| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В начале февраля Годжер принялся за детей Визериков: Мартина, 11 лет, и Мэйт, 6 лет. Дело в том, что уже до этого Мартин заявлял, что Амбруаза Летиса убил его отец. Теперь дети дали официальные показания: Мартин — что видел, как произошло убийство, а Мэйт — что брат сказал ей о том, что Летиса убил их отец. Потом выяснилось, что Мартин и бейлиф Годжер работали рука об руку. Например, вместе были на кладбище, где Годжер раздобыл какие-то старые кости, потом сжег их в доме Везериков. То есть, подложил "вещественные доказательства". В тот момент дом был пуст. Марджери, по совету мирового судьи, отправилась к брату своего мужа, аббату, чтобы тот дал поручительство о добром нраве Филиппа, а детей забрали в дом бейлифа.
Марджери пробыла в аббатстве около недели, и за это время Годжер устроил в доме Визериков обыск с конфискацией. Мартин указал место, где отец спрятал труп. Это был почти фарс: искали весь день, в прудах и на лугах, а малый только указывал следующее место, и клялся, что там уж точно найдут. Рассказ мальчика стал еще более выразительным. Теперь он добавил, что видел, как его мать замывала пятна крови после убийства. Тут-то и пришла очередь костей. Их торжественно "нашли", и с добычей отправились к графу Эссексу.
Когда Марджери вернулась с письмом, в нее вцепились безжалостно, угрожая расправой графа, требуя нужных показаний. Она продолжала отрицать вину свою и мужа, и ее заперли в деревенскую тюрьму, где бедная женщина чуть не умерла. Во всяком случае, к ней приводили исповедника. Но и исповеднику она поклялась в невиновности своей и мужа.
24 марта начался суд. Теперь в обвиняемых был не только Филипп, но и Марджери. Судья допросил ее, требуя признания, утверждая, что только чистосердечное признание спасет ее жизнь, но женщина стояла на своем. Мартин, тем не менее, бойко повторил перед судом свои показания о том, что его отец убил их постояльца, а его мать помогла скрыть убийство. Дело вел мировой судья Джордж Колт. Деталей судебного разбирательства не сохранилось. Известен результат: после демонстрации костей и заявления сына, Марджери, чтобы сохранить свою жизнь, все-таки дала свое подтверждение, что все случилось так, как сказал Мартин. Правда, она говорила после этого с одним из констеблей, которого, очевидно, знала, и сказала ему, что признание, конечно, ложное, просто ей не оставили выхода. Констебль честно передал этот разговор суду, но в результате угодил сам под замок к шерифу.
Суд в те времена был скорым. Между вынесением приговора и приведением его к исполнению проходило максимум несколько часов. 26 марта, рано утром, Филиппа Визерика повесили.
Прошло две недели, и в Билдестоне снова появился Джон Томпсон, с ошеломляющей вестью: убиенный Амбруаз Летис нашелся, живым и здоровым. Он видел его в Приттлевелле, 45 миль от Билдестона, и даже говорил с ним. Летису он не сказал, какие проблемы возникли у Визерика из-за его бегства, но рассказал историю своим коллегам, и попросил их быть свидетелями того, что Летис жив и здоров. Томпсон отправился с новостями к Марджери Визерик, но по дороге услышал о казни Филиппа Визерика, и повернул назад, чтобы прихватить этого Летиса с собой. Но он опоздал: Летиса уже доставили в распоряжение королевского совета.
Да-да, дело Визерика встревожило самого Томаса Кромвеля. Теперь делом занялись лорды: канцлер сэр Томас Одли, мировой судья всего Эссекса Джон Спринг (очевидно, именно он довел дело до самых верхов), мировой судья Приттлевелла Генри Дойл и лорд Вентворт. Лорды взялись за дело энергично: с 13 по 25 апреля они допросили Мартина Визерика, Марджери Визерик, Джона Томпсона, контеблей Билдестона и Амбруаза Летиса дважды, как минимум. Теперь обвиняемым был, собственно, слишком предприимчивый бейлиф Годжер.
