Но Кисс что-то уловил в моих словах, и больше ни о чем спрашивать не стал. И хорошо. Только в его взгляде появилась жалость. А вот этого мне не надо. Не привыкла. Лучше я его спрошу про то, что меня давно интересует.
— Кисс, ты как-то сказал, что с ранних лет не имеешь семьи... Сколько тебе было, когда ты остался один?
— Это имеет какое-то значение? — голос парня вновь изменился, стал чуть более сухим и холодным.
— Просто хочется немного больше знать о человеке, с которым меня свела судьба.
— Как интересно звучит: свела судьба...
— Кисс, ты опять начинаешь уводить разговор в сторону. Я спросила без всякой задней мысли...
— Ну, если без мысли... С семи лет.
— А что тогда произошло? Как ты потерял семью?
— Семья... Ну, ее, как таковой, и не существовало... А дом... Как выяснилось, у меня его никогда не было.
— А родственники? У тебя есть хоть кто-то из родни? Братья или сестры..
— У меня? — Кисс неприятно усмехнулся. — У таких, как я, никого нет.
— Кисс, я видела у тебя оберег. Фигурки донн — ди. Старенькие. Судя по всему, они находятся у тебя с детства. Этот оберег от родителей получил? Они у тебя живы?
Кисс какое — то время молчал. Я думала, он мне уже не ответит, но ошиблась.
— Донн — ди дала мне мать. Она была самым лучшим человеком на свете.
— Была... Она умерла?
— Нет. Ее убили.
— Когда?
— Давно.
— Где?
— Далеко отсюда.
— Кто?
Кисс замолчал. Закрыл глаза, делает вид, что задремал. Если молчит, то лучше сменить тему разговора. Только вот о чем его спросить? А молчание тяжелое, не хочется ему отвечать на мой вопрос... Ох, Кисс, отчего ты не хочешь мне ничего рассказывать ни о себе, ни о своих родных? Все, что я о тебе знаю — это отрывочные редкие сведения, говорящие совсем немного. Если что и рассказываешь охотно, то только о тех странах, где бывал раньше, куда тебя забрасывала судьба...
Конечно, при большом желании можно войти в сознание Кисса, покопаться там... Только вот делать этого я не хочу, и вообще считаю, что заходить в мысли стороннего человека можно лишь в случае крайней необходимости, или же по его разрешению. Иначе это будет похоже на то, как если бы к тебе в дом без приглашения заявился незнакомец и бесцеремонно начал копаться в твоих вещах, отбирая для себя то, что ему интересно...
— Смотрите! — раздался голос Толмача. Мальчишка бежал к нам, держа в руке большую стрекозу. — Вы только посмотрите, какая здоровенная! И какая красивая!..
Стрекоза, и верно, была хороша. Величиной с большую мужскую ладонь, удивительного ярко — зеленого цвета. Особую красоту стрекозе придавали сверкающие золотые полоски на теле и огромные круглые глаза. Когда мы, вдоволь налюбовавшись на прекрасное создание, отпустили ее на волю, то стрекоза, недовольно гудя, стремглав умчалась прочь.
— Ой, умора! — вдруг рассмеялся Кисс. — А ты заметила: эта бедная стрекоза цветом один в один напоминает тебя... Ну, в ту незабываемую ночь, когда ты выползла из болота в образе змеиной королевы. Тогда, на краю Песчаной Косы, неподалеку от твоего поселка... Точно! Не забыть: перед моими глазами появилось жуткое чудище, большое, ползающее, желто — зеленое!.. Да еще и с глазами навыкате! Правда, от стрекозы глаз не оторвать, а на тебя в тот миг и смотреть не хотелось! Жуть, а не женщина! Некоторые из моих людей потом свои штаны стирали, и никто их за это не осуждал...
Нашел, что вспомнить! Впрочем, хотя бы молчать перестал...
— А мне тоже кое — что на память пришло. Чтоб знал: я тебя тоже видела. Правда, рассмотреть могла немногое, и только то, что просматривалось из кустов у воды. Интересно, с чего тебе на месте не сиделось? Все на дорогу бегал, будто ждал кого-то. Я вначале думала — ты посты поверяешь. Но... Непохоже. И куда бы ты ни ходил, чем бы ни занимался, а все одно на дорогу выскакивал, все там что-то выглядывал. Вот и открой мне секрет: что ты там забыл? Не думаю, что это столь великая тайна, о которой надо помалкивать. Только уговор — не врать.
