"Так поступают братья"

Мне дали полтора года за препятствие следствию. О похищении федералами не было ни слова, как и о наркотиках, которыми они пытались вырвать у меня признание или заставить сдать Константина. С какой стали мне было что-то говорить? Больше половины контрактов подписывал я сам. Может, Константин и убивал людей, но и я не лучше. Я тоже убивал — бумагой и чернилами. Я помогал Константину поддерживать в других страх. По-моему, приговор был более чем справедлив.

Удар молотка ознаменовал конец одной ужасной жизни. И теперь я отправлюсь не в бордель, а в место куда более страшное. Часы пробили полночь, и под конвоем Золушку уводят с бала. На моем лице была маска для клиентов, а на мне — полосатый костюм за пять тысяч долларов. Скользкий бухгалтер до мозга костей — в рубашке за пятьсот баксов, галстуке — за двести и изготовленных на заказ итальянских туфлях. Присяжным было чертовски сложно сочувствовать тому, кто зарабатывал на чужом несчастье. Откуда им было знать, что и на своем собственном я тоже заработал.

Папа, Эмили, Сара, Таня и Эрис были в зале, когда вынесли приговор. Эмили расплакалась, когда на меня надевали наручники. Она бросилась ко мне и обняла.

— Я не хотела этого, Сухарик. Я хотела вытащить тебя. Хотела, чтобы ты вернулся домой.

— Никогда больше так не делай. Они тебя убьют. — Прошептал я, высвободившись из ее объятий. — Пусть мои жертвы не будут напрасны.

Папа оттащил ее, прежде чем до нее добрались судебные приставы. Я слышал, как она плачет. Таня и Эрис смотрели на меня, и я видел в их глазах растерянность и боль. Они совсем меня не знали. Пока они подрастали, я работал лежа на спине. Наверное, было бы лучше позволить им думать, что еще ребенком я сбежал из дома. Они могли возненавидеть меня, или им было бы просто плевать на брата, который так легко ушел из их жизни. Но Эмили и папа рассказали им правду. Тому, кто сказал, что "правда делает тебя свободным", никогда не приходилось смотреть в полные слез голубые глаза маленьких девочек, которые не понимали, что теперь должны чувствовать. Их брат продал свою задницу, чтобы у них была крыша над головой, чтобы послать их в хорошие школы. Эрис открыла было рот, чтобы что-то сказать, но я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы моими последними воспоминаниями о сестрах были эти полные слез глаза. Я ведь все это начал, чтобы им не пришлось чувствовать себя несчастными.

Я не оглядывался, когда меня выводили из зала суда. Я не мог оглянуться, потому что не хотел еще раз убедиться, что Уилбер так и не пришел на слушание. В ожидании суда я просидел в камере шесть недель, и единственной, кто приходил ко мне, кроме адвокатов, была Лоретта. Адвокаты упоминали, что федералы запретили семье навещать меня, думая, что вынужденное одиночество сможет сломать меня. Но и для моего запутавшегося сердца, и для души, оно стало настоящим лечебным бальзамом. Один раз я спросил Лоретту, знает ли Уилбер, что со мной. Она просто прижала ладонь к толстому звуконепроницаемому стеклу и кивнула. Да, знает.

Просто ему все равно.

Душевная боль была еще хуже, чем резь в животе. Мне дали лекарства, прописанные врачом, поэтому я просто глотал таблетки, в одиночестве сидел в камере и ждал суда. Такое безразличие давалось мне все легче. Не думаю, что федералы собирались все время держать меня в изоляции. Поначалу они попытались заставить меня выдать Константина, посадив в обычную камеру. Слух о том, что пресловутая "Золушка" за решеткой и Хозяин ни разу ее не навестил, быстро разошелся по тюрьме. Мой статус упал, и меня можно было брать тепленьким. Ну, вернее — это они так думали. Я давно решил, что больше никому не позволю себя изнасиловать.

