— Так-таки и руны!?
— Именно что руны, сиятельный господин Зиэль! Вы человек военный, вам до этих премудростей и дела нет, а наша старая Горулиха, колдунья, она по этой части на все окрестные деревни первая! Так вот она руны те небесные, что комета прочертила, сама видела и прочла: "Погрязли во грехах!"
— Погрязли?
— Да. И напрасно смеетесь, пресветлый господин Зиэль! В первый же праздник — ноги стопчу, а обегу все храмы, и в каждый пожертвую от души, каждой богине, каждому богу — никого не обижу, никого не забуду! Трактир мой небогат, да уж тут не до жадности! И вам того же советую. Кто ваш бог — Ларро, небось? Вот ему и поднесите, поклонитесь без гордости. Глядишь — всем миром-то и отмолимся от страшного.
— Жуть от твоих слов пробирает до самой печенки, матушка Даруна. Принеси-ка мне еще кувшинчик имперского, дабы мне изнутри согреться против ужаса... и церапок побольше: перчик у тебя — ох, забористый!
— Бегу, бегу!
Моему старинному знакомцу Ларро, Богу Войны, которому я вроде бы... как бы... проиграл в нашем старинном споре по поводу маркизов Короны... Хотя, если строго судить — никто из нас не одержал победы... Но, чего там мелочиться — я бы поднес, проставился бы, да только он кровь человеческую почитает, лишь от нее одной хмелеет, а я кровь редко пью, без радости, мне бы простейшего имперского вдоволь и кушаний всяких разных... Отмолятся они...
Я и богов не помилую, всех в пустоту вотру. Но не сегодня.
— А как же ты говоришь — плясы с танцами, почтенная Даруна, когда эдакая опасность повисла над вашей деревней и над всем подлунным миром?
— Молодость — она и есть молодость, сиятельный господин Зиэль! Вот друг к дружке и тянутся безрассудно, им хоть Морево, хоть варварский набег. Остепенятся, переженятся — поумнеют.
— И молодухи вдовые будут?
— А как же без этого? И подлинно вдовые, и соломенные, где ж им счастья-то искать? Как подходящий вечер — на заимке в складчину собираются, парни, девки, и выглядывают себе пару. Место натоптанное, для этого и служит. Стало быть, как стемнеет — ждите, что созывные барабаны застучат, да на барабан-то и тропинку держите, вот там и танцы, и молодухи... Вам сейчас постелить?
— Угу. А к вечерней заре разбуди, не забудь, и кашки свари, с молочком.
— Считайте, что уже сделано, сиятельный господин Зиэль. Зерно свеженькое, аж светится, слаще меда будет.
— Мора мне проверять, или что?
— И напоен, и накормлен, и обтерт, и вычесан! Коням у нас — всегда бережный почет, хоть проверяйте, хоть нет.
— Вечером проверю. Показывай мне путь к перинам, хозяюшка Даруна, приотдохну малость... Чисто у тебя, уютно, не соврала... Стой! А подковы?
— Кузнец объяснил, что ко мне первой с утречка завернет, да на месте каждый гвоздик и проверит, если надо — поправит, а если что — и перекует, у меня на заднем дворе все необходимое для этого есть.
— Хорошо, ступай.
Нет у меня постоянного пристанища, сиречь жилища, в которое бы я возвращался из дальних и ближних странствий... Я уж не говорю о родных и близких... Но они мне и не надобны, все эти жены, сваты, сестры, слуги... А дети? Например, сын? Да какие тут могут быть дети, когда Морево на пороге! Но если без шуток, то мне и жилище ни к чему: вот уже лет пятьсот подряд я странствую, ночуя по трактирам, походным шатрам и казармам... иногда по чужим постелям... Тем более сейчас, напоследок, было бы очень странно — даже для меня — искать себе оседлый образ жизни... Вот и кочуем мы с Мором, моим новым конем, то туда, то сюда, от западных имперских рубежей к восточным, от южных к северным... Не то чтобы я прощаюсь с этим миром, но — так... Не надышался еще, не вполне насытился человеческим обличьем своим... На востоке я повертелся денек другой, да и уехал восвояси: очень уж там неприютно стало после извержения Безголовой! Зимы на востоке мягкие, однако — зимы, с вьюгами, со снегом, а в горах — так и с нешуточными морозами. Но только не в этот год: ныне погода на востоке с ума сошла... С неба валится грязь, совсем не снег, вьюги пепельные, удушливые, и любой лютый мороз, с далекого юга на лавовые пустыни забредший, мгновенно превращается в пар, не в слякоть даже. Но этому теплу не рады ни растения, ни животные, ибо нет там ни тех, ни других, и долго еще не будет... Точнее сказать — и долго бы еще не было.
