— Вот кстати, утверждение, что совы и филины плохо видят днем, прямо скажем, неверно, это просто удобно, во-первых, из-за того, что большая часть возможной добычи охотника ведет именно ночной образ жизни, а дни проводит на лежках, а также потому, что ночью гораздо безопаснее было охотиться с точки зрения других птиц — которые соперники для сов.
Почему-то в голове у Паштета проскочила мысль, что егеря и всякая лесная стража, как известно, в отличие от животных, ведут дневной образ жизни, потому и с этой точки зрения филин удобен. Хотя есть ли сейчас егеря — он не знал, уже бы не удивился, если б и были, но влезать умничать не стал.
— Филин вполне может охотится на зайцев. Хорошо бьет птицу в гнезде, пикирует за рыбой. Может охотится и днем, хотя и предпочитает утренние и вечерние сумерки. Так что с филином вполне можно добычу брать. Что филин, что ворон — вполне способны завалить зайца и куропатку. Филин даже глухаря может. Естественно, сами по себе они будут охотиться на более мелкую добычу чаще всего, но это и соколы с ястребами нередко делать будут. А ловчая птица ловит то, на что ее спустят. И справиться с крупной добычей вороны и филины вполне способны — пояснил Лисовин.
— А что касаемо ночного образа жизни, то охотятся с ними вечером просто. Вроде, и ночью тоже, когда луна светит. Ночью так-то даже лучше, сова становится не видна... -добавил его сын. И видно было — знает парень о чем толкует.
Паша даже и призадумался. Раньше как-то в голову не приходило. Ну птицы и птицы. А сегодня глянул как филин взлетал — так удивился. Филин оказался такой здоровенной херней с размахом крыльев как показалось более двух метров и весом явно килограммов в пять. Зайца он убьет легко. Ну и вишь как — днем совы и филины видят отменно, просто ночью конкуренция меньше, ввиду того, что они ночью эффективны, а дневные хищнички не очень. Значит совы охотятся ночью, потому что днём охотится другая команда. И только. Видят днем они нормально, и перевести их на дневной режим вполне возможно. Собственно, если не все, то очень многие зоопарковые совы-филины на него и переведены, ибо ночью их посетителям не продемонстрируешь.
— Все равно это баловство одно — не сдался окончательно Хассе. Упертый!
— Почему? — удивились сотрапезники. Очень уж он уверенно сказал.
— Да потому что тот же лук, самострел, силки или сетки — куда лучше дичь ловят. И возни меньше. А филины эти, совы... Скажите еще коршунов приручаете...
— Для крестьян и мелкие коршуны сойдут. Но я не сказал бы, что это легкая работа для детей. Только потому с ними возятся, что лучше добытчиков пушнины не найдешь. Коршун — одна из самых паршивых ловчих птиц, но зато шкурки не дырявит как тот же филин, у него когтищи страшные!
— Почему паршивые?
— Они увальни-добрячки и потому по их лени — препаршивые охотники. Но зато приручаются отлично при этом, конечно, привязчивые птицы... но если в смысле охоты — лентяи отменные.
— Какую добычу они могут притащить?
— Горлица, вяхирь, мелкие тетеревиные — рябчик, куропатка, на ум приходят сразу, из зверей — белка, какие-нибудь куньи, те же горностай, куница. Про филина скажу, что справляется с глухарями, рябчиками, утками, чайками... даже рыбой вполне снабдить может. Ворон, тоже птица здоровенная, не такая добычливая, зато приручается как собака, от охоты проку меньше, но на безрыбье и ворон сойдёт.
Повадки-то птичьи схожи, умеешь воронов на крыло ставить — так и сокола к руке приведешь. А луки, силки и те же самострелы — они вполне дополняют. С тем же вороном если охотиться — он как собака с медведем — внимание добычи занимает, дает подобраться чтоб стрельнуть.
— Пятой-ста, а с чем этот пирог? — неожиданно даже для себя спросил Павел.
— Как с чем? С морковью! — удивился хозяин дома.