Когда я стал работать на Уилбера, он заставил меня учиться стрелять. Константин нанял для меня инструктора по боевым искусствам после того, как я получил по лицу во время командировки в Сингапур. Рэндал научил меня пользоваться ножом, просто потому что "я слишком хорошенький, чтобы не уметь защищаться". Я помнил все, чему научился у Константина, и теперь мне нужно было лишь дать отпор, чтобы все запомнили, что со мной связываться не стоит. Урок необходимо преподать один единственный раз. Какой урок? Я не шлюха. Если бы меня поймали, это было бы покушением на убийство. После того случая меня и перевели в изолятор — якобы для моей безопасности.

Одиночество дает время задуматься о жизни. О выборе, который ты сделал. О поступках, о которых жалеешь. Наконец, обо всех ужасах, безумных планах и жестокости. Я ни о чем не жалел. Как можно? Я стал шлюхой, чтобы спасти от этой участи сестер. Благодаря этому теперь у меня была замечательная племянница. Муж Эмили Роджер даже как-то пытался познакомить меня со своим братом. Наверное, это был его способ извиниться. Зря трудился. В тот день он говорил правду.

После разговора с Уилбером Сара взяла себя в руки и принялась за учебу. Она справлялась довольно хорошо и уже в следующем семестре получила частичную стипендию. Когда я приехал домой на Пасху, она встречала меня с огромным двухфутовым шоколадным кроликом и распахнутыми объятиями. Было так здорово, когда она меня обняла. Я был рад видеть их всех. С тех пор Сара стала раз в неделю писать мне сообщения, чтобы пожаловаться на уроки или рассказать про парня, который ей нравится.

Таня получила полную стипендию и собиралась копить деньги на машину. Эрис играла за школьную баскетбольную команду. Она очень вытянулась и теперь была почти такого же роста, как я. Думаю, наш дед был очень высоким. Мама не хранила его фотографий, и теперь я знал, почему. Мы с дедом сломали ей жизнь.

А еще тут был отец. Он казался таким старым, маленьким и расстроенным, когда смотрел на меня. Шестнадцать лет назад я поступил правильно. И теперь я тоже поступал правильно, по крайней мере — если это зависело от меня. Мне не о чем жалеть.

Я не мог сдать Константина. Мне слишком часто приходилось подчищать хвосты, и я знал, что он практически неприкасаем. Козлом отпущения все равно стал бы кто-нибудь помельче. Если они держали рты на замке, то выходили из тюрьмы очень богатыми людьми. А пока они сидели, наши люди присматривали за их семьями. Если кто-то начинал болтать... что ж, продолжалось это недолго.

Константин мог быть настоящим ублюдком, но если ты принадлежал Семье, с тобой обращались по-человечески. Вообще-то я думал, что он прикажет убрать меня до суда. Я знал слишком много, и все это можно было использовать против него. Я был уверен, что все Главы Районов будут требовать, чтобы он сделал это. Я был устаревшей моделью. Кроме того, он говорил, что я часть ЕГО Организации, а никто не уходит от него и не указывает ему, что делать.

— Мистер Уильямс! — Я поднял глаза и увидел, что у двери камеры рядом с охранником стоит мой адвокат.

— Мы подаем дело на пересмотр. Были обнаружены результаты токсикологической экспертизы, которые таинственным образом пропали шесть недель назад, они явно показывают наличие высокого уровня пентотала натрия в вашей крови. Это нарушение гражданских прав. Залог приняли. Вы свободны.

Я стоял и смотрел на него. Что?

— Мистер Уильямс?

Я шесть недель провел в камере. Я был признан виновным, сегодня же меня должны были перевести в тюрьму штата... а теперь я свободен?

— Мистер Константин прислал машину, чтобы отвезти вас домой.

Не в силах понять, о чем говорит адвокат, я нахмурился.

— У меня нет дома. Я продал пентхаус...

— К мистеру Броудену.

— Я не поеду туда. — Я покачал головой. Из всего случившегося больнее всего для меня оказался тот факт, что Уилбер не потрудился придти на слушание или хотя бы раз навестить меня.

