— С этим как раз просто. Если изъясняться в привычных Вам, Матвей Федорович, терминах, способ погружения позволяет обойти формальные, но принятые в той или иной дисциплине ограничения способа изложения.^p
— А попроще?^p
— Можно и проще. Ученые поколениями создают систему формализованных описаний мира. Так сказать, карты. В определенный момент сложность и неопределенность описаний начинает не столько помогать, сколько вредить. Карта подменяет местность. Абстракция громоздится на абстракцию, и начинается теория ради теории.^p
— Просто сказать, что мудрецы забрехались и практических результатов от них можно не ждать, не хватает духу? — Можно и сказать и так. Но, подчеркиваю, это не обо всех.^p
— Но о многих. Хорошо, а каким боком здесь возникли сектантство и религиозный дурман?^p
— Как всегда, прицепились к словам. Стоило употребить термин "медитация", вместо того, чтобы сказать "сосредоточенное размышление", и понеслось. Поймите, людям терять нечего, у них из зубов вытаскивают кусок мяса. Годами надувать щеки в самое ближайшее время станет невозможно! Вот они и действуют, как могут и как умеют.^p
Не скрою, интересовался, многое в приемах обучения и осмысления заимствовано из религиозных практик, но вы там что-то про пса и яйца говорили, и мы тоже так думаем. Лишь бы работало, а придумать, как назвать — большого ума не потребует!^p
— С религиозной составляющей разобрались. Теперь прошу сказать пару слов об инкриминируемом вам сектанстве.^p
— Тип научного мышления, как ни крути, определяется типом предшествующего ему религиозного мышления. Добросовестно заблуждавшиеся религиозные мыслители тоже пытались осмыслить мир. У нас и на Западе это делалось, в силу многих различий в верованиях, по разному. Но в силу объективного нашего научного отставания, был принят именно западный подход. Поколения выписанных из-за границы специалистов...^p
— Понимаю, переходи к сути.^p
— В Восточном православии была такая разновидность — психасты. Они свято верили, что при посредстве "умной молитвы", человек может созерцать Мир в его истинном виде, избегая пользования формальным научным инструментарием. Понимаете, Матвей Федорович? Познание напрямую, в рамках поставленной перед собой задачи! Прочувствовать реальность — это и есть метод работы групп поиска. Слиться с объектом изучения, отстраниться от собственных субъективных оценок, идей, страхов, ожиданий. Так возникает возможность увидеть изучаемое предельно объективно, а не в виде собственного отражения. Со стороны это несколько напоминает молитвенное сосредоточение. Отсюда и обвинения в сектанстве.^p
-А по сути?^p
— А суть в том, что геометрия Евклида, гончарный круг, колесо, теория относительности — все это не могло быть выведено логическим путем из прежнего опыта. Налицо то, что называют озарением. Предлагаемые Семецким практике позволяют в разы увеличить численность таких вот озарений. Боюсь даже предположить, во что это разовьется. Советский человек сможет стать вровень с Богами из сказок. Да, пожалуй так!^p
— Вот и говорили бы, что ребята вовсе не молятся, а просто думают, не отвлекаясь на посторонние вещи! А то медитации всякие... Пока что будем считать, что вы организуете промышленное производство гениев из вчерашних раздолбаев.^p
— Так и есть. Только следует уточнить: не