— А, ну да, действительно... — несколько сконфузился Паштет. Вот опять зря спросил, подставился. Что-то ведь такое в мозгах вертелось. Ну сказал Пятой — все на место встало. Конечно — морковка. А фиолетовая — это потому что это средневековая морковка. Просто рыжую еще не селекционировали. Есть еще белая, но она на западе. По вкусу так вполне морква. Странно, каротин вроде рыжий? Черт их поймет. Хорошо хоть капуста как прежде, то есть как раньше, ну — в смысле как в будущем! И ведь чуточку голова кружится... Медовуха вишь хмельная какая получилась... или просто давно не пил?
Застольная беседа тем временем съехала с птиц на скорый сбор и поход. Пошла деловая беседа с обсуждением деталей. Как догадался попаданец — для того и собирались. Но тут соваться Паше было не с руки — опыта у сидевших с ним за трапезой в этом было погуще и посолиднее.
На поезде-то доехать и то куча всякого получается, а тут комбинирование — еще и с водным транспортом. Впору с морским волком Гриммельсбахером советоваться. Потому Пауль не лез, уже с некоторой ленцой ел вкусные пироги. Наедался на будущее, не без причин полагая, что в походе такое домашнее будет недоступно, опять бивачные харчи, еще и без будущих консервов с разносолами. Сухпайки тут не такие, что потом будут.
Дом вспомнился... Пироги навеяли... Даже то, что они были вовсе не соленые особо не мешало — мама дома тоже солила мало, берегла семейным здоровье, потому и оберегала от 'белой смерти' — но отец любил соленое, потому компромиссная солонка всегда была под рукой.
'Недосол на столе, а пересол — на спине!' — посмеивался отец.
А тут толком ничего и не скажешь — потому как когда разговор шел о потребном корме для коней и людей попаданцу сказать было нечего. Да и не хотелось опять какую-нибудь глупость сморозить.
Единственно — спросил насчет казацкого коня.
Пятой поморщился и глянул... Ну как старый учитель на отличника, которым гордится вся школа, а он на двойку контрольную написал. Но в целом предложение одобрил. Хотя по цене опять же разговор отдельный. И продолжил беседу, благо и Арслан в Новгороде бывал и Хассе — тоже. Кое что толковое подсказали.
А уже когда наелись и обговорили кто что делать будет и сколько всякого разного припасти перед дорогой надо — по зову Лисовина явилась к гостям жена его — в знак особого уважения.
У Паштета аж рот открылся — ну словно кукла в рост человека в дверях поклонившись, явилась. Одета пышно и броско, узорочье на платье и головной убор посверкивает — то ли бисер, то ли жемчуг. Лицо густо набелено, брови черные, сурмяные и щеки алым подкрашены. Чуть сгоряча не фыркнул — вспомнилась героиня актрисы Чуриковой в 'Морозко', только здесь все же лицо даже под слоем грима посимпатичнее, чем у мужиковатой Инны.
Плавно, как девушки из ансамбля 'Березка', словно не ногами переступает а скользит по полу — двинулась к нему, Паштету и слегка поклонившись подала чашу. О, надо же — вино красное, явно виноградное!
Пить пришлось до донышка и пустую посуду вернуть — а серебряная чаша-то!
Тем же неслышным ходом хозяйка удалилась, дав себя оценить и со спины. Широка и крепка, а уж с надетыми одежками на манер капусты — тем более.
И вскоре снова появилась — уже в ином наряде — и чашу подала немцу.
А в третьем наряде — Арслану, правда и чаша иная, медная и налито не вино было — отпил правоверный без опаски. Мужу и сыну правда ничего не выносила. Только гостей дорогих приветила.
И встала у стола, потупившись.
А Лисовин пригласил гостей жену его поцеловать, поблагодарить за прием и ласку. Паша сильно удивился, но почему и нет — чмокнул хозяйку в набеленную щечку, а она ему в ответ подарила платочек, тонкой ткани.
Следом Хассе подошел, последним Арслан.
Хозяин тоже из-за стола встал, сказал сердечное спасибо за то, что пришли по зову.
Поклонились гости хозяину, поблагодарили за хлеб-соль и отправились по домам.