Меньше всего ожидала, что Кисс смутится. Причем настолько, что у него, как у мальчишки, покраснеют уши.
— Чего — чего... И верно — ждал. Тебя ждал.
— Кисс, я же просила — не врать.
— Я и отвечаю, как на духу... Просто в тот вечер... В какой — то момент мне показалось, что ты пошла вслед за мной. Больше того: я был в том почти уверен. Ты запомнилась мне еще там, на постоялом дворе в вашем поселке. Холодная, отстраненная, неулыбчивая, держащаяся на расстоянии, но с такими необычными глазами!.. Разумеется, увидев тебя, я не был сражен наповал, но у меня отчего-то появилось желание увидеть, как ты улыбаешься. Увы, в тот раз этого счастья так и не дождался. Наш первый разговор... Я тогда отказал тебе в разрешении накормить людей. Не знаю, служит это оправданием, или нет, но еще при отправке каравана мне было категорически запрещено принимать хоть какую — либо помощь со стороны. Оттого я тебе и отказал. Когда ты стала уходить от нашего стола, то мне внезапно захотелось тебя вернуть, или хотя бы еще раз увидеть... Кстати, ты не притворялась и тот наш разговор, действительно, был тебе неприятен. Я еще тогда решил, что после обязательно наведаюсь в ваш поселок. Может, растоплю эту ледышку, то есть тебя... А к вечеру мне вдруг показалось, что ты направилась вслед за караваном. Ерунда, конечно, но в то время я готов был прозакладывать голову, что вот — вот снова увижу девушку с васильковыми глазами...
— И когда же ты решил, что я направилась вслед за тобой?
— К вечеру. Где-то за час — другой до того, как мы встали на ночевку.
Не знаю, что и сказать... Ведь именно в это время мы с Маридой и отправились вслед за караваном. Скорей всего, это простое совпадение...
Наша телега выехала из леса и теперь двигалась по широкому полю, конца и края которого было не видно. Одуряющее пахло донником и клевером, стрекотали кузнечики, по голубому небу плыли редкие белые облака... Все же как невероятно красив наш мир! Жаль, что не у всех есть время и возможность это замечать...
— Кисс, а что ты будешь делать дальше? Как я поняла, ты за что-то объявлен в розыск... Тебя ищут. Не знаю, правда, за что. Так что тебе показываться в Стольграде небезопасно...
— Хватит мне бегать. Может, несколько лет назад это и был единственный правильный выход для меня, но... Но все меняется, и я рискну... В общем, в моих планах нет очередного побега от стражи. Думаю, мне предстоит долгий разговор с Вояром. А дальше... Дальше будет видно. Не хочу ничего загадывать... И мальчишки... Не бросать же их на улице. Надо ребят куда — то пристроить... А что собираешься делать ты?
— К сожалению, у меня нет выбора. Я собираюсь сделать все возможное, чтоб снять с себя последствия обряда эценбат. Как немного мне надо — стать обычным человеком. Или это много?.. Получится снять с себя... это, или нет — о том знают лишь Высокие Небеса. Если все пройдет, как надо — в таком случае я стану самым счастливым человеком на свете. А если же у меня ничего не получится... Ты сам говорил: красивых мест на свете много. Постараюсь увидеть хотя бы те из них, что успею...
— Лиа...
— Кисс. Я все хочу тебя спросить, да как-то не получалось... Когда ты в наш поселок вновь приехал... Ну, когда меня там уже не было... Сестрица... Она тебя как встретила? Сердилась на меня?
— Лиа, я тебе скажу правду — Кисс вытащил изо рта изжеванную травинку и выбросил ее в сторону. — Хоть злись на мои слова, хоть нет... Твоя ненаглядная сестра — законченная эгоистка. Ее не интересует никто, кроме дорогого мужа да собственной драгоценной персоны. Хреновыми воспитателями были твои бабка с матерью... Ну, мать — ладно, это я понимаю: больной человек, грех с нее что — либо требовать. Но в остальном... Обычная история в семьях, где есть батт: один работает, а остальных с детства балуют сверх меры, и те живут, не думая о будущем. Больше того: в тех семьях у многих детей только один вид беспрестанно работающего человека вызывает подспудное чувство собственного превосходства и отвращения к любой работе. А частенько дети в подобных семьях растут с твердым убеждением, что работник — существо куда более низкое, чем они.
