Если не считать размера, в этом действительно не было ничего особенного. Он был именно таким, каким казался — меч необычайных размеров, слишком большой для кого-либо, кроме самого Геракла, чтобы поднять его и использовать — и не более того. Это было даже не какое-то божественное оружие, переданное ему оракулом или священником, или одно из проявлений богов на Земле, не говоря уже о Благородном Фантазме.
Завел руку обратно —
"ХА!"
— и одним взмахом я разогнал волну воды, как будто это было ничто.
Все было так, как я сказал Пигготу и оруженосцу. Зигфрид, Гавейн и Геракл были чудовищно сильными героями, настолько могущественными, что даже ветер, вызываемый их качелями, мог быть разрушительным сам по себе. Той ночью месяц назад, когда я впервые сразился с Лунгом, я несколько раз ударил Бальмунгом Зигфрида, не контролируя свою силу, и, не понимая, что именно это значило, побочный ущерб, который я нанес, сделал бы меня убийцей десятки раз. если бы это случилось где-нибудь еще в городе.
Геракл был на этом уровне. У него тоже была такая грубая, подавляющая сила, достаточная, чтобы ранить, калечить и убивать, даже с промахами. За его кулаками и мечом было достаточно силы и инерции, чтобы раздавить любого, кто подошел слишком близко, и даже скользящий удар мог быть фатальным для таких, как Брут низкого уровня.
Я бы переживал по поводу любого другого боя. Такой уровень чистой силы был слишком большим для обычного врага.
Это был не обычный бой и не обычный враг.
Левиафан упал, как метеор, все девять тонн кристальной плоти и мускулов, и он унес за собой остатки рассеянной волны, как плащ или плащ.
Или эхо.
Я воткнул меч острием в бетон, затем вскочил ему навстречу с силой, которая расколола тротуар. Ветер снова завыл, когда я разрушил звуковой барьер, и я полетел, как ракета, в воздух, двигаясь намного быстрее, чем падал Левиафан. Я уже преодолел расстояние, прежде чем он смог добраться до середины земли.
Но я не ударил его в лоб.
Нет, потому что это только отбросит его обратно в бухту и даст ему возможность собрать больше воды, чтобы поддержать его нападение и защиту. Вместо этого я промчался мимо него, проскользнув через щель между его рукой и туловищем, и, когда я это сделал, я развернулся, вложив всю свою инерцию в свое тело, и нанес сокрушительный удар с разворота в его спину, чуть выше основания его тела. хвост.
Я чувствовал, как его плоть раскалывается и хрустит у меня под ногой.
Левиафан теперь рванулся к земле, его контролируемое падение теперь превратилось в кувырок, и он рухнул, остановившись на тротуаре внизу, растянувшись на земле. Плащ из воды, который он нес за собой, врезался в меня, но он был слабым и уменьшился, и его было недостаточно, чтобы сделать что-то большее, чем немного ужалить. Что оно действительно сделало, так это замедлило меня, помогло мне сбежать от моего импульса и повернуло вспять.
Я приземлился с грохотом, и когда я это сделал, Александрия тоже упала, ударив кулаком по месту, которое я ударил, с таким же громким треском. Хвост Левиафана резко развернулся, намереваясь ударить ее и унести, но я уже был там, борясь с ним и удерживая от нее.
Это было обреченное усилие с самого начала, и я знал это. Его хвост снова был почти на две трети длиннее его роста, а это означало, что он был примерно в шесть раз больше моего собственного роста, достаточно длинный, чтобы я не мог надеяться помешать ему использовать его, если он действительно этого хотел. Даже сжимая его посередине, даже удерживая как можно сильнее, все, что я действительно мог сделать, это немного ограничить его способность наращивать импульс с его помощью.
Однако этого было бы достаточно, чтобы нанести удар по Александрии.