Хорошо прошел пир. А уже и стемнело.
Десятник к своим татарам отправился, Пауль проводил Хассе.
— Хороша у сотника супруга! Добротно скроена! Настоящая женщина!
— Ага! Капитальная! Даже я бы сказал — ростральная! — не удержался от иронии Паша. Ему хозяйка показалась чересчур уж солидной. Хотя — не жируха вялая, крепка телом.
— Зря ехидничаешь! Я вот когда наконец женюсь — тоже такую подберу. И не смейся — не мое дело, но твоя вдовица худовата, знаешь ли, а это опасно — случись что — а у нее и силенок не хватит!
— Кому как — а мне в самый раз! Ну спокойной ночи и снов хороших!
— И тебе да ниспошлет Бог благодатные сны, а не бесовские наваждения!
С тем и разошлись.
Свой новый дом нашел сразу, с первой попытки. А там уже и все готово ко сну отойти — благо и лучинка в светце почти догорела.
— А бабка покойная не здесь помре?
Спросил, стоя у полатей.
Оказалось — в лесу замерзлой нашли. Пошла за хворостом и видать заплутала. И Пауль смело забрался на полати с привычной грацией опытного ездока по железным дорогам на вторых полках вагонов.
И — чертово вино из чарки — как провалился.
Проснулся словно холодной водой облитый: за стеной кто-то тоскливо и заунывно выл. И на человечий голос это было не похоже.
Девчонка вдовая испуганно прижалась всем телом, сердчишко как у зайца колотится, зашептала панически:
— Хозяин нами не доволен! Зря мы сюда приперлись!
И вздрогнула — вой прервался, только для того, чтоб тут же возобновиться, но уже за другой стенкой — и так быстро человек не мог переместиться! И по стенке заскреблось что-то твердое. Когти? Зубы?
Морозцем по коже непроизвольно пробежало...
— Лежи тихо, разберусь сейчас!
А сам подумал: 'Не навернуться бы с полатей! Тут высота в мой рост! И одежда где — черт его знает!'
Нащупал край, осторожным крокодилом стал сползать вниз. Ага, ноги на пол встали! Тряпки какие-то под ступнями. Вдовы или свои? Вот эта вроде похожа на кафтан парадный? Черт, темно как! Тут не то что ногой нащупать — тут и руками не получится определить, что попалось! Но по пуговицам округлым, массивным все же понял — его одежка.
За стеной опять завыло вперемежку — от восточной стены и сразу от западной и опять — от восточной. Кое как нахлобучил кафтан, очень похоже — что шиворот навыворот, наизнанку, ладно черт с ним. Что с собой захватить? Ножик — то всегда под рукой, но как-то несолидно. Пищаль тащить? Тоже странно. Вроде у двери сам же палку поставил... Больно ударился босыми пальцами — навырастало тут за ночь коряг суковатых на полу ровном.
— Хозяййн! Не ходи!!! — вопит шепетом Нежило.
— Цыц! Где тут палка стояла? — сориентировался по звуку от слуги Пауль.
— Не ходи! Дубинкой домового не одолеешь! — глаголит малец сущую правду. Ишь, в ужасе — а соображает!
Но Паштет уже закусил удила и вошел в боевой режим — не бычий, когда налитые кровью глаза не видят ничего и ломишься напролом, а тот, которому уже научился. Адреналин в крови плещется и кипит, а голова холодная! И этакий бешеный восторг захлестывает! Вот я вам всем щаз!!!
Нащупал дверь — и дубинку тут же сразу. Засов без скрипа сдвинул. Вдова с мальчишкой дуэтом пищат, от страха голову потеряли совсем. А Павел под этот аккомпанемент грузно протиснулся в приоткрытую маленько дверь.
Надо же — а на улице куда светлее!
Теперь не шумя — по бурьяну на звук двигать! Ага, вот опять с этой стены вой — тихий в общем-то, но за стеной почему-то еще страшнее становилось. Деревню не разбудишь, а вот тех, кто в ведуньином доме — как раз накроет.
