Боль от вставленного стержня была настолько острой, что он вскрикнул. И услышал, как совсем недалеко удовлетворённо хохотнул чей-то сытый басок. Надзиратель?
— Старший, — приказал тот же голос.
— Да, господин надзиратель.
— Двоих в надзирательскую наряди, — и снова хохоток, — а то ночь долгая, скучно.
— Да, господин надзиратель, двоих в надзирательскую, — спокойно ответил Старший и гаркнул. — Резаный, Гладкий, живо марш!
Мимо Гаора прошлёпали быстрые шаги, дважды лязгнула дверная решётка. Младший повернул его набок, погладил по животу и лобку.
— Не надо, — прохрипел Гаор. — Уйди.
— Велено, — вздохнул Младший. — Ты лежи себе, я сам всё сделаю.
— Давай, — подошёл к ним Семнадцатый, — я ему ноги подержу, а то опять брыкнёт. Лежи тихо, Лохмач, а то рот заткнём.
— А как он кричать тогда будет? — ядовито спросил Старший.
— Надзирателя нет, — возразил Седьмой. — А он всё равно только хрипит.
Гаор попытался дёрнуться, отбиться, зная, что это безнадёжно, что их много, и ему всё равно заткнут рот чьим-то членом, или поцелуем, или, пропустив пальцы под ошейник, заставят задохнуться. Но... Нет, всё равно... Нет, он не сдастся... Губы Седьмого плотно прижались к его губам, и, задыхаясь, теряя сознание, Гаор упрямо продолжал дёргаться, пытаясь отбиться, вывернуться из чужих обхвативших его рук. Последнее, что он услышал, это смех Старшего и азартный спор остальных: на каком счёте Младший добьётся струи...
...Сознание возвращалось медленно. Боль была далёкой и привычной. В камере тихо. И он лежит на спине. Это было настолько неожиданно, что Гаор рискнул приоткрыть глаза.
Далеко над головой белый потолок, белый шар лампы.
— Очнулся? — спросил рядом негромкий голос.
Гаор узнал голос Новенького и осторожно повернул голову. Высокий черноглазый и черноволосый голый парень смотрел на него вполне доброжелательно.
— Отвяжи, — прохрипел Гаор.
Новенький покачал головой.
— Нельзя, велено тебя так держать.
Новенький подошёл и сел рядом, положил руку ему на член. Гаор дёрнулся, пытаясь отодвинуться.
— Лежи, — тихо сказал Новенький. — Это для надзирателя, пусть думает, что лапаю. Узнал меня, Рыжий?
Гаор медленно покачал головой. Новенький улыбнулся.
— Я тебя на летнем празднике видел, у Ардинайлов, ты их шофёр. А я у Акхарайна шофёром был, их "гнездо" рядом. Ну, вспомнил?
Летний праздник... стол для рабов возле гаражей... трое парней в шёлковых рубашках, сидят на дальнем конце стола... шофёры-подстилки... Гаор неуверенно кивнул.
— Ну вот, надоел я своему. Да и щетина полезла, двадцатый год уже, — Новенький говорил весело, по-дружески. — Да и ещё кое-что. Вот он меня и сюда. А никого нет, так все на работе сейчас. На допросах. Понимаешь, Рыжий, когда кто говорить не хочет, а здоровье слабое, то берут их детей, жён, сестёр, младших братьев, ну, кто есть из семьи, и дают нам для насилия. Это мало кто выдерживает, сразу колоться начинают. А нам это не в тягость. А может, и в удовольствие.
— Палачество... — смог выдохнуть Гаор.
— А что? — Новенький смотрел на него в упор. — А они с нами что делают? То-то. Так хоть здесь посчитаться. Ничего, когда попробуешь, тебе понравится, ты злой. Мне говорили, как ты собак убивал. А они что, лучше?
Новенький прислушался и быстро наклонился над Гаором, почти коснулся своим ртом его лица и быстро зашептал:
— Идут, левую ногу приподними и руку мне прижми, вот так, правильно, и тебе не больно, и мне удобно.
Мимо камеры тяжело прогрохотали подкованные ботинки, вдалеке хлопнула дверь, и всё стихло. Немного выждав, Новенький выпрямился, но руку не убрал и удивлённо сказал:
— Чего это спецуру сюда занесло? Хреново.
