Рассвет над океаном

— Не могу поверить, что у такого упыря, как ты, родился такой сын, как Джарод. Не могу поверить, что отморозок Лайл — его брат. Неужели ты сомневался в моём выборе, мистер Обманутые Ожидания? Разумеется, отцом ребёнка станет Джарод.

Лайл поиграл желваками — похоже, он ждал чего-то другого. Рейнс хрипло рассмеялся, потирая руки.

— Прекрасно, Сорок Третья! Будь по-твоему! Есть только одна небольшая проблема... но, конечно, ты поможешь нам её решить.

"После инцидента с клоном весь генетический материал Притворщика из Центра исчез!" — вдруг вспыхнуло в памяти. И я поняла, что меня припёрли к стенке ещё раз.

— Чтобы ты родила от Джарода, нам нужен он сам, во плоти. Ты ведь знаешь, как до него добраться, не так ли?

— А если я не соглашусь? — механически спросила я.

— Мистер Лайл всегда рад послужить на благо Центра, правда, сынок? — каркнул Рейнс удовлетворённо.

Жёлтый свет опять начинает рябить и меркнуть. Мне так страшно, мама, не оставляй меня одну! Они ушли тогда, но возвращались — вместе и по отдельности. Убеждали и угрожали, я почти не помню ни убеждений, ни угроз. Помню только Салливана и его приговор: у меня могут быть дети. Мамочка, что делать? Что мне делать? Они рассчитывают, что я выведу их на Джарода. Свяжусь с ним напрямую или соглашусь стать приманкой для него. Я сказала, что не знаю, где Притворщик и не буду им помогать. Я его не предам. Они дали мне пару дней на размышления, а потом...

Умереть — лучший выход для меня, да, мама?

37. Джарод. 17 апреля, среда, вечер

Какую бы авантюру я ни затевал, никогда прежде я не испытывал настоящего страха. Напряжение сил и нервов, перекипающий через край азарт, острое и сладкое предвкушение успеха — таким был привычный коктейль ощущений. Я не всегда, конечно, был абсолютно уверен в себе — но я не боялся провала! Я играл, играл даже тогда, когда ставкой была моя собственная жизнь.

Игры закончились. От одной мысли, что мой план может провалиться, у меня внутри, над солнечным сплетением, разливается арктический холод. Пасторальные мечты, которые грели меня в эти дни, против него бессильны.

Ни запасного плана, ни времени на его создание у меня нет. Мия умирает, лечение, назначенное ей Салливаном, выглядит неубедительным. Даже если сейчас она чудом выживет, своими евгеническими опытами они её добьют. Не вытащу её из Центра немедленно — считанные дни спустя вытаскивать будет некого.

Но я её вытащу!

18.00. Покидаю гостиницу и еду к Центру. Машину, старый синий "Форд", припаркую у обочины, в трёхстах метрах от того места, где я преодолею ограждение, а потом выберусь обратно вместе с Мией. Чтобы выбраться, нужно будет проделать отверстие в металлической сетке — Мия сейчас не в той форме, чтобы скакать через заборы. Это отверстие, конечно, сразу заметят, но нас здесь уже не будет. Мы уедем в маленьком сером фургоне, который я оставил на стоянке в максимальной близости к Центру ещё в то утро, когда проводил здесь разведку.

В моём сознании далеко впереди маячком светится готовая к отплытию "Надежда"; запас медикаментов там такой, словно я предчувствовал, что мне придётся превратить её в лазарет. Но я пока не знаю, куда повезу Мию — на яхту или в одно из своих убежищ. Всё зависит от того, известно ли в Центре о нашем несостоявшемся бегстве.

Об этом я спрошу у неё самой.

Чего им удалось от неё добиться?

Она ведь геройствовала, я уверен! Как тогда, когда хотела меня спровадить, узнав о нашем возможном родстве — та беспросветная ночь на многое открыла мне глаза. Машину заносит, я едва удерживаю руль. Нет, нет, не думай! Не думай сейчас о том, что именно они могли с ней сделать! Она всё тебе расскажет... если захочет. Или ты прочитаешь всё в её глазах — совсем скоро, уже сегодня. Какие бы мучения и издевательства ей ни пришлось пережить в Центре, ты вылечишь и тело её, и её душу. Но сейчас — не думай ни о чём, кроме побега!

