Нэр? Ну возьми. Аэниэ, солнышко, ты же не против?"), и блины были домашние, и конфеты, и ярко-рыжие мандарины — мелкие, но сладкие, и яблоко, которое мать дала с собой погрызть, и апельсин, купленный на деньги, что мать давала на обед, тогда пришлось весь день вообще не есть... Вспомнилось, как мама мыла ей яблоко, делала бутерброд — и говорила вредничающей сестренке, что тебе мы еще купим, а вот Леночка весь день учиться будет, ей нужно... Старалась для нее, для Аэниэ. Заботилась. А она... Кровь приливает к щекам.

("Кысь, ты? Ты как раз вовремя — сделай нам чаю...")

Ветер унялся, на ресницах мерзнут слезы.

("Кысь, пойми — у меня нет времени. Не все же тебе, правильно?")

Аэниэ мотает головой — слетает капюшон, и вновь поднявшийся ветер свирепо вымораживает обнажившуюся полоску кожи между шапкой и воротником свитера. А ведь то яблоко так и пролежало на кухне у Лави — пока не испортилось.

("Открой дверь, ага?")

Аэниэ всхлипывает.

("Так, тут я кому-то говорил сделать браслет — если мне ни с кем не изменяет память. И где оно?")

Аэниэ останавливается. Аэниэ сдирает обертку — пальцы скользят, срываются, кусок мороженого падает под ноги, туда же летит обертка, ветер тут же уносит ее, какая-то бабка бурчит: "Мусорят тут..." — девочка кидает на нее злобный взгляд, какая разница, плевать, плевать... Вгрызается в мороженое. Холодные куски проваливаются в желудок, зубы ломит, все тело сотрясает крупная дрожь. Выступающие слезы замерзают мгновенно.

* * *

Все как всегда, все как обычно: смех и песни, разгоряченные лица, на столе — пиво и вино, только вот рядом с Лави — золотоволосое хрупкое создание с кукольным личиком, ей эльфка подливает в стакан газировки (или уже не газировки?), ей подает печенье и делает бутерброды, ее гладит по голове и с ней переговаривается, доверительно понизив голос. Аэниэ почти не ест и не отвечает, когда к ней обращаются. Она просто не слышит. Болезненно сжимается сердце, пропуская удар, и девочка закусывает губу, чтобы не дать вырваться стону. "Какого черта ее занесло на этот КОН? Мелкая же еще... Сидела бы себе дома..."

— А пушистая с руки ест? — и смех, переливчатый звонкий смех...

Сил больше нет. Аэниэ встает, неловко протискивается мимо Зю, наступает на ногу Чиарану. В дверь. Дверь — прикрыть. Плотно. Теперь можно остановиться и дать себе волю, все равно никто не заметит — а как хотелось бы, как хочется, чтобы Лави вышла следом, пришла, обняла... Слезы текут по лицу девочки. Она оглядывается — в коридоре темно, это хорошо, вот вешалка, заваленная грудой одежды, под вешалкой — скамеечка. Если сесть на нее и закрыться куртками, пальто и плащами — зарыться в них — то никто не увидит... Спрятаться.

"Меня тут нет. Меня больше нет. Меня вообще нет. Лави, любовь моя, Лави... Нет, меня нет..."

Кто-то раздвигает куртки. Шепотом:

— Кто тут? Аэниэ? Ты чего тут?

Сердце подскакивает к самому горлу — и тут же обрушивается вниз. От разочарования почти пропадает голос:

— Да нормально, Дарк.

— Ага, как же... — Дарки сощурилась, пытаясь разглядеть в темноте лицо Аэниэ, потом провела пальцем по щеке девочки, — Ну вот, я так и думал. Ревешь. Что такое-то?

— Ничего страшного. Я буду нормально, ты иди.

— Ню-ню... — девушка легко потрепала Аэниэ по волосам и встала.

Одежда снова сомкнулась. Звук удаляющихся шагов, скрип двери. Но наплакаться так и не удалось — снова дверь, снова шаги, но на этот раз перед девочкой оказалась Лави.

— Так, Артануш. Ты с чего это вдруг?

Губы девочки жалобно искривились, но она не смогла выговорить не слова. Все упреки вдруг показались такими нелепыми и ненужным...

— Пушистая, говори. Что такое?

— Ты... — судорожный вздох. Слова не шли. Девочка со страхом всмотрелась в глаза Лави — они были темны. Непроницаемы.