А я не поленился, гору проезжая: нюх-нюх ноздрями запахи магические, взял след, нашел, подошел, постучал сапогом — камень аж колышется, ибо еще не остыл как следует...
— Камихай, а Камихай? Ты здесь, дружочек? Как оно тебе? Жив, здоров?
Глубоко-глубоко внизу очнулся, заворочался демон горы, в попытке прибежать на мой зов и доложить о своем самочувствии — ан крепко его расплавленный камень держит, собственными силами не избавиться вовеки...
— Да, Великий Господин! Освободи меня.
— Освободи??? А кто меня хотел съесть вместе с конем? А кто плясал предо мною, пряча недобрую ухмылку и подлые намерения лиходея? Нет уж, сиди здесь. И поверь мне, друг Камихай, ничего ты от этого не потеряешь. Ты думаешь — нам тут легко, среди туманов кашлять? Эй, ты слышишь меня?
Молчит Камихай, наверное обиделся. Хотя, вопреки суевериям и сказкам, демоны не умеют обижаться, вот и мой Камихай замер, выполняя мое повеление сидеть и ждать невесть чего и неизвестно сколько.
— Слышу, Великий Господин.
Облететь границы империи по полному кругу — дело быстрое и не трудное ничуть, особенно если доверить его не птеру, не демону, а мне. Но я не стал давать себе такое поручение, напротив: решил обследовать не спеша, трусцой, верхом на Море. Хорош коняга, мощный, рослый! Горошек тоже был очень силен, однако, на диво — мягчайшей души скотинушка, даже и странно, в который уже раз повторяю сам себе, что такому как я достался такой как он... Будь он жив — и не надо никакого другого... Не уберег. Эх, к хорошему быстро привыкаешь, ведь то же самое думал я и про моего дорогого Сивку, и про других животных, что жили при мне, но слишком короток век зверя, а тем более ратного... Да, Мор — злобный конь для всех посторонних, норовистый, глаз у него черный, недобрый, тем не менее, мы с ним отлично поладили: и лоб я ему не забываю поглаживать, и лакомства с ладони скармливаю, и гриву с хвостом вычесывать не ленюсь — умный-то простейшего всегда подкупит, во всем окрутит.
Империя в ее нынешних границах устоялась довольно прочно, небольшие прибавки почти не в счет. И прочность рубежей обеспечивается отнюдь не только умеренностью притязаний имперских владык, но также и яростью, с которой соседние варварские страны отстаивают свои права на дикость и самостоятельность. Я еду вдоль внутренних границ империи, естественных границ, образованных горами, пропастями, болотами, Плоскими Пригорьями, посматриваю магическим взором туда, на земли соседей — теперь они пустынны! Лишь там, на побережье знойного севера можно увидеть, как плещется жизнь в океане и морях его... Шаг за шагом, локоть за локтем — все мертво на суше. Что ж, забавно. Даже и не разворачиваясь в полную свою мощь, я одним лишь усилием разума постигаю примерную картину прошедшего " Морева"... Посланцы Вечности и Солнца, все эти безглазые поганые сгустки, никак не могли меня узнать, даже приблизившись вплотную, ибо я не желал быть узнанным, поэтому они искали наобум. Но сугубо в пределах империи. Для начала они, все же, перебрали и сделали мертвым то живое, что окружало империю, и, очертив таким образом рубеж, поползли внутрь с четырех сторон. Океания, столица империи, лежит на пересечении потоков маны, на этаком перепутье магических рек. Два самых мощных потока расходятся как бы крестом от столицы, на все четыре стороны света. Людишки, по моей, правда, незаметной подсказке, сообразили, что основное направление пресловутого Морева пойдет вдоль этих потоков. Только они решили, что основная цель Морева — сама столица, где должны сойтись, слиться воедино все четыре потока, но я знал, что это всего лишь способ загнать меня в ловушку. Расчертив на четыре куска местность, в которой я пребываю, они потом расчертят эти на мелкие образования, потом еще на более мелкие, последовательно изничтожая все живое на каждом куске. И действительно: как бы я ни