— Мистер Броуден будет рад вас видеть. Его только вчера выписали из больницы, но....

Моя маска для клиентов разлетелась на осколки.

— ЧТО? Из больницы?

Адвокат непонимающе посмотрел на меня.

— Шесть недель назад у мистера Броудена случился сердечный приступ. Он три недели провел в коме. А когда пришел в себя и его состояние стабилизировалось, ему пришлось перенести четыре операции. Вам должны были сообщить.

Кома? Уилбер чуть не умер, и никто мне не сказал?

— Нет... я впервые об этом слышу.

— Он звал вас, мистер Уильямс.

А я оставил его одного. О, боже. Я оставил его — любовь всей моей жизни. Все это время я пытался вырвать его из своего сердца, не зная, что его собственное не выдержало.

— Вытащите меня отсюда!

Понадобилось несколько часов. Я готовился к восемнадцати месяцам ада, но эти два часа оказались для меня настоящей пыткой. Живот опять скрутило. Сегодня я ничего не ел, а язва всегда обостряется на пустой желудок. Тюремные врачи сообщили мне радостное известие. Боли в желудке начались из-за того, что я регулярно пил обезболивающее. Слизистая воспалилась. Поэтому федералы оказались отчасти правы. Язву я заработал именно благодаря Константину. А стресс лишь усугубил положение. Да, стрессов в данный момент в моей жизни было предостаточно.

Я не знал, что Уилбер в больнице. А знает ли он, что я в тюрьме? Нет, раз звал меня. Он, наверное, не мог понять, где я, когда так ему нужен. Проклятье. Я никак не мог выбраться из гребаного здания суда. Кругом требовалась моя подпись. Подпишитесь тут. Подпишитесь там. Я схватил конверт из манильской бумаги и сбежал по ступенькам, остановившись, когда заметил черный седан, припаркованный у обочины. Прямо у знака "парковаться запрещено" стоял Рэндал и курил. Увидев меня, он выпрямился и распахнул заднюю дверцу.

— Мистер Уильямс.

— Перестань, Рэнди. — Я скользнул на сидение.

— Рад видеть тебя на свободе, Брант.

— Спасибо. Отвези меня домой. Пожалуйста. — Он захлопнул за мной дверцу. Я вскрыл конверт и вытащил свои вещи. Денег в бумажнике, конечно, не осталось, но мои кредитные карточки и другие документы были на месте. Я вытащил сотовый, но батарея давно села. Я все еще шарил в конверте, когда почувствовал, как машина прямо посреди дороги развернулась на 180 градусов и понеслась в противоположном направлении.

— Прости, Рэнди. Я имел в виду дом мистера Броудена.

Я поймал его взгляд в зеркале.

— Мистер Константин приказал привезти тебя в офис, Брант.

Разделительная перегородка поднялась, прежде чем я успел до нее добраться. Черт. Я проверил ручки. Заблокированы. Твою мать. Я зарычал и со всей силы шарахнул кулаком по перегородке. Она задребезжала, но ответа не последовало.

Мне надоело быть Престижной Шлюхой. В тюрьме я выколол одному парню глаз за то, что он посмел ко мне прикоснуться. Может, Золушка и покинула бал, но я не собирался возвращаться обратно на коврик у очага, чтобы со мной и дальше обращались как с грязью под ногами. Меня зовут Брант Эллис Уильямс. Никто не сделает из этого имени синоним к слову "шлюха". Больше никто. Я откинулся на кожаном сидении и стал рассматривать здания, проплывающие за окном. Больше никто.

Глава Десять: Без оков

Праведный гнев. Я слышал это выражение и раньше, но думал, что это — просто фигура речи, которую используют, чтобы оправдать какой-нибудь постыдный поступок. Теперь я знал, что это не просто слова. Да как он смеет? Константин — он же знает. Знает, что я люблю Уилбера. Может, я и был его любовником, но никогда не любил. Мне не нужно было говорить об этом вслух, он и так знал. Черт возьми, я ведь ясно дал ему это понять.

Дерьмо! Меня снова накрыла волна ярости.