Паша так и продолжил двигать — не бешеным кабаном, а неторопливым мудрым крокодилом — пригнувшись и тихо, пока тот, кто воет сам свои же уши звуком закрыл!
Светлая рубаха, белобрысая башка — никак не домовой. Хихикает, сволочь, смешно ему, гаду!
И как только поднеся к губам какую-то дуду неизвестный пугальщик опять в свою очередь завыл, Павел тихо шагнул раз — другой и широко размахнувшись палкой долбанул по стоящему на коленках средневековому пранкеру, в последний момент сменив дубине полетное задание с затылка на задницу. Смачно шлепнуло!
Дударь странно мяукнул и пал на землю. Попаданец, уже не слишком обращая внимание на создаваемый шум ломанулся вокруг дома — завернул за угол, ага — вот и второй участник ночного пранка! Не успел гвоздануть, тот увидел громадного страшного немчина, вскочил на ноги и по-заячьи порскнул прочь!
И этот — не домовой, обычный пацан, правда сильно постарше Нежилы.
Не успел пранкер еще удрать — словно из-под земли вырос еще один участник с саблей наголо — казак в розовой рубахе!
— А ну стоять! — рявкнул. Но так опять же — вроде и громко, да звук не далеко разнесся.
— Пусть бежит! И саблю убери, некого тут кромсать — велел Паштет. А про себя как-то поежился, потому как черт его, этого послужильца знает, что у него за планы.
Но казак послушно саблю спрятал в ножны.
— Вот, герр хейтманн, услышал тут какую-то возню, решил глянуть. А это местные озоруют! — сказал, глядя весело.
Пауль поморщился. Потом хмуро сказал:
— Говорил тебе уже — не лги мне!
Казак даже как-то дернулся. Не ожидал.
— В чем лжа моя? — проговорил вроде нахально, но с червоточинкой-то уверенность в голосе.
— Я же вижу по тебе — ты сам этих парней нанял и подговорил. Еще небось и деньгу дал, опасались небось деревенские и места ведуньиного и меня в придачу, да ты их успокоил. Твое счастье, что выслужиться хотел — дескать колдун немчинский ужаснется, а потом я его спасу от морока, он и порадуется, что меня на службу взял! Так было?
Мужик в розовой рубашке замялся. Отвел взгляд, затоптался на месте.
— Так ну? — опять задал вопрос Пауль.
— Так. Но я ж как лучше хотел!
— Да какое ж лучше — бабу напугал, мальца моего — нахмурился бесстрашный мушкетер.
— Ну, виноват! Извиняй! Отслужу! И больше такого не будет впредь! — собрался с духом неудачливый интриган.
— Гляди у меня! Еще что-то подобное спроворишь — получишь на неделю икоту или свербеж трехдневный или почесуху, али еще что такое же. И я не шучу, еще мне не хватало шуток дурацких от послужильца! — суровым джедайским голсом убедительно сказал лекарь. Так получилось — что сам в сказанное поверил!
— Яволь, герр хейтманн!
— Ступай! — и проводил понурую фигуру взглядом.
Потом так же величественно вернулся в дом и тут уже отхватил полной меркой — врезавшись в темноте мизинцем о край то ли сундука, то ли лавки и чуть позже найдя лбом край палатей. Аж искры из глаз! Но сдержался, даже не заорал, а тихо зашипел.
— Хозяййн? Кто там был? — испуганный шепот.
— Казак чертов местных подговорил нас попугать. А он вроде как спасителем явился бы. Не на того напал, балбес! Спи давай! — сквозь непроизвольное шипение сумел твердо сказать слуге лекарь.
И не слушая облегченной ругани слуги полез на палати, найденные так успешно лбом своим.
Правда боль прошла мигом, как только, вдовушка заключила храброго мужчину в свои благодарные, жаркие объятия. Она была так рада и так искренне восторгалась им, что боль мигом прошла.
И храбрый разгонятель злых сил не стал спорить. Наоборот, всей душой поддержал почин девчонки, опасаясь только того, что палати не устоят — вряд ли прошлая хозяйка их так раскачивала.