Гаор невольно кивнул. Новенький опять прислушался и встал.
— Сейчас покормлю тебя.
Он отошёл, и Гаор осторожно, стараясь не дёргаться, чтобы не разбудить дремлющую в плечах боль, попробовал оглядеться. Камера была больше обычной рабской. Нары низкие широким помостом, раковина, параша как в отстойнике. Он прикован к стене напротив, под какими-то полками, четвёртая стена — решётка и за ней коридор. И всё белое, кафельное, даже нары выкрашены белой эмалевой краской.
— Вот, я тебе хлеб в кипятке разболтал, — Новенький, бережно держа большую слабо дымящуюся кружку, сел рядом с ним на пол. — Твёрдого тебе нельзя пока. Попей.
— Отвяжи, — безнадёжно попросил Гаор.
Вместо ответа Новенький подсунул руку ему под голову и, упираясь ладонью в его затылок, помог приподняться, прижал горячий край кружки к его губам.
— Маленькими глотками пей, — просто сказал он, — а то захлебнёшься.
Гаор послушно глотнул горячую густую жидкость. Проглоченное болезненным комком прокатилось по пищеводу.
— Через боль глотай, — по-прежнему тихо сказал Новенький. — Ты третий день без еды, только воду пил, а от чего другого тебя выворачивало сразу, мы и не стали давать. А ты упрямый, и злой, на допросах у тебя получится. Младший на допросе плохо работает, насилует, а сам плачет, никакого, — Новенький усмехнулся, — эффекта. Вот встанешь, и тебя вместо Младшего оставят. А Младшего в "печку". И чего его сюда сунули? "Пресс" он никудышный, только дневальным может, аккуратный. А Шестой зарываться стал. Ему командуют "стоп", а он как не слышит. Ну, и заломал... сынульку. У клиента — это кого допрашивают, клиентом называют — ну, так вот, у клиента инфаркт. Ушёл к Огню, без всякой пользы для протокола.
Гаор пил жидкую хлебную кашу и слушал спокойный, даже весёлый, голос Новенького. Возразить, сказать, что он не палач и палачом не будет, он даже не пытался. Чего самому себе врать? Умереть ему не дадут, а после пресс-камеры другой жизни у него не будет. Когда он допил, Новенький прислушался и озабоченно покачал головой.
— Так, смена у них. Давай, задницей кверху крутись, я тебе стержень вставлю, чтоб не привязались, а мне ещё отмывать всё. Да не дёргайся ты, третий день, привыкнуть пора.
Он ловко перевернул Гаора на живот, отошёл и тут же вернулся, навалился сверху:
— Давай, кричи, у них дверь открыта.
Острая боль хлестнула Гаора по позвоночнику, и он захрипел, теряя сознание...
Совет начальства равносилен приказу, а если он совпадает с твоими собственными намерениями, то его выполнение не только обязательно, но и приятно. И уже на следующий день Венн отправился в закрытый санаторий навестить Фрегора.
Окрестности Аргата изобилуют красивыми местами, а когда пейзаж подправлен умелыми руками парковых дизайнеров и фортификаторов, то безопасность становится красивой, а красота функциональной. На КПП, упрятанном в заросли усыпанных красными и белыми ягодами пышных кустов, у Венна проверили служебную карточку и впустили, любезно указав место автомобильной стоянки.
Оставив машину в указанном месте, Венн неспешно, наслаждаясь изысканно печальным осенним пейзажем, пошёл по причудливо извивавшейся между редкими деревьями дорожке к пятому коттеджу.
Фрегор был у себя в комнате. Валялся на диване в окружении вороха глянцевых "мужских" журналов. Венну он шумно и очень искренне обрадовался и вызвал по внутреннему телефону официанта с вином и закусками. Начался их обычный беспорядочный, полный понятных только им намёков и воспоминаний разговор "обо всём и ни о чём". Венн с удовольствием хохотал над шутками Фрегора, шутил сам и... всё как обычно, как всегда, если бы не одно маленькое и неизвестное Фрегору обстоятельство. Венн не отдыхал, а работал, аккуратно наводя Фрегора на нужные темы, проблемы и выводы, выясняя необходимое и готовя последующее.