— С чего ты это взял?
— Успел насмотреться на подобные истории. Для очень многих, выросших в таких семьях, начать работать — это примерно то же самое, что унизить себя, встать вровень с баттом. Потом, когда такие люди остаются одни, то выясняется, что беспомощны и слабы. А отсюда в дальнейшем идут и раздоры в семьях, и жестокость, и трудности в их дальнейшей жизни. Очень многие из выросших в семьях, где есть батт, способны только потреблять. В общем, твоя милая сестрица — наглядный пример всего этого. Хочешь, скажу, чем все у нее закончится? Очень быстро все ваше немалое хозяйство придет в упадок, деньги разлетятся по ветру, а своя сестрица окажется одна, в пустом и обедневшем доме, обозленная на весь белый свет, не приспособленная ни к жизни, ни к труду. Но это в лучшем случае. Часто вместе с деньгами теряют и дом, и здоровье... И не надо говорить, что я сгущаю краски. Подобные случаи, к сожалению, очень часто заканчиваются одинаково. Не веришь? Для подтверждения моих слов достаточно знать жизнь людей в южных странах, где эценбат по-прежнему распространен. Там подобное происходит сплошь и рядом. Таким жестким образом Небеса наказывают всех, кто позволяет себе иметь эрбата в семье, жить за счет него, идти против законов, установленных Небом и Светлыми богами. Пусть даже за содеянное должны будут расплачиваться их дети и внуки...
— Это несправедливо...
— Это жизнь со своими законами, против которых ни в коем случае не стоит идти.
— И все же, о чем ты поговорил с Даей? Как у меня дома?
— Да ничего хорошего. Для твоей сестры очень многое в этой жизни стало неприятным открытием, в том числе и всем известная истина, что быть хозяйкой в доме — это труд и ответственность. Нанять человека ухаживать за скотиной сразу же после твоего отъезда из поселка — на это у твоей сестрицы ума хватило. Иначе голодные животные и не доеные коровы не дадут спокойно жить. Но вот что творится у вас в доме!.. Описывать не берусь, одно слово — бардак. При мне вновь нанятые женщины пришли, порядок наводить стали, еду готовить... Как я понял, твоя сестра вообще ничего по хозяйству делать не умеет, и никак не может привыкнуть к мысли о том, что само собой в доме ничего не делается. Оказывается, ко всему надо руки приложить!.. Как она дальше будет жить — не имею ни малейшего представления... Но пока я до вашего дома добрался, еще на один скандал в поселке напоролся.
— Опять через дом от нас сосед буянил? Знакомо. С ним такое бывает. Мужик неплохой, но крепче простокваши ему ничего нельзя пить. Как не удержится, хлебнет пива или чего покрепче — все! Дуреет на глазах. И жену, и детей гоняет до той поры, пока из его головы хмель не выветрится. А уж потом они ему прописывают по-полной. Да и правильно. После того он седмиц пять как шелковый ходит. Через какое — то время, правда, все снова повторяется...
— Если бы сосед... — сощурил светлые глаза Кисс. — В доме твоего бывшего грохотало. Причем так сильно, что соседи сбегались. Судя по всему, внутри была еще та гроза с молниями и резкими порывами ветра.
— Пресветлые Небеса! — ахнула я, приподнявшись с сена, на котором до того безмятежно лежала. — Никак, мамаша Вольгастра новую невестку со света сживает? И не хочешь, да поневоле пожалеешь...
— Я бы так не сказал — Кисс все так же благодушно лежал на сене, чуть потягиваясь, как сытый кот, и насмешливо глядя на меня. — Видишь ли, это спорный вопрос — кого в той семье сейчас надо жалеть. Милая детка вовсе не так беззащитна, как это может показаться на первый взгляд. Ангельская мордашка далеко не всегда соответствует кроткому характеру. Согласен: внешне жена твоего бывшего — прелестное и очаровательное создание, но характер у нее не менее крутой, чем у твоей несостоявшейся свекрови. Крошка себя в обиду не даст. Как я понял, они схлестываются не впервые. Дня не проходит без скандала.