Лави вздохнула и взяла в ладони лицо Аэниэ:

— Это из-за Золотинки, так?

Девочка не ответила, но слеза, скатившаяся по щеке, оказалась достаточным подтверждением.

— Понятно... Слушай меня, — строгий, жесткий голос. — Ты же знаешь, что завязки мои — не только на тебя. Я не могу быть только с тобой. Сейчас это нужно ей, и я даю ей, что могу — этого не так много... Но я должен. Да, тебе я уделяю меньше времени. Но вас много, а я один. Понимаешь?

Аэниэ попыталась выдавить что-то, потом просто молча кивнула.

— Пушистая, ревность — это очень плохо. Она разъест тебя изнутри и уничтожит наши отношения. Тебе это надо? Мне совсем не хочется, — голос эльфки смягчился. — Ты мне дорога, и Золотинка тоже. Лучше — будь лапушкой, сделай мне приятное. Подружись с ней. Она у нас новенькая, стесняется, боится... Помоги ребенку. Ей будет легче, а мне будет приятно видеть вас вместе. Ты же можешь ей браслетку сделать или колечко? Ну, вот, умница. И мне тоже будет муррр, что вы не грызетесь, а дружитесь.

— А... Как?

— Ну как это — как? — подняла брови эльфка. — А со мной ты как начинала дружить? Поговори с ней — о том, что ей интересно. Расспроси ее про нее саму, о себе все любят говорить. Слушай внимательно, задавай вопросы, хвали почаще... Ты умница, все у тебя получится. И меня порадуешь.

— Честно?

— Конечно, честно, пушистая моя.

— Лави... Я люблю тебя...

— И я тебя люблю, — эльфка крепко обняла девочку, потом мягко отстранилась, мгновение вглядывалась в ее поднятое лицо — и легко поцеловала. — Ну, а теперь беги умойся и приходи. Муррр?

Девочка кивнула.

Пустив холодную воду, девочка осторожно присела на край ванны, тяжело оперлась на раковину. Надо, надо было умываться и возвращаться, тем более что обещала... Не хотелось.

Из-за шума воды Аэниэ не услышала шагов и, когда в дверях появилась Дарки с сигаретой в зубах, девочка вздрогнула.

— Ага, теперь ты сюда перебрался. И чего?

— Ничего.

— Ревел, да?

— Ну и что с того? Хорошо и делал!

— Да не кусайся ты, — Дарки затянулась, выпустила тонкую струйку дыма. Вошла и присела рядом. — Что, из-за Лави все переезжаешься?

— Слушай, да отстань ты! — ощетинилась Аэниэ.

— Да не страдай ты так, — продолжала девушка, пропустив ее слова мимо ушей, — а то ты его не знаешь. Он всегда такой, тоже мне, новости... Успокаивайся давай, и пойдем обратно.

— Ага...

Дарки снова затянулась:

— Не пробовал, кстати? От стресса хорошо помогает. Сразу, знаешь, так споко-ойно становится. И непереездно.

Аэниэ заворожено следила за появляющимися кольцами — одно, второе, третье... Расплылись. От дыма щипало в носу.

— Помогает? Ну давай...

* * *

— Он говорил никому не говорить, но... Ты никому не скажешь? — Золотинка пытливо вглядывалась в опущенное лицо Аэниэ. Та встрепенулась:

— Конечно, не скажу. А что там у вас?

— Ну... — Золотинка смущенно потупилась, потом снова вскинула голову. — Понимаешь, Лав нас нашел! Причем знаешь где? В Арде!

— В Арде или в Арте? — не удержалась Аэниэ.

Помня наставление Лави, она действительно подружилась с новенькой девочкой — это оказалось на удивление легким делом. Золотинка, все еще чувствовавшая себя чужой в этой стае, с такой доверчивой готовностью откликнулась на попытку Аэниэ наладить отношения, что той даже стало не по себе. Ей-то эта девочка была совсем не нужна... Только потому, что об этом просила Лави... Да и не то, чтобы это имело такое уж огромное значение — просто если делать то, что хочет Лави, то можно получить кусочек самой эльфки — ее время, ее внимание, ее саму.

Золотинка оказалась страшной болтушкой, можно было просто задать ей вопрос — а дальше спокойно слушать и иногда даже отключаться, потому что трудно было вынести непрерывный поток речи. Правда, слушать Золотинка тоже умела — другое дело, что сама Аэниэ не была расположена что-либо ей рассказывать. Тем не менее, иногда приходилось, и Аэниэ по мере сил просвещала ее, объясняя и про тусовку, и про глюколовство, и про игры... Золотинка поглядывала на нее с опасливым восхищением, видимо, считая ее древним и многоопытным монстром.