Фрегор стал восхищаться последним победителем конкурса культуристов и мимоходом отметил, что у его Рыжего мускулатура не столь рельефна, но, в принципе, не хуже. Венн согласился, столь же мимолётно заметив, что после пресс-камеры Рыжий не будет столь импозантен.
— Знаю, — вздохнул Фрегор. — Но куда-то же его надо было деть на эту неделю. Дома его сразу мой дядюшка оприходует, сюда с собой не возьмёшь. А там... Пятый сказал, его подучат. Как подстилка он мне ни к чему, а палачу я работу всегда найду, — и захихикал.
Венн задумчиво кивнул:
— Да, но с палачами из пресс-камеры всегда проблемы.
— Знаю, — кивнул Фрегор. — И зарываются, и без лекарств не работают, но это пустяки, контроль над Рыжим я всегда удержу, а таблетки или питьё я тоже всегда достану. Тут, дружище, другая проблема. Им, ты знаешь, кто палку взял, тот и капрал. Доводим послушание до автоматизма, а машине ведь начхать, кто за рулём. Так и рабу. Любой свободный — господин, и его приказ обязателен к исполнению. Я ведь ещё почему Рыжего у ноги всегда держал? Чтобы никто не перехватил, понимаешь?
Венн, слушая всё с большим интересом, кивнул. Рассуждал Фрегор не только здраво, но и интересно. Проблема ведь, в самом деле, есть. И не только с рабами, а и со спецовиками, и с военными вообще.
— Ну, и какой выход? Личная преданность?
Фрегор рассмеялся:
— Ну, Венн, цену этому дерьму мы знаем. На чём держится личная преданность? На деньгах, на крови, на страхе, ещё...?
— На симпатии? — предположил Венн.
— Симпатия кончается с окончанием траханья, — авторитетно заявил Фрегор, — а иногда и раньше. Нет, мой милый. Только эти три. И все три можно перешибить. Деньги... всегда найдётся, кто заплатит больше. Страх... всегда найдётся более страшное. Кровь... а вот тут, — Фрегор озорно подмигнул, — я кое-что такое знаю, что на кровную верность можно накласть с присвистом. Самое ненадёжное — это кровь. Нет, дружище, вот заберу Рыжего из пресс-камеры и закодирую его.
— Что-что? — искренне удивился Венн.
— Увидишь, — пообещал Фрегор. — Способ новый, вот на Рыжем я его и опробую, всё равно мне его скоро менять придётся. Но дядюшка мой грёбаный его не получит! Хрен ему! — Фрегор возбуждённо забегал по комнате. — Рыжий мой! Что захочу, то и сделаю!
"Как бы он после пресс-камеры с тобой не сделал, чего ему хочется", — весело подумал Венн и перевёл разговор. Главное — готовность Фрегора вскоре расстаться с Рыжим он получил, форсировать пока рано и незачем, ещё надо посмотреть, каким тот будет после пресс-камеры. А новый способ контроля — кодировка... кажется, он знает, кто повесил на уши Фрегору эту лапшу, и знает, с кем стоит проконсультироваться по этому поводу.
Уже смеркалось, когда Венн стал прощаться. Фрегор накинул свою меховую куртку и вышел его проводить.
— Ужинать не пойдёшь? — спросил Венн. — Здесь всегда хорошо кормили.
— Я решил посидеть на диете, — ответил Фрегор, — чего-то мне врач про печень говорил. Она у меня наследственная. Братец мой вон желтеет периодически. А на меня антидот наш что-то стал слабо действовать.
Венн понимающе кивнул. Что ж, пьянеть Фрегор действительно стал гораздо быстрее, чем в начале их знакомства, пусть лечится.
Уже у стоянки Фрегор вдруг как-то смущённо попросил:
— Слушай, если не трудно... выкрои время, загляни в пресс-камеру, как там Рыжий. Ну, чтоб его не слишком уродовали. Я просил, конечно, но, — Фрегор вздохнул, — чужой раб и забота чужая. Пусть хотя бы лицо ему не трогают.
— Посмотрю, — охотно согласился Венн.