Протоколы допросов не сохранились, по сохранились вопросы. Во-первых, лордов заинтересовали мотивы Мартина Визерика, который оклеветал собственного отца до петли. Понятно, что поддерживал эти инсинуации бейлиф Годжер, но ведь кто-то парня настроил? Далее, давление, которому подверглась Марджери Визерик, не входило ни в какие рамки и было само по себе преступным. Не менее интересным было то, что дело уверенной рукой довел до несправедливого завершения граф Эссекс, не имеющий в Саффолке никаких юридических полномочий. Не оставили лорды без внимания и то, как обращались с обвиняемым: как долго его держали под арестом, в каких условиях, кто и как допрашивал — ни один момент не был забыт. Проследили все передвижения Амбруаза Летиса, расследовали все отношения между фигурантами.
Правда оказалась жалкой. Жительница деревни, Маргарет Ди, настроила Мартина Визерика, какую историю тот должен рассказать про своего отца, посулив ему 12 декоративных подвязок для штанов, красного цвета. Бейлиф и один из констеблей знали источник оговора, потому что Мартин им рассказал. Они даже вместе отточили историю. И от них Мартин тоже получил разные подарки. Красные подвязки на пенни он получил от Маргарет Ди. А бейлиф обещал корыстному юнцу "многие вещи", принадлежавшие отцу Мартина.
Вина бейлифа была очевидна. Нет сомнений и в том, что Годжер вел себя так грубо в этом деле потому, что он был уверен в том, что его хозяин его защитит. То есть, граф Эссекс поощрял проведение расследования именно таким образом. Хотя не исключено, что и бейлифом руководила жадность: именно он распоряжался бы имуществом казненного Филиппа Визерика.
Непонятно, почему деревня ополчилась на Визерика, непонятно, почему Маргарет Ди подговорила Мартина обвинить отца в убийстве. Предыдущим бейлифом был Ричард Стейнсби, который рассорился с деревней и графом из-за того, что неправыми методами добавил к своим землям земли общины. А Стейнсби был крестным отцом дочери Визерика, что предполагает, что тот был на стороне Стейнсби. Возможно, дело было и в религии. Филипп был убежденным католиком, а в регионе как раз вводились мессы на английском, с энтузиазмом принятые местным населением.
Как ни странно, Мартин Визерик не был осужден. Относительно Марджери лорды сделали заметки, что она согласилась подтвердить, в конце концов, показания сына только под угрозой, что ее осудят за соучастие в убийстве. Единственно виновным был признан бейлиф Уильям Годжер. Рекомендацией судей было пожизненное заключение.
Но у Годжера действительно были заступники. Вряд ли он был арестован, потому что в марте 1539 года его и некую Маргарет Коли арестовали в Чесворте, расположенном в миле от Билдестона. По обвинению в убийстве мельника Уильяма Томпсона, который приходился родней Джону Томпсону, разыскавшего Летиса и лишившего, таким образом, Годжера чина бейлифа. Дело слушалось в 1541 году, но Годжер снова выкрутился. На суде он указал, что в ордере на арест значится "йомен Уильям Годжер из Данмоу", а такого места, как Данмоу, просто не существует. Есть Литтл Данмоу и Грейт Данмоу. Когда суд убедился в том, что так и есть, Годжера освободили из-за процедурной ошибки.
В 1556 году 12 жителей Грейт Данмоу стали первыми гражданами этого городка, получившего права самоуправления. Шестое имя в списке: Уильям Годжер.
О том, как лорд Стортон попал на виселицу
Чтобы понять, почему правление Елизаветы осталось в памяти англичан, как эпоха порядка и закона, надо знать, какие нравы царили в обществе до этого. Централизацию власти начал еще Большой Гарри. Опять же, эта история дает понять, с какой неимоверно сложной задачей он столкнулся. А тут еще последующие царствования Эдварда и Мэри... При Эдварде, лорды творили, что хотели. Думаю, этот период был наиболее коррумпированным в истории королевства. Мэри пришлось вводить в меридиан обнаглевших варлордов, так что особенно управленческими достижениями и ее царствование не блистало. Порядок навела только Елизавета. Ниже я расскажу на одном только примере, почему централизованное, бюрократически управляемое государство все-таки лучше, чем полуанархия сильных феодалов, где прав тот, кто агрессивнее.