— Кто — они?
— Юная супруга и мать твоего благоверного. Извини, небольшая поправка: твоего бывшего благоверного.
— Но как же так... Когда ты вновь появился в нашем поселке... Погоди... Со дня свадьбы тогда прошло сколько времени? Седмица? Или чуть больше?
— Что-то вроде того.
— Но... Так рано... Из-за чего они ссорятся? В чем там дело?
— Ах, цыпа, не стоит так тревожится по поводу чужого мужа. Я же могу начать ревновать.
— Кисс, ты можешь хоть один раз ответить на вопрос без подковырки?
— Что ж, попытаюсь... — неприятно скривил губы Кисс. — В твоем болотном поселке мне, можно сказать, в некотором роде повезло. Я попал на самое интересное место в той трагической сцене, когда деточка, громко рыдая на груди своего любящего мужа, заявила, что отныне жить в одном доме со своей злой свекровью она не желает как сейчас, так и не намерена делать это в будущем. Лучше она, страдалица, сегодня же пешком пойдет назад, в родную деревню, в бедный дом своих несчастных родителей... Вот если ее муж построит ей свой дом, где ее не будет сживать со свету злая баба...
— Погоди... Я не поняла: она что, говорила это при всех? Во всеуслышанье?
— Я же тебе говорю: разборки были устроены при полном стечении народа. Сбежались все, кто только был в поселке. Толпа была еще та! Малышке нравится быть в центре внимания, и тем более выступать в роли несчастной жертвы. В определенном смысле верное поведение, хотя и несколько бестактное. Хотя, поверь, они друг друга стоят: что молодая жена твоего бывшего, что твоя несостоявшаяся свекровь. Характеры у обоих — будь здоров! Друг с другом никогда не уживутся, причем каждая до конца будет гнуть свою линию, другой ни за что не уступит. Так сказать, принцип на принцип... Великим умом милая крошка — юная супруга, может, и не отличается, но зато она весьма ухватиста, и за то, что ей надо, держится крепко. В общем, своего не упустит. Я думаю, это у них только начало. Дальше все пойдет куда как хлеще...
Высокое Небо, что же сейчас творится в доме Вольгастра?! Такой прилюдный скандал — дело непривычное для нашего поселка. Если судить по тому, что рассказал Кисс, получается, что мать и молодая жена Вольгастра не ужились друг с другом. Вот дуры, причем обе полные дуры, прости меня Пресветлая Иштр! У одной ума еще нет, а у второй уже нет!
Нет, я, конечно, не отрицаю: во всех семьях могут происходить как ссоры, так и свары, соседи ругаются из-за земли или конфликтуют между собой по другим причинам... Самое обычное дело в каждом из поселений — бабская ругань, или же, бывает, поддатый родитель под горячую руку семью гоняет... Да мало ли что может произойти между людьми! Жизнь есть жизнь, да и характеры у всех разные, так что конфликтов не избежать, как ни старайся.
Но в поселке было одно неписаное правило: семейные дрязги между родителями и детьми должны решаться внутри дома, и на весь белый свет их нельзя выносить ни в коем случае. На то она и семья: там, внутри нее, и поссорятся, и помирятся, потом снова поцапаются, а затем вновь в семье мир да лад!, так что привлекать к семейным конфликтам излишнее внимание посторонних не стоит. Конечно, о произошедшей ссоре узнают все (поселок не настолько велик, чтоб в нем можно было что-то скрыть) но это, как бы сказать помягче, считается внутрисемейным делом, которое где появилось, там и должно утихнуть. Невестка может пожаловаться подружкам на придирчивую свекровь, а свекровь, в свою очередь, любопытным соседкам на неумеху — невестку, но, опять — таки, выяснять отношения между собой эти две женщины должны внутри дома, за закрытыми дверями, пусть даже отголоски их разговоров на повышенных тонах слышны на улице. А вот публичный скандал при всех... На моей памяти в поселке подобного не было ни разу. Это, как бы сказала Марида, считается правилом самого дурного тона.