притворялся человеком, зверем, или демоном, рано или поздно в искомой области останется одно-единственное существо, которое вроде бы и живое, да безглазым посланцам Вечности не по зубам! Отсекли все лишнее — остался я один. То, есть, остался Я. Что и требовалось. И моему единственному Я со стороны посланцев должен быть предъявлен этот... ну, это... зернышко, венец, капля: дескать, увидев сие — немедленно взалкаю, и раскроюсь, и вернусь... Примерно так и случилось, только я отчего-то припоздал на несколько мгновений... И маркиз невовремя подсуетился со своим мечом... Одно мне странно, весьма странно: отчего эти сгустки решили, что я болтаюсь в пределах империи? Я бы мог запросто перелететь на другой конец света, и благоденствовать там, среди иных существ и обычаев... Или вообще уйти в моря и жить акулою, пока не надоест... Мог бы — да не сделал. Как бы то ни было — меня угадали и, в конечном счете, нашли. Теперь уже нет смысла никаких таких сгустков за мною посылать, живое в неживое просеивать, ибо я согласен, теперь мне надобно дождаться некоего предрассветного мига и оросить губы каплею... либо, там, возложить венец на бритую голову, сорвать росток бестрепетной рукою... или что-то в этом роде — все равно итог будет один: уйду и с вечностью сольюсь... Я бы мог поднапрячься и поточнее определить, где и когда сей миг настанет, но — зачем??? Он от меня все равно никуда не денется. Вот, со временем и постигну, а пока буду делать то, что мне нравится, к чему привык.
Весь окоем империи прикрыт от остального мира естественными границами, я уже упоминал об этом. Но с точки зрения соседей — это они прикрыты естественными границами от кошмарных имперцев. А с точки зрения очень высокой магии, почти недоступной даже могучим колдунам из числа людей, земли империи сплошь окаймлены широченными, в десятки и сотни долгих локтей, полями и озерами природной маны. Именно манные поля, реки и озера подпитывают мощь тех племен и царств, что имели несчастье угнездиться рядом с империей. Иначе откуда бы карберы или туроми обрели жизненную силу, столь горячую и свирепую, что с ее помощью они сумели воевать против империи на самых жутких ее рубежах?
Все это в прошлом: карберов нет, туроми нет... Может и остались где-то в стороне от событий жалкие крохи, из числа мелких кочевых племен... И маркизы Короны, главные имперские пугала пограничного юга, обессилены предельно, со времен Тоги Рыжего не знали войска маркизов столь изнурительного кровопускания. Хоггроги Солнышко, нынешний маркиз Короны, был принят один на один Его Величеством императором Токугари Первым: "Хогги, не возражаешь, если мы с тобою за полдником о делах поговорим?" — честь весьма и весьма значимая, даже для высшей знати! Сначала, конечно, император принял у себя в кабинете давнего слугу и сподвижника прежних императоров, рыцаря Санги Бо, обсуждали что-то с самого утра и сквозь обед, но тотчас после него — маркиза Короны (А потом уже, в кругу придворной знати — и также честь невероятная для простого дворянина — своего любимца Керси Талои). Чем земной владыка может наградить своего верного вассала, который не служит непосредственно при дворе, но сам — наследный повелитель огромного удела? Землями — свои устанешь обходить. Привилегиями — и те, что есть, почти никогда не используются. Должностью — маркизы ценят одну единственную на свете, которая и так при них по родовому праву. Дары вещественные — маркизы равнодушны к побрякушкам, а оружие у них и без того лучшее в мире... Деньги? Деньги всем нужны, это верно! Маркиз даже червонца не взял из государственной казны, однако испросил для себя право не платить налоги десять лет, дабы с помощью накопленных богатств и податных послаблений побыстрее восстановить численность мирного населения, возродить знамена полегших полков... И скорее, скорее, скорее! — домой! Его ждут!