Когда барон Уильям Стортон женился на дочери Эдмунда Дадли, всесильного министра короля Генриха VII, он оказал себе хорошую услугу. Кадровый военный, он смог заплатить астрономическую сумму в 4 500 фунтов за земли, которые отошли к королю и некоторым причастным при роспуске монастырей. Через пару лет он купил еще землицы, некогда принадлежавшей пяти монастырям, выложив 1260 фунтов. Элизабет Дадли, леди Стортон, принесла мужу хорошее приданое и родила ему много детей. Одиннадцать. В том числе, и мальчиков. Наследником лорда Уильяма стал старший, Чарльз, который невероятно походил на папашу характером: оба были непереносимо высокомерны, вспыльчивы, жестоки, злопамятны и жадны. Правда, они были еще и очень храбры, что доказало их участие в тех военных действиях, которые в их времена случались.
Но счастливые времена, если таковые были, миновали, и лорд Уильям нашел себе новую подругу, дочку магната из Уэллса Райса ап Гриффида. Агнес Рэйс была там, где был сэр Уильям, жила с ним вполне открыто, и даже утверждала, что он на ней женился в 1547 году, в часовне Стортон Хауз. Разумеется, у законной жены, Элизабет, такое поведение супруга восторга не вызвало, но что она могла? Говорят, он, следуя примеру своего короля, объявил супруге, что не считает себя с ней связанной, потому что она была до него обручена с его братом. Правда, детей сэр Уильям бастардами не объявил и с Элизабет не развелся. Более того, он выразил неудовольствие своему управляющему, Уильяму Хартгриллу, что леди Элизабет выезжает из дома на большие расстояния, нежели он ей дозволил. Письмо это от 1546 года, и с Агнес лорд Стортон к тому времени прожил лет пять, так что оцените наглость.
Отсутствие леди Элизабет там, где ей приказал находиться муж, объясняется ссорой с сыном Чарльзом, наследником титула. А находилась она в доме м-ра Хартгрилла, не желая оставаться с сыном под одной крышей. Неясно, что у них там вышло. Кажется, она его просто боялась. Ничего подозрительного в проживании леди у собственного управляющего не было. Тот был человеком семейным, и его жена и дочери дружили со своей леди.
Проблемы начались сразу после смерти лорда Уильяма. По его завещанию, практически все его имущество переходило верной Агнес. Наследник, сэр Чарльз, с положением дел не смирился, и отказался выполнить условия такого завещания — благо, отец назначил его распорядителем. У старика было мрачное чувство юмора, очевидно. Чарльзу как-то удалось повернуть дело так, что его отец умер как бы вообще без завещания. Так что все состояние переходило ему, старшему сыну и наследнику. А на Агнес он сделал заявление в суд, по поводу тех драгоценностей и денег, которые она прихватила из дома Стортона в Ламбете. Но Агнес была дамой решительной, и вступила в вооруженный конфликт с новым лордом, силой захватив Стортон Хауз и некоторые земли. Его еще и вызывали дважды давать объяснения перед королевским советом.
Чарльз Стортон предпринял действия и против собственной матери. Почти сразу после смерти отца, он заявился домой к Хартгриллу, и потребовал у леди Элизабет, чтобы та заключила с ним договор: она никогда больше не выйдет замуж, а он обязывается выплачивать ей ежегодно 200 марок, и она может жить в поместье Стортон Кондл. Если же она выйдет замуж, то останется яко благ, яко наг. Стортон приказал Хартгриллу составить договор немедленно, то тот открутился, сказав, что недостаточно квалифицирован для этого, и вообще в договоре должны быть обещаны леди Элизабет некоторые земли, чтобы она продолжала получать свою ренту, если Чарльз умрет. Стортон обозлился, и мать, все-таки, увез. Ведь речь шла о трети всего немалого имущества Стортонов! Забегая вперед, скажу, что леди Элизабет удалось, все-таки, сбежать из-под контроля сыночка около 1555 года, и она немедленно вышла замуж за Эдварда Ладлоу. Учитывая, что невесте было 67 лет, замужество было страховкой от поползновений сына. Или она была знакома с Ладлоу раньше, пока ее муженек жил с Агнес Рэйс, отсюда и ссора с сыном, и странное условие относительно замужества: в 1548 году леди Элизабет было 60 лет!
