— Вам также — успехов и спокойствия, Бена, — обернувшись, сказала Карин, поправляя на плече ремешок укладки.
Идя по коридору к лестнице, ведущей на этаж, где располагалась командирская каюта, Чаквас вспоминала разговор с матриархом. Да, Бенезии сейчас трудно. И эти занятия с ополченцами вполне возможно, помогут ей встряхнуться. Немного быстрее и полнее ожить. Время отлёта с Идена приближается, а там... Там будет ещё сложнее. Цитадель. Станция, которая и сейчас сохранила славу обиталища для самых богатых, самых обеспеченных разумных органиков. Место концентрации 'сильных мира сего'. В каком-то довольно специфическом смысле сильных. А на поверку — совершенно не сильных. Едва только фрегат придёт на Станцию и вскроется многое, до того надёжно, ну — почти надёжно скрытое информационной блокадой на Идене... Будут и паника, и шок, и волнения. И многое другое, напрягающее и негативное. А впереди — война. Странная, непривычная война. По сравнению с которой противостояние с рахни и с кроганами выглядят тренировками для совсем зелёных новичков.
Андерсон встретил подругу на пороге своей каюты. Карин почувствовала: он её ждал, знал, что она обязательно придёт. Это ожидание было для Карин приятным. Оно только подтверждало, что на месте слепленного кое-как экипажа появился коллектив, объединённый не формальными признаками и взаимосвязями. Появилась семья.
Дэвид преодолевал традиционную отчуждённость командира от остального экипажа и команды, делал это спокойно, размеренно, чётко и результативно. А то, что он полюбил женщину-медика и она ответила на его чувства, полюбив ответно, только доказывало: 'Нормандия' — действительно особый корабль с особым экипажем. И не только потому, что на его борту теперь — двое Спектров, матриарх азари и единственный известный представитель ключевой расы предшествующего цикла — протеанин. А и потому, что мультирасовый экипаж был един не только внешне, но и внутренне.
— Рад тебя видеть, Карин. — Андерсон обнял её, вовлёк в каюту. Дверь закрылась сама, а Дэвид не выпускал Чаквас из своих мягких и приятных объятий. Целовал её — в губы, щёки, лоб. Целовал так нежно, что Карин и не заметила, как расслабилась, как Дэвид сел на диван и посадил её к себе на колени, продолжая обнимать и целовать.
Он ничего не говорил, он только обнимал и целовал свою гостью, свою подругу, свою любимую.
Не нужно слов, когда говорят чувства, эмоции, души. Карин обняла Дэвида и стала отвечать на его поцелуи. Да, конечно, она вроде бы пришла к командиру корабля, своему шефу, Но... люди не рождаются функционерами. И в армии служат не киберы 'с одной извилиной, да и той — от фуражки', а личности. Чаквас забыла об отчёте, забыла о протоколах, ритуалах, субординации. Она была счастлива тем, что Дэвид хотя бы на время отложил в сторону рутину. Для неё одной отложил очень далеко. И — очень быстро.
Редко она могла вот так уединиться с Андерсоном. Конечно, полёт только начался. И впереди обязательно будут такие важные минуты, но... Дэвид — волшебник, он прекрасно умеет превращать в праздник такие нечастые встречи. Особый праздник, предназначенный только для двоих. Правильно говорят мудрые разумные: любви все возрасты покорны.
Дэвид целует Карин, она целует Дэвида и действительно, пусть весь мир подождёт, пока они насладятся обществом друг друга.
А там будет и время для отчётов, для субординации, для службы, для работы.
Не надо слов. Они сейчас явно лишние. Тишина, неяркий свет потолочных и настенных софитов успокаивали, расслабляли.
— Карин, отчёты, как всегда прекрасны, — сказал Дэвид, просмотрев на экране своего настольного инструментрона файлы. — И я знаю, что они точны и правильны — по-другому у тебя и не бывает. Может, скажешь, что тебя беспокоит? Из того, что ты, по понятным мне причинам, не стала включать в отчёт. Неформат и всё такое. — Андерсон выключил настольный инструментрон, свернул экран, отодвинул прибор на край столешницы, сцепил пальцы обоих рук. — Вижу и чувствую, Карин.