— Наверное, в Арте все-таки...

— Вот и не путай, — наставительно сказала Аэниэ, щелкнула зажигалкой, закурила — слегка закашлялась, — и?

— Понимаешь... Там мы были муж и жена... — девочка смущенно засмеялась, покрутила головой, — эльф и майя.

— Да-а? — Аэниэ выгнула бровь, изобразила удивление.

— Да! Только там так забавно получилось! Я — эльф! Из Эллери! Представляешь? Я всегда это чувствовала... Чувствовал!

Аэниэ сморщила нос, притворяясь, что вот-вот чихнет — так смешно девочка старалась втиснуть себя в образ эльфа-Эллеро.

— И звали меня там — Ахто!

Аэниэ вскинула голову:

— Что?!

— Ну, Ахто! А майю — Тхурингветиль! Представляешь? Та самая Тхурингветиль! И потом меня казнили на скале, а ее хотели развоплотить, но ничего не вышло, только изранили ее, а потом мы...

Аэниэ уже не слушала. На забытой сигарете нарастал столбик пепла, но она не замечала этого. Она ничего не слышала и даже почти не видела — все утратило очертания, расплылось в мутном тумане, затянувшем глаза. В голове билась только одна мысль: "Не может быть."

— Что с тобой, пушистая?

— Ничего...

— Ну я же вижу... Что случилось?

Лави рядом, Лави обнимает за плечи, Лави легонько касается ползущей по щеке слезы. Совсем близко — сквозь тонкую рубашку чувствуется тепло ее тела. Дыхание — у самого уха.

— Да так... Дома всякое-разное... Родители... — язык с трудом поворачивается на вранье, но не говорить же, что на самом деле! По крайней мере — сейчас.

А Лави обнимает крепче, прижимается — и горячая волна поднимается изнутри, кружит голову.

— Бедная пушистая... — шепот, и нежно-щекотное движение губ эльфки — от уха, по шее вниз...

Глаза закрываются сами, в голове все мутится, хочется — таять в руках, все забыть, все отбросить. Какое значение имеет вся эта ерунда? Главное — Лави тут. Ее можно взять за руку, можно обернуться к ней — всем телом, прильнуть — вот она я, я твоя...

Звонок. В дверь. Аэниэ почувствовала, как мгновенно напряглась Лави, вся превратилась в слух — Нэр пошла открывать — кого там принесло?

— Мяу! Золотинки пришли!

Словно ушатом холодной воды окатили. Аэниэ вздрогнула.

— Мур! — крикнула Лави в коридор, а на ухо девочке прошептала: — Ну, держись там, пушистая! — тут же извернулась, вскочила — выбежала в прихожую, и оттуда донесся ее веселый голос. Что именно она говорила — Аэниэ не стала вслушиваться. Машинально пригладила успевшие растрепаться волосы, стараясь не встречаться глазами с Дарки и другим застольным народом. Взяла со стола бокал — чей? Свой? Чужой? Неважно... Поставила обратно, так и не сделав ни глотка, поднялась.

— Народ, пойду я.

— Чего ты? Рано же еще! — это Йолли. ("Ну, спасибо, лапушка...")

— Рано-то рано, но у меня на завтра еще одна фигня не доделана. ("Ага, сделаем хорошую мину при плохой игре... Вдруг да и поверят...")

— Нууу... — протянула длиннокосая девочка, — а жаль.

— Удачи. — Аэниэ взмахнула рукой и вышла, не дожидаясь ответных прощаний.

В прихожей уже никого не было, значит, лишних вопросов тоже не будет. Как же жжет глаза... "Что, нравится литовский праздник Обломайтис?" — язвительно спросила себя. — "Будем праздновать... До утра... Дура..." Она и сама не знала, кого так ласково поименовала.

Звон чашек из кухни, голоса, смех. Нэр явно занята чаем. "Ма-астер," — передразнивает про себя Айрэнэ.

— Ну, Тху-ури! — игриво звенит радостный голосок, и тут же, другим голосом — успокаивающее бормотание.

"Уговаривают деточку поумерить децибелы..."

Так, шнурки готовы, плащ есть, застегнуть можно и потом, перчатки вроде не потерялись... Теперь тихонько открыть дверь ("Треклятый замок!"), теперь — на лестницу, дверь — прикрыть. Все.