Его хвост ударил ее по ней, как хлыст, когда острие ударилось о ее плечо, достаточно, чтобы отбросить ее на дюжину ярдов, но недостаточно, чтобы вывести ее из равновесия более чем на ту секунду, которая потребовалась ей, чтобы выпрямиться в воздухе.
Я тоже не закончил.
"УРА!"
Я вонзилась пальцами в его плоть, удерживая хватку, и мышцы моих рук вздулись, когда я начал тянуть.
Пора узнать, смогу ли я ударить телом тридцатифутового монстра.
Левиафан, однако, не собирался позволять мне попробовать. Он вонзил когти в тротуар и посмотрел на меня через плечо двумя оставшимися глазами. На человеке они бы сузились.
Вода хлынула мне в спину — щекотка, ничтожная вещь, которая не могла остановить меня, не могла остановить Геракла в плохой день. Что он сделалДо смывал мое тело и под ногами, разрушая мою опору, потому что его хвост двигался, волоча меня в сторону по скользкой, водной земле, а затем поднимая меня вверх и в воздух, где у меня не было никакого рычага.
Я знал его следующий шаг до того, как он это сделал, и молниеносным взмахом хвоста он сбросил меня и шлепнул в соседнее здание.
И дерево, и металл лопнули под моим весом, как зубочистки. Я пробился через переднюю стену, через первую комнату, через дальнюю стену и во вторую комнату, и я пробился через еще две стены и вылетел с другой стороны, где я упал на дорогу.
Мгновение спустя я вскочил на ноги, невредимый. Даже кожаная кираса на моей груди не имела даже царапины.
Вы не избежите , что легко.
Земля под моими ногами потрескалась, когда я прыгнул, оттолкнувшись от здания, через которое меня только что выбросило, и я приземлился туда, откуда начал, с гулким ударом и всплеском.
Когда я повернулся, чтобы найти Левиафана, я нашел его чуть дальше по улице, сгорбившись. И Легенда, и Чистота забрасывали его лазерами, а также несколько атак со стороны других близлежащих бластеров, в то время как эти приближающиеся бойцы, достаточно храбрые, чтобы попытаться, били его изо всех сил. Он просто игнорировал их, как будто они были ничем, и под одной рукой он держал борющуюся женщину в плаще, одетом во все черное, когда он пытался утопить ее менее чем в футе воды.
Эта сцена вызвала воспоминание, одно из воспоминаний Хепри. Та же ситуация, с дождем, кровью и морской водой, когда Левиафан сдерживал —
Александрия.
Какими бы ни были мои чувства, я не собирался позволять ей умереть.
Я вырвал меч из земли и помчался по улице.
"ДВИГАТЬСЯ!" — взревел я.
Бойцы вздрогнули от моего голоса, затем бойцы ближнего боя отскочили в сторону, увидев, что я несусь к ним на полном ходу. Я снова прыгнул, преодолев последний отрезок дистанции, и с криком рассек, и мой меч глубоко вонзился в руку, удерживающую Александрию.
Левиафан отпрянул, словно ужаленный, отпустив Александрию, которая выскочила из воды и задохнулась. Я приземлился с парой брызг, упираясь ногами и наклоняясь вперед, чтобы уменьшить свою инерцию, даже когда я скользил дальше, чем хотел, по скользкому тротуару, а затем прыгнул обратно для новой атаки.
И когда я подошел к нему достаточно близко, чтобы дотянуться до него и соединиться с ним, я снова выкрикнул имя моего Благородного Фантазма.
Стрельба по сотне голов
"ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ!"
Я качнулся, и быстрее, чем быстро, двигаясь как молния, нанося удары между одним морганием и другим, мой меч рассек.
Один. Два. Три. Четыре. Пять.
Пять быстрых последовательных ударов, с легкостью разделяя блестящие зеленые чешуйки.
Но я не остановился на пяти, я продолжал идти, продолжал раскачиваться, продолжал резать, и мой меч пел, рассекая воздух. Быстрее, быстрее и еще быстрее.