— Это... сложно объяснить словами, Дэвид. Я сама себе не могу это объяснить внятно. А уж... — Чаквас помедлила. — Ладно. Попытаюсь. Я в последнее время часто просматриваю записи столкновения со Жнецом. Да, да, тем самым, над Иденом. Просматриваю записи того, что случилось потом. И каждый раз чувствую свою слабость и бессилие. Я не знаю, откуда мы возьмём силы... противостоять такому. Этот корабль, Дэвид... Я знаю, что он не один и это меня пугает. Понимаю, что всё это — эмоции, чувства. Жертв будет — миллионы, если не миллиарды. Для меня, как для врача... это неприемлемо. Сегодня я планировала побывать у поставщиков, на их складах. И... не могла решить, какие мне медикаменты брать — военные или, всё же гражданские. Нам, как членам экипажа и команды военного боевого корабля, конечно же, нужны армейские и флотские комплекты медикаментов, но... Пребывание на борту фрегата Бенезии мне показало, что мы не сможем ограничиться тем... что на корабле будут только воины, Дэвид. Эта война... она особая. Далеко не всегда в нашей человеческой истории были войны, в которых участвовало большинство населения стран, вовлечённых в конфликт. Далеко не всегда, к счастью, Дэвид. Хотя... это трудно назвать счастьем. А предстоящая война... Война, в которой может погибнуть разумная органическая жизнь в целой Галактике, которую мы до сих пор не знаем... Да, я помню, Дэвид, что вроде бы Жнецы не будут убивать слаборазвитые расы разумных органиков. Я это помню, но... Я не верю, что Жнецы в этот раз сумеют остановиться и не уничтожат всех. Не верю, — повторила медик. — Я много читала о Жнецах после того, как столкновение с Назарой... было окончено. Читала часами, когда была возможность. Конечно, много думала. Я не большой знаток техники и технологий, но уверена — рано или поздно Жнецы 'сорвутся' и начнут уничтожать всех разумных органиков подчистую. И не будут больше сортировать их по степени разумности. Я могу поверить в то, что в этот раз обойдётся, но для меня...
— Кари... — тихо произнёс Андерсон.
— Говоря откровенно, Дэвид, я не верю этому Назаре. Он, прежде всего — полумашина. Он может что угодно говорить, может убеждать нас — чистых органиков, в чём угодно, но он, прежде всего Дэвид, преследует свои цели и служит своей общности. И как бы ему ни хотелось разнообразия, он, я уверена в этом, будет стрелять в разумных органиков. Ведь когда начнётся Жатва, очередная Жатва, в разведке, которой вроде бы занимается этот Жнец, не будет никакой необходимости. Вся информация будет к тому моменту собрана. И её останется только использовать. Жнецы — полумашины, насколько я сумела это понять. И они... они быстрее любого разумного органика, они полнее воспринимают окружающий мир, они способны на то, что для нас — настоящее чудо. Плохое чудо, жестокое чудо, но — чудо, потому что мы на это — не способны. Мы не успели достичь такого уровня совершенства, Дэвид. Я понимаю, что тогда, когда мы даже бы только-только приблизились к такому уровню, Жатва была бы практически неминуемой. Неотвратимой. Это подтверждает то, что Жнецы... ограничивают расы разумных органиков в их праве на развитие, на эволюцию. Когда я это осознала, Дэвид... Я, которую называют 'лишённая нервов', я... Я плакала. Долго плакала. И у меня... у меня слишком мало веры осталось в то, что Назара... удержится в стороне. Останется в стороне. Да, я знаю, понимаю и осознаю, что он — не единственный Жнец и даже — не самый сильный. Я помню о Предвестнике.
— Карин, мы... — Андерсон снова не стал повышать громкость голоса.