Нет, это просто поразительно — почувствовать себя нечаянным благодетелем на ровном месте! Судари Дувоши и Мируи, которых я, в свое время, забавы ради, подбросил в лапы маркизовым полковникам и сотникам — дабы они оба, доверчивые и лопоухие честолюбцы, вдоволь похлебали солдатской каши, теперь уже сами скакнули в полковники!.. Ну, справедливости ради... — да, заслужили... Пота и крови на новом поприще с них сойдет не меньше, нежели бы они взялись с самого низа тянуть ратную лямку, просто кровь и пот будут несколько иными на вкус, но непременно с горечью и желчью... Были бы, если точнее... Все забываю, что я здесь ненадолго и весь мир тоже. Однако, сенешаль маркиза, рыцарь Рокари Бегга, успел выбиться в бароны: маркиз походатайствовал, а Его Величество немедленно утвердил и герб, и стяг и земли нового баронства.
Нечисти на Плоских Пригорьях поубавилось изрядно: дорожные стражи могут теперь по ночным дорогам без потерь передвигаться даже в составе десятков, а не сотен и полусотен, как в прежние времена, ибо черная безглазая чудь перемолола цуцырей, сахир, оборотней и прочих демонических тварей превеликое множество, прежде чем сама сгинула бесследно... От многотысячных стай в городищах охи-охи не осталось почти никого — охи-охи не привыкли спасаться бегством, не привыкли уступать в драках никому, кроме себе подобных, да и то лишь во время брачных игр и норных завоеваний... Вот и полегли считай поголовно. Кое где... кое-кто... Там шайка в дюжину хвостов забралась слишком далеко на восток и тем самым избежала печальной участи остальных, там случайные выводки поселились на отшибе, в глухих местах и выжили... Если дать им время — охи-охи восстановятся в прежнем блеске, за полсотни лет размножатся в прежнюю силу, поскольку их природная свирепость и беспредельная наглость отпугнут позывы людей и иных естественных врагов окончательно свести счеты с волшебными зверями охи-охи, пока они слабы и малочисленны... Лишь бы добычи вдоволь — охи-охи умеют плодиться не хуже тараканов. Они даже останки безглазых посланцев Морева (пусть уж оно так и называются для простоты) умудрялись жрать во время битвы и усваивать — я сие лично видел!
У меня, за годы, века и тысячелетия странствий, накопилось довольно много людских привычек: глазеть по сторонам — одна из них. Где привычка — там и следствия от оной: что можно высмотреть зимой в пустых просторах неприветливого юга? Кроме камней и снега — разве что облака и придорожные трактиры. Не густо, поэтому мне гораздо больше нравится путешествовать в холодное время года по благодатным северным краям. Тем более, что даже на довольно низком севере вплотную запахло весной! А еще чуть повыше — уже и трава, и папоротники, и почки на деревьях полопались, разбрызгивая пахучую зелень по ветвям... Рубежи прошедшего Морева обозначились куда как хорошо — слепой не спутает: вот идет дорога, вот травы вдоль нее — чик! Словно кто все краски вынул из природы: лишь серое вокруг, светло серое, темно-серое, просто серое... Земля и прах, и пустые ветви на стволах без коры... Морево вроде бы как растения напрямую не трогало, однако жизненную силу высасывало и оттуда, а много ли нужно ее взять, нарочно запасенной перед тьмой и стужею долгих зимних недель и месяцев, чтобы погубить дерево или кустарник? Это как с гхором или белкой: разори у них кладовую с зимними припасами — до весны не доживут. И все же границы, обозначающие путь Морева, подернулись по краям жиденькой зеленой ряской, подались под напором наступающей весны: уцелевшие растения пробиваются корнями туда, где свободно, выпускают подземные щупальца и ростки, захватывают съедобное, выползают наверх, за дневным светом... Жизнь — цепкая штука, она даже смерть, младшую сестрицу свою, заставляет себе помогать.