Он сердечно распрощался с Фрегором и отправился в обратный путь. Итак, подобьём итоги. Кодировка — раз. Если она окончательно сорвет Рыжему крышу, то надо будет Фрегора от неё отговорить. Пресс-камера — два. Чужой отдел и даже отделение. И так, чтобы Рыжий не узнал о заботе Фрегора, пусть по-прежнему считает своего хозяина психованным садистом, кем тот, по сути, и является. И Рыжий, похоже, серьёзно заинтересовал Пятого. Так что тут нужна предельная осторожность. Куда отправить Рыжего после Фрегора — это три. Здесь много будет зависеть от состояния Рыжего, и всё же... Конечно, подальше от Аргата, куда-нибудь в сельскую глушь, чтобы отъелся, отлежался и одумался. А если... если туда, откуда брали, в Дамхар? И к тому же хозяину. Правда, капитан Коррант уже отработан. Значит, ту комбинацию не повторяем. Придумаем что-нибудь новенькое.
Венн переключил фары на дальний свет и прибавил скорость. Пока всё идет как надо и как должно. Адвокат своё отработал, и о нём можно не думать. Законы о бастардах вступят в действие с января, а бастарды от рабынь, особенно в старых семьях, явление весьма распространённое, так что и здесь... перспективно и весьма. Ох, лишь бы форзейли не зашевелились раньше времени. Но это он поговорит с внешниками. Там есть с кем говорить и работать.
На этот раз он не очнулся, а проснулся. И не от боли, видно, и впрямь привык, а от холода. Лежал он, как его и бросили, ничком, уткнувшись лбом в пол, с вытянутыми к стене скованными руками. Но ни в нём, ни рядом никого не было. Это он уже научился хорошо различать.
Гаор осторожно повернул голову и приоткрыл глаза. Свет не белый, а синий. Ночь? За чёрной сейчас решёткой в коридоре синяя как светомаскировочная лампа, а в камере свет выключен. Слышно чьё-то многоголосое сопение, покряхтывание и тихая ругань. По-прежнему осторожно, стараясь не дёрнуться, Гаор повернул голову в другую сторону, чтобы увидеть нары. Там слабо колыхалась тёмная бесформенная куча переплетённых, прижатых друг к другу тел. Общая свалка? Или всей камерой кого-то одного трахают? О чёрт, холодно как. Ладно, чёрт с ними и с холодом, а вот пока он один и на него не смотрят, надо попробовать подтянуться на руках и отцепить наручники от стенной скобы, тогда он сможет встать и хоть к параше подойти, и вообще — Гаор мрачно усмехнулся — получит свободу действий.
Он попробовал напрячь мышцы и едва не закричал от пронзившей его боли. Эта боль — боль от перенапряжённых мышц и застывших суставов была знакома ему ещё по фронту и не позорна, но от этого не стала менее острой. И почти сразу от тёмной кучи на нарах отделилась фигура. Гаор мгновенно замер и зажмурился, надеясь, что паскудник встал по собственной надобности и не тронет его. Но шлёпанье босых ног по кафельному полу приблизилось и замерло у его головы.
— Тебе чего? — тихо спросил Младший.
Он не ответил, но в его ответах и не нуждались. Ладонь Младшего легла на его плечо, погладила по спине, тронула ягодицы. Гаор сцепил зубы, удерживая рвущийся наружу крик, и приготовился к неизбежной боли.
— Старший, — сказал Младший, — он холодный совсем, давай отцепим. Он же замёрзнет тут один.
— Ну и ложись с ним, — пробурчал кто-то с нар.
И посыпалось:
— А тебе не один хрен.
— Вставь ему третий номер на пять шаров, вот и согреется.
— Точно, от пяти шаров аж в пот кидает.
Стержень третий номер на пять шаров... к своему ужасу, Гаор уже и понял, и представил, что его ожидает, если Младший сделает сказанное. Он непроизвольно вздрогнул.
— Сейчас, — сказал Младший, — сейчас, потерпи, темно здесь, я сейчас, — и стал возиться со скобой.
— Ты ж не там ищешь, — засмеялся Резаный.
— Помочь? — предложил Шестой.
— А пошёл ты... — вдруг выругался Младший, — забыл, как сам так лежал. Просил всех, — и явно передразнивая, — пощадите, пощадите... Просил ведь? Просил. В ногах ползал, слезами заливался, пока тебе стержнями задницу не растянули, чтоб работать смог. А он что... неклеймёный, что ли? Ну вот.