Агнес Рэйс, тем временем, продолжала защищать то, что захватила. Она заперла ворота в Стортон Хауз, и расставила повсюду вооруженных людей. Сама она, тоже с оружием, встречала любого, пытающегося попасть в поместье, и пропускала только чиновников. Стортон попытался сдать это поместье, но Агнес прямо сказала предполагаемым арендаторам: из тех, кто в эти ворота войдет, живым никто не выйдет. И кто же поддерживал ее в этом стоическом противодействии? Уильям Хартгрилл, бывший управляющий Стортонов.
Похоже, что противостояние Стортона и Хартгрилла относительно леди Элизабет привело к их немедленной ссоре, и Хартгрилл перешел управляющим к тогдашнему лорду-протектору, то есть к Сомерсету. Потянулись годы склок со Стортоном. То Хартгрилл рапортовал, что лорд незаконно охотится во владениях Сомерсета, то Стортон жаловался, что люди Хартгрилла угрожают его людям. Хартгрилл, надо сказать, сколотил себе симпатичное состояние, служа предыдущему Стортону, и даже купил у патрона в 1543 году земли, но нынешний лорд, убежденный, что трудом праведным не наживешь палат каменных, эти земли у бывшего своего управляющего аннексировал. По этому поводу тоже шли бесконечные тяжбы в суде.
Надо сказать, что Стортон не был каким-то там незначительным бароном, он был пэром. В 1550-х он конкурировал с самим графом Пемброком за влияние, отчаянно завидуя графскому титулу Гербертов. И Хартгрилл был отнюдь не скромным слугой, а значительным землевладельцем, имеющим влияние и в местных делах, и при дворе — через своих благородных знакомых. Если не по титулу, то по сути он тоже был бароном.
То есть, их конфликт включал вооруженные столкновения челяди, по нескольку десятков с каждой стороны. И это были серьезные столкновения!
В 1549 году люди Стортона осадили целую церковь, где находились в тот момент Хартгриллы. Сыну Хартгрилла, Джону, пришлось выскочить под градом стрел с обнаженным мечом, и добежать до своего дома (тот был рядом с церковью), где он взял длинный лук, вооружил женщин арбалетами, и налетел на людей Стортона, которые осаждали церковь. Старший Хартгрилл в это время, с несколькими слугами, заперся в церковной башне: мечи-то у них были, но они не догадались взять на церковную службу луки и арбалеты. Конечно, несколько женщин с арбалетами не могли разогнать банду в 15 человек, но они их отвлекли.
Благодаря такому маневру, Джон Хартгрилл пронес в башню съестные припасы, и спросил отца, что следует делать. Он мог бы поднять их людей, и освободить осажденных. Но Хартгрилл-отец счел, что в башне они могут отсидеться сколько угодно долго, а вот устраивать войну в локальном масштабе — это против закона, за это обеим сторонам достанется, так что пусть лучше Джон берет лошадь и скачет в Лондон. Что тот и сделал. Королевский совет отрядил шерифа Сомерсетшира вмешаться, тот освободил осажденных, и прихватил с собой в Лондон Чарльза Стортона, который попал за свое действия в тюрьму Флит. На некоторое время.
В том же 1549 году произошло еще одно серьезное столкновение (мелкие и не прекращались) между Хартгриллом и Стортоном. Хартгрилл, державший нос по ветру, организовал женитьбу своего капеллана на одной вдове. Тогда, как помните, священников усердно женили, потому что в правительстве сидели ярые протестанты. Стортон заявил, что новобрачная отравила своего прежнего мужа, а ее новый муж был соучастником убийства. Видимо, капеллан был человеком не бедным, потому что Стортон немедленно конфисковал и присвоил имущество супругов. Хартгрилл не стал вовлекать себя в утомительное расследование предполагаемого убийства, а просто вцепился в саму процедуру. Он написал шерифу, что доказательства вины женщины были собраны странными методами: заключение коронера не выдерживает критики, свидетельниц посадили в камеру, чтобы запугать и заставить свидетельствовать, а все жюри присяжных состояло из "папистов", для которых женитьба служащих церкви вообще была чем-то чудовищным. Неизвестно точно, чем кончилась история, но, кажется, новое жюри, собранное шерифом, женщину оправдало.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