Никто не сказал мне, что Уилбер в коме — даже Лоретта. Может, она не знала? Нет, конечно, знала. Уилбер управлял этим Районом. Уилбер, собственно, и был Районом. Все они подчинялся Константину. А значит, Константин снова меня поимел.

Он все еще в больнице? Нет, адвокат сказал, что его выписали. Уилбер дома, и он спрашивал обо мне. Он ждал меня.

А на пути снова возник Константин.

У здания "Мода Монд Логистикс" седан ждали Лукас и Энтони. Я нахмурился. Зачем посылать личную охрану встречать машину? Что-то происходит. Я не сдал его в суде, и теперь он собирается убедиться, что я не смогу сделать это и теперь? Но зачем ему делать это здесь? Если он собирался меня убить, было бы проще сделать это в тюрьме, да и выглядело бы убедительнее. То, что я смог отбиться от одного, не значит, что я справился бы с несколькими. Я прищурил глаза. Единственное объяснение, которое приходило в голову — Константин просто не хотел, чтобы мое хорошенькое личико уродовали парни со стороны. Он предпочитал все делать сам.

Лукас открыл дверцу. Энтони жестом попросил меня выйти, встав так, чтобы мне некуда было бежать. Опять же, если бы я и хотел сбежать, то сделал бы это задолго до того, как услышал об Августусе Константине Втором. Моя жизнь и до встречи с Большим Боссом была не сахар. Уилбер был ублюдком. Я не мог это отрицать. Когда я был ребенком, одно его появление заставляло меня трястись. И он оставался таким же ублюдком и Хозяином моего благополучия, пока я не вырос и не стал достаточно сильным, чтобы самому о себе заботиться. Хотелось бы мне сказать, что это произошло, когда я был подростком, но, на самом деле, мне было почти двадцать шесть, когда я смог встать на ноги. Уилбер очень давно показал мне, что он силен, и что эту силу он может использовать против меня, если это необходимо, чтобы защитить меня, если потребуется, и чтобы любить меня. Что он и делал. Любил меня.

Уилбер. Кассиус. Броуден.

Да, я оказался достаточно смел, чтобы прийти к нему, стать легендарной Золушкой мира шлюх и проституток, но если бы не он, я бы не выжил. Золушка — такое глупое прозвище и в то же время такой желанный титул. Цель всех амбициозных и отчаянных — найти сильного и имеющего связи патрона, который бы вытащил твою несчастную задницу из борделя. Быть Золушкой Константина — вовсе не предел мечтаний. Но что, черт возьми, я в этом понимаю? Я был точной копией Николаса, пока Уилбер не заставил меня измениться. Я был обычным проблемным подростком, идущим по пути в никуда — скорее всего, пунктом назначения стали бы местная свалка или кладбище. Но Уилбер увидел во мне большее. Он поставил целью освободить запертый во мне потенциал. Он заставил меня подняться на ноги, когда мне хотелось упасть на колени. Он закалил мой характер, чтобы я мог выстоять перед кем-то вроде Константина. Уилбер сделал меня сильным. И самое важное — он заставил меня увидеть свою силу. Это был его мне подарок. Он открыл мне глаза, чтобы я мог сам встать на ноги.

И теперь он лежит в постели. Один. Во власти своих врагов, а где я? Где я, когда так ему нужен? Снова у Константина.

Почувствовав, что закипаю, я бросился в вестибюль, оставив Лукаса и Энтони позади. Я просто пронесся мимо пункта службы безопасности. Они ничего не сказали — нет, не из-за решительного выражения на моем лице и не из-за быстрого шага. В службе безопасности прекрасно знали, что я правая рука их Бога.

В голове словно мантра крутилось: "Константин получает все, что захочет".

Я шарахнул по кнопке лифта, но тут Лукас нагнал меня и показал на отдельный лифт справа от остальных. Что, черт возьми, происходит? Этот лифт едет прямо в кабинет Константина. Мало кто обладает привилегией им пользоваться. Я не мог больше выносить это напряжение.