Каждый удар все глубже и глубже врезался в тело Левиафана, посылая брызги черной сукровицы и вырезая куски кристальной плоти.
Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.
Быстрее, быстрее и быстрее. Моя рука двигалась так быстро, что казалось, будто я вырос еще на полдюжины. Каждая атака производилась с такой скоростью, что казалось, что они наносят удары одновременно.
Снова, снова, снова, снова, снова. Удар за ударом обрушился.
Одиннадцать. Двенадцать. Пятнадцать. 18. 21.
Мир вокруг меня замедлился. Капли дождя падали, как патока, на миллиметр за миллиметром опускаясь на землю. Все, что было в пределах досягаемости от меня, рассекалось ультратонким лезвием моего меча.
Двадцать пять. 30. Тридцать пять. Сорок. Сорок пять.
Сам Левиафан, казалось, двигался так же медленно. Он не отреагировал, все еще находился в середине реакции на несколько первых ударов. Казалось, он не мог угнаться за скоростью моих замахов.
Но становилось все труднее. Не то, чтобы я замедлялся, но то, что каждый разрез был менее эффективным, каждый кусок вырезал меньше мяса, чем предыдущий.
Пятьдесят. Пятьдесят пять. Шестьдесят. Семьдесят. Восемьдесят.
Ущерб, который я наносил, уменьшался. Нет, скорее, прочность мяса, которое я разрезал, увеличивалась. Более тонкие поверхностные слои были вырезаны и разрушены, средние, более твердые слои стерлись, и теперь я достиг невероятно плотной, невероятно прочной внутренней плоти, которая формирует базовую структуру скелета и, в самых глубоких частях, ядро.
Невероятно плотный. Невероятно прочный.
Это было вещество, которое превзошло допуски данного материала, превзойдя простую плотность и прочность. Это был материал без изъянов, без изъянов в кристаллической надстройке, которые допускали бы точки перелома под действием моего клинка или моих кулаков. Это был невозможный материал, превосходящий земные пределы, несмотря на то, что не было никаких указаний на какую-либо Власть, которая позволила бы ему такое свойство.
Это не божественная сила, проистекающая из Власти или благословения, и не из экзотического материала. Его мистическая вес слишком низок.
Тогда что же сделало его таким прочным? Если материя была такой же, но плотность увеличилась сверх того, что было возможно для этого мира, как ему удалось справиться с чем-то подобным?
Невероятный ум и интуиция Геракла уже нашли ответ.
Феномен размерного складывания. Повышение прочности плоти таким же образом, как и в некоторых видах техники владения мечом, путем складывания нескольких экземпляров единичного события или объекта друг на друга посредством манипуляций с дополнительными измерениями. Дело было не просто в столкновении с большим количеством материи, это было в том, что материя была свернута сама по себе, преломляя ее через множество более высоких измерений.
Механизм расстраивает обороны.
Я стиснул зубы и нанес последний удар.
Сто .
С треском, похожим на гром, он приземлился, и Левиафана отбросило назад, когда накопленная сила врезалась в него, как товарный поезд. Концентрированный грохот звукового барьера, разрушающегося сотню раз подряд — а может быть, только один раз, увеличенный в сотни раз — отозвался эхом и на короткое время оттолкнул падающий дождь, когда он хлынул наружу.
"Значит, я был прав раньше", — подумал я, когда мои ноги коснулись земли. Геракл не мог победить Левиафана одним ударом или одним использованием своего Благородного Фантазма. В конечном итоге можно будет нанести достаточно повреждений и достичь ядра в центре. При наличии достаточного количества времени и усилий убить Левиафана стало возможно.
Но это займет слишком много времени. Это будет затяжная, затяжная битва, в которой цель обеих сторон будет состоять в том, чтобы прикончить друг друга, прежде чем проиграть до истощения. В этом случае Левиафан, скорее всего, сбежал, как только я нанес ему достаточно боли, или просто заставил меня проиграть автоматически, утопив город под моими ногами.