— Дэвид, не надо. Не надо меня убеждать! Одно дело — противостоять соплеменнику, ну пусть — разумному органику другой расы, а здесь... Здесь придётся противостоять совершенно иному... Непонятному и страшному. Может быть, внегалактическому, но я бы сказала — потустороннему. Мы, люди, часто не можем справиться с тем тёмным, что является частью нас, частью нашей сути, но это... Это настолько малое тёмное по сравнению с тем, что скоро придёт в нашу галактику, что... Я чувствовала и чувствую не только свой личный страх, Дэвид. Я... я иногда думаю, сейчас — очень часто думаю, что незнание, неведение лучше, чем знание. Многие, очень многие иденцы теперь знают о Жнецах. Не только потому, что мы, нормандовцы, им кое-что рассказали, но и потому, что они сами поняли многое. Поняли, посмотрев на нас, почувствовав нас, пообщавшись с нами. Да, многие из них видели бой со Жнецом, видели то, что было после этого боя. Так уж получилось, что иденцы стали первыми, кто увидел Жнецов воочию. Это... очень трудное знание, Дэвид. Очень трудное. Я... я боюсь даже подумать, как тяжело будет остальным, когда они узнают то, что теперь знают и понимают иденцы. А они... Они узнают, потому что мы очень скоро покинем Иден. Информационная блокада будет снята, планета заговорит... Заговорит, как прежде... А я вспоминаю то, что увидела через мыслеобразы Явика. Увидела, как Иден замолчал на столетия, на тысячелетия! И я не хочу, чтобы Иден... и не только Иден — постигла такая же судьба второй раз... Протеане... Явик выжил не для того, чтобы погибнуть. Мы должны остановить Жнецов, Дэвид. Остановить — и уничтожить. Я понимаю, что говорю пафосно, чувственно, выспренно — назови так, как хочешь, но... Всё это слова, за которыми должны стоять дела. Мы должны уничтожить Жнецов. И этим всё сказано. Не знаю, сколько времени потребуется для их уничтожения, знаю и помню, что протеане воевали со Жнецами больше тысячи лет. Точная цифра сейчас мне совершенно не интересна и не важна. Уверена, что мы будем воевать с этими креветками столько, сколько потребуется. Не знаю... Трудно такое совмещать в памяти, сознании, душе. Пятьдесят тысяч лет было потрачено на то, чтобы появились новые разумные расы, развились старые. И всё потому, что прошлый Цикл был завершён победой Жнецов. Очередной победой, Дэвид. И когда я подумаю, что таких побед у Жнецов было больше десятка... Я боюсь, что я могу сорваться.
— Карин... — тихо сказал Андерсон.
— Я уже столько лет, Карин, Дэвид. Речь — не обо мне. А о тех, кто только-только родился на Идене, только сделал свой первый в этом мире вздох, только открыл глаза и что-нибудь чётко или — почти чётко — успел разглядеть. О тех, кто хочет любить, хочет, чтобы у него или у неё были дети, чтобы была хоть какая-нибудь вера в лучшее будущее. О тех, кто прожил жизнь и теперь, узнав о близкой войне со Жнецами, с этими креветками, не хочет, чтобы его жизнь закончилась вот так... Люди и другие органики неглупы, Дэвид. Как бы мы ни скрывали информацию об индоктринационном воздействии... Она всё равно станет известной. Это... потеря личности, Дэвид. Остаётся тело... ну, почти остаётся. А личность... меняется. Заменяется. На марионетку. Я, врач, мало знаю о деталях и тонкостях индоктринации. Слишком это ново и потому — сложно. Я до сих пор не могу представить себе в полной мере то, через что прошла Бенезия, через что прошёл Сарен. Да, Артериус — жесток, беспощаден, он, может быть, слишком зол на многое. Но, по меньшей мере, он сам выбирал свой путь, а когда он стал хаском... за него путь стал выбирать Жнец. И этот путь был одним — противостояние с нормальными органиками. Если турианцы к такому хоть как-то готовы, как раса воинов, то... Бенезия... Не знаю, но уверена, что азари, матриарх к такому была точно не готова. Раса дипломатов, раса, наученная протеанами хоть как-то хранить баланс между другими разумными расами. Может быть — даже удерживать их от хотя бы межрасового конфликта.