Ни на секунду не забываю следить, что говорит и делает Глен Салливан и что происходит вокруг него. Доктор ведёт себя отлично: скучным будничным голосом отчитывает своих подчинённых, лебезит перед Рейнсом, уверяя его, что "объект номер сорок три" идёт на поправку... В какой-то момент связь становится хуже, почти пропадает: мой подневольный сообщник едет в лифте — по-видимому, на шестнадцатый подуровень. Прислушиваюсь особенно внимательно: вдруг он вскоре заговорит с Мией, и она ему ответит? Его слова: "по крайней мере, была жива час назад..." — не идут у меня из головы. Если я услышу её голос, мне станет легче... но я его не слышу.

"Моя дорогая! Моя красавица!" — соловьём разливается Салливан. Да как он смеет разговаривать с ней в таком тоне?!

Ну-ка, стоп! Парень, где твоё хладнокровие? Скоро у тебя будет возможность влепить доктору затрещину. Двум другим негодяям не достанется даже такого наказания, но это сейчас неважно. Главное сейчас — побег!

18.57. Под прикрытием густых зарослей по-пластунски пробираюсь в укромное место в двадцати метрах от забора, окружающего Центр. Уходит страх, уходят ненужные мысли. Подсыхающая колкая трава, запах нагретых солнцем зелени и земли. Ровное дыхание, ровный пульс. Прошлого и будущего нет, есть только настоящее, и я в нём — сгусток внимания и силы, снаряд, ожидающий сигнала, чтобы ринуться к цели.

19.10. Салливан просит кого-то "подготовить процедурную для сорок третьей пациентки" и, судя по звукам, выходит из клиники. Идёт по длинному коридору к лифту, который привезёт его на подуровень номер пять, к резервному пульту "Полярной звезды". Минута, две, три...

19.16. Тихий шелест, означающий, что универсальный ключ сработал. Доктор заходит в помещение, и...

19.18. ...Из моего кармана слышится писк, означающий, что "личинка" тоже сработала, как надо.

Проход открыт! Один бросок — на то, чтобы преодолеть расстояние до забора. Подтянуться и перемахнуть через верх. Ещё бросок — к канализационному люку...

"Что вы здесь делаете, доктор Салливан?" — вдруг раздаётся у меня в ушах голос Лайла.

Я цепенею у края люка. Проклятье!

"Простите, мистер Лайл... я, похоже... я перепутал дверь..." — блеет Салливан.

"А также отсек и подуровень, да, доктор?" — усмехается Лайл.

Невнятные возгласы, звук борьбы, и становится совсем тихо.

19.21. Кажется, прошла вечность — а на самом деле, всего три минуты. Попискивание в моём кармане свидетельствует, что "личинка" продолжает работать, проход в Центр для меня по-прежнему открыт. Прохода обратно — не будет. Я смотрю по сторонам, чувствуя, что запомню этот миг на всю жизнь: низкое солнце, моя длинная тень, пересекающая щербатый асфальт на задворках Центра, ненавистная эмблема на круглой чугунной крышке. Один бросок до забора, подтянуться и перемахнуть через верх — я ещё успею уйти. Один шаг вниз — и я в Центре, и неизвестно, смогу ли я хоть когда-нибудь освободиться.

Там, в Центре умирает маленькая девочка. Девочка, которую я люблю. Там, в Центре — умирает моя Мия.

И я откидываю крышку люка и ныряю в черноту узкого лаза.

21.30. Прислонившись спиной к ребристой стене, я сижу на дне заброшенной лифтовой шахты. Напротив меня в позе китайского болванчика сидит Анжело. Во взгляде эмпата — такое сострадание, на какое в целом свете способен он один. Я пытаюсь сложить головоломку. Собрать в единое целое разрозненные кусочки, разгадать тайну, которую столь ревностно бережёт Центр. Когда я пойму, что движет мистером Рейнсом, ныне — моим отцом, чего он хочет на самом деле... когда я притворюсь им — я пойму, как с ним договориться. Какую заключить сделку, чтобы спасти Мию.

Таинственность, окружающая моё — и её! — рождение.