Если бы я мог удерживать его сосредоточенным на себе, не позволяя ему причинять боль или убивать кого-либо, монополизировав его внимание, то первое было бы приемлемым результатом. Последнего, очевидно, не было.
Левиафан едва коснулся земли с гулким гулом и тяжелым всплеском, прежде чем он снова встал на ноги, раны, которые я нанесла, сочились той же слизью, которая учитывалась для его крови по галлону. Все они были глубокими, очень, очень глубокими, и они обнажили что-то, что выглядело как приближение мускулов и даже что-то, что могло считаться костью.
Однако они, похоже, нисколько не остановили его.
Его три хороших глаза нашли меня, даже когда четвертый, который я повредил первым залпом, продолжал заживать, и его когти уперлись в землю.
Хорошо, зверюга. Приходите.
У меня было как раз достаточно времени, чтобы поменять свой меч на что-то более тяжелое, с большим весом и весом позади него: топор, позолоченную вещь с зловещим клинком. Затем он тронулся и мчался ко мне с такой скоростью, что его ноги даже не касались земли, только неглубокий слой воды, покрывавший улицу.
Я отклонил взмах его когтистой руки вниз и в асфальт, не обращая внимания на его эхо, как будто это было ничто — потому что это было ничто, немного больше, чем покалывание, которое я мог легко проигнорировать. С Godhand: The Twelve Labors на нем даже не было синяков.
Я поднял топор и махнул им в его руку, намереваясь оторвать один из его пальцев, но он быстро вытащил его, нанося удары другой рукой. Я нырнул под него, кулаком поднял его так высоко, что он полностью промахнулся. И снова эхо поразило меня после его пропущенного удара, но, опять же, его легко проигнорировать.
Мой топор был легко выдернут, и Левиафан снова двинулся за мной, стремясь нанести мне сильный и ощутимый удар. Я уклонялся и парировал каждого, избегая острых кончиков его когтей, и с каждым обменом я пытался провести собственную атаку, что-то, что могло позволить мне притупить их.
Но сам Левиафан уклонялся от моих ответных ударов, изгибая руки так, что лучшее, что я мог сделать, это мелкие порезы, и с его огромными размерами и молниеносными атаками он заставлял меня отступать, уклоняться все дальше и дальше назад, чтобы удержать вне досягаемости когтей какой-то инстинкт или интуиция подсказали мне, что я смогу проткнуть мою кожу.
Спустя мгновение я понял, что назад, и дальше в город. Подальше от бухты и подальше от моей ловушки.
Я не так легко водить за нос!
Я отпрыгнул еще дальше, чтобы освободить себе немного больше места, когда когти Левиафана пронеслись сквозь то место, где я стоял. Моя рука откинулась назад, я поднял топор, затем качнулся вперед и бросил его прямо в грудь Левиафана.
Воздух трещал, завывал и кричал, когда топор летел, и Левиафан внезапно остановился на достаточно долгое время, чтобы выхватить руку и отбросить ее на землю — и отвлечься на достаточно долгое время, чтобы я прыгнул через его голову, пытаясь схватить его за хвост, чтобы попытаться затащить его обратно в ловушку.
За исключением того, что его хвост отклонился в сторону и с молниеносной быстротой обвился вокруг меня.
Сдержанное уважение Геракла отозвалось у меня в животе, даже когда я опустил руки, чтобы схватиться за тонкую нить чешуйчатой ??плоти, которая дважды обвилась вокруг меня, и в ней еще оставалось место. Даже с той совершенно нечеловеческой силой, которой я располагал, мне было трудно втиснуть пальцы между панцирем и хвостом Левиафана.
Затем я начал подниматься, когда он поднял меня выше, и за секунду до того, как это произошло, я понял, что именно он задумал.