— Предполагаешь, что Жнецы рассчитывают на разобщённость? — негромко спросил Андерсон.
— По логике, Дэвид, выходит, что именно на это они рассчитывают, — подтвердила медик. — И вопрос даже не в том, человеческая или нечеловеческая эта логика. А в том, что они тоже действуют в рамках. В очень жёстких рамках.
— Либо — победа, либо — поражение? — уточнил командир фрегата.
— Именно так. Допускаю, Дэвид, что Жнецы готовы воевать долго — своеобразный третий выбор. Но финал будет только таким — одним из двух возможных.
— Мы, Карин, тоже готовы воевать долго. В этот раз, уверен, что готовы. — Он обнял подругу. — Давай ещё немного... побудем вместе.
— Давай. — Карин улыбнулась.
Дэвид... он прав. Война — войной, а розы — розами. И для роз обязательно будет время. И до войны, и во время войны, и после войны. Обязательно будет время. Сейчас надо любить друг друга. Потому что любовь — самое важное, самое главное и — самое сложное. А Жнецы... Они примитивны. Раз за разом убивают, раз за разом приходят и уходят. И ничего вне этой своей программы не знают, не видят, не чувствуют. Это — Жнецы. А люди и другие разумные органики — они иные.
Усевшись в салонное кресло челнока, Карин пристегнулась, взглянула в иллюминатор. Дэвид стоял у входа в ангар и смотрел на неё. Смотрел мягко, внимательно и очень спокойно. Провожал. После того разговора о Жнецах, о предстоящей войне, они несколько десятков минут провели вдвоём. И видеть Дэвида снова, здесь, в ангаре фрегата, было... Приятно. Для кого-то из людей это — мелочь, а для неё, после того разговора, после того, как Дэвид, не прерывая, выслушал её, понял её беспокойство, её страх, её опасения... Это внимание было очень важным и ни в коем случае — мелочью.
Дэвид не стал что-либо рекомендовать ей. Не стал решать за неё, брать ли только военные медикаменты и аппаратуру или всё же следует взять на борт фрегата и медикаменты, и аппаратуру, предназначенную для гражданских разумных. Сейчас, пока челнок прибудет в расположение складского комплекса, есть ещё время просмотреть все данные и принять хотя бы предварительное решение.
Кораблик вышел за пределы ангара, миновал шлюз и набрал высоту — всё это Чаквас отметила механически, раскрывая средний экран инструментрона и активируя виртуальную клавиатуру.
Челнок опустился на стояночную площадку мягко и быстро. Когда Чаквас выходила, водитель выглянул из кабины, затем вышел следом:
— Доктор, решать, конечно, вам, но... Берите всё, что сможете. И те, и другие... Машина выдержит. А я помогу вам всё погрузить. И — не торопитесь. Командир сказал — челнок в полном вашем распоряжении.
— Спасибо, Грэг. — Карин усмехнулась, вызвав на лице водителя ответную улыбку. — Позволите мне самой разобраться с кладовщиками?
— Это — ваше, док. Уступаю, — водитель поднялся в кабину, уселся в кресло, закрыл иллюминатор шторкой.
Всё это Чаквас видела боковым зрением, идя к офисному зданию.
Разговор с кладовщиками и их менеджерами получился деловым и коротким. Просматривая предоставленные служащими документы, Чаквас не могла не думать, что работники комплекса делают гораздо больше, чем должны по любым инструкциям и протоколам. Медикаменты и аппаратура были абсолютно новыми, лучшими и в самых полных комплектациях.
Войдя в складской ангар, Чаквас взглянула на поддоны — всё отобранное было уже упаковано и готово к погрузке. И это — за те немногие минуты, которые она провела в офисе?! Кладовщики традиционно были жутко неторопливыми служащими, но увиденное в ангаре на поддонах — выбивалось за пределы неторопливости слишком далеко. Что-то на Идене начало очень серьёзно меняться, если скорость работы обычных складских работников настолько возросла.