Запутанные родственные связи Паркеров.

Моя мама, родившая детей от мистера Рейнса и от майора Чарльза.

Моя мама, умеющая исчезать так, что её не могу найти даже я.

Кэтрин Паркер, которая должна была родить от мистера Рейнса и майора Чарльза, но умудрилась один раз поступить по-своему.

Внутреннее сознание Кэтрин, почти ею не раскрытое.

Мужчина с особым даром, отец Мииного будущего ребёнка, "чрезвычайно ценного" для мистера Рейнса.

Люди с необыкновенными способностями.

Многие десятилетия селекционной работы.

Проект Genomius.

Средневековые свитки.

"Готовится нечто грандиозное!"

— Джарод знает! — внезапно говорит Анжело. — Джарод всё знает!

Он прав. Я всё знаю. Головоломка складывается сама и вспыхивает, как старинный витраж, сквозь который пробился луч света.

— Мистер Рейнс сейчас у себя? — спрашиваю я Анжело.

Тот энергично кивает.

— Сможешь проводить меня к нему? К потайному входу в его кабинет?

Снова утвердительный жест.

— Тогда пошли!

38. Мисс Паркер. Апрель, без времени

Небо надо мной медленно кружится — как полотнище цвета маренго с латунными пуговицами звёзд. Ни одного знакомого очертания... Томми учил меня определять созвездия — неужели я всё забыла? Интересно, я встречу его там? Он ещё помнит меня?

Мама, а тебя я встречу?

Она молчит. Кажется, я чувствую её дыхание на своём лице. Одной рукой касается моего лба, другой — перебирает мои волосы. Причеши меня, пожалуйста! Как ты всегда делала, когда я была маленькой. Когда мы были вместе. Скоро мы снова будем вместе, да, мама?

Мои волосы — спутанные и грязные. Я сама... Я уже не помню, когда вставала. Сначала, в первые дни... Сколько их было, этих дней? Времени здесь нет. Сначала, несмотря на слабость, я иногда поднималась и приводила себя в порядок за перегородкой. Теперь перестала. Постель пахнет потом и какой-то приторной дрянью. Рейнс, кажется, чего-то хотел от меня в обмен на "нормальные условия"... Чего именно? Не помню.

Нужно было соглашаться! Они и так всё из меня вытянули. Я только не сказала им, где встречалась с Джародом. Без моей помощи они его не поймают.

Они его не поймают... раз не поймали до сих пор. Я бы знала! Раз до сих пор задают вопросы, значит, не поймали.

Свинцовое зеркало озера. Тусклые жёлтые листья на поверхности воды. Запах умирания и гнили. Войти в холодную тёмную воду — по щиколотки, по колени, по пояс... Как только холод достигнет груди, моё сердце остановится. Я не хочу туда, но здесь я не останусь.

Он за мной не приходил. Он сразу понял, что ничего не выйдет! И он прав: его жизнь стократ дороже моей. На свободе он стократ нужнее, чем в Центре.

Серое небо, жёлтые звёзды. Жёлтые листья на серой воде. Серые стены и жёлтый свет. Жёлтые руки в рукавах серой рубашки. Серый и жёлтый, жёлтый и серый, этот мир я запомню таким.

Лучше уж — таким! Я везучая — я очень больна. Лайл не пустит в дело шприц, который всякий раз приносит с собой. Я никогда не узнаю сюжета приготовленного для меня кошмара.

— Ну что? Подумала? Ты поможешь нам добраться до Джарода?

— Катись в преисподнюю, мистер Дурная Кровь.

— Ну и правильно, Сорок Третья! Зачем нам Притворщик? — ухмыляясь, запускает руку под одеяло. — От него одни проблемы. Как только ты выздоровеешь, я заберу тебя к себе. Папа получит своего бесценного внука, и никакой врач нам для этого не понадобится, верно, детка? Мы справимся сами.

Я не выздоровею. Всё, что тебе осталось, скотина — угрожать и гладить мои ноги. Неважно! Это тело мне больше не принадлежит.

— Как ты гадко пахнешь, Сорок Третья! Запомни на будущее: мне нравятся чистые женщины.

Я везучая — он брезгует ко мне прикасаться.

— Нет, мистер Рейнс, она пока совсем не ест... Раствор глюкозы инфузионно... Сорбитол, пентамин, пантогам...

Зря стараетесь, доктор Глен. Всё кончено! Я везучая.

— Чёртова кукла! Сдохнет, но сделает по-своему. Её мать и то была сговорчивей!

Катись в преисподнюю, мистер Обманутые Ожидания! — слишком много слов, чтобы выговорить вслух. — Мне тебя даже жалко.

Небо всё ниже, вода всё ближе. Где ты, мама? Ты со мной? Ты меня проводишь?

"Не бойся, доченька. Я рядом!"

По щиколотки. По колени. По пояс...

Белый и чёрный — откуда?! Белёный потолок с трещиной от угла до угла. Бледный мужчина в белой рубашке, почти чёрные волосы и глаза.

Ты здесь?! Зачем?! Я не звала тебя! Ты должен быть далеко отсюда!

Беззвучно шевелятся губы: "Возвращайся. Возвращайся, Мия!"

Чёрное на белом. Солнце в иллюминаторе. Взгляд — такой, будто ты ждал меня целую вечность. Я хотела разрушить твою жизнь. Ты хотел меня спасти. Чудо-мальчик, этого я не забуду! Мы обо всём поговорим... потом... когда увидимся — там.

Но теперь — уходи! Прошу тебя, уходи! Будь с теми, кому ещё можно помочь. Скажи ему, мамочка, пусть уходит!..

39. Джарод. 17 апреля, среда, поздний вечер

— Здравствуй, папа!

Дуло пистолета приставлено к горлу руководителя Центра — хлипкому горлу в складках увядшей кожи. Стоит только сжать пальцы, и он захрипит в попытке наполнить кислородом свои неполноценные лёгкие, а затем, затихнув, обмякнет. Усилием воли гашу приступ ярости — мистер Рейнс нужен мне живым. И я не отцеубийца... но ему об этом знать незачем.

— Вызовешь охрану — и ты покойник! Мне терять нечего.

Он перестаёт искать под столом "тревожную кнопку" и замирает.

— Позаботься, чтобы нам не помешали. Я пришёл с тобой поговорить. Когда мы закончим, ты будешь рад тому, что меня никто не видел. Камер здесь, я полагаю, нет?

— Нет, — сипит мистер Рейнс.

Раздаётся характерный звук, означающий, что кабинет заперли изнутри.

— Вот и отлично. А теперь покажи мне её.

Нащупывает мышку и торопливо ею щёлкает, один из мониторов над его столом оживает. Я и не думал, что столь острое облегчение и столь сильную боль можно испытывать одновременно — как сейчас, когда я смотрю на женщину, клубком свернувшуюся на тюремной койке. В первый момент она кажется мне незнакомой, но, приглядевшись, я понимаю: конечно, это моя Мия, только очень, очень похудевшая.

— Ближе!

Изображение увеличивается.

Обморочно закрытые глаза, впалые щёки, потрескавшиеся приоткрытые губы, прозрачная рука, выпростанная из-под одеяла. Пальцы слабо шевелятся, словно пытаются что-то стряхнуть, и это жалкое движение окончательно убеждает меня в том, что она не умерла.

— Живая! — говорю я, наслаждаясь звучанием слова. — Живая. Тебе повезло, папа! Самое время вознести хвалу высшим силам.

Выкатываю кресло мистера Рейнса на середину комнаты.

— Положи руки на подлокотники и не делай резких движений.

Беру стул и устраиваюсь напротив, на всякий случай, удерживая своего визави на прицеле. Тот, кого я должен теперь считать отцом, боится меня — но интереса в его бесцветных глазах больше, чем страха. Интереса — и чего-то ещё, похожего на надежду и на безумие. Несколько мгновений мы сверлим друг друга взглядом, он первый нарушает паузу.

— Чего ты хочешь... сын мой?

— Неужели не догадываешься, папа? Я хочу её. Как ты всю жизнь хотел Кэтрин Паркер.

Он кривится, по его щеке проходит нервная дрожь. Я попал в точку! Слава Богу, я попал, эта моя идея оказалась верной, а значит, вероятней всего, верны и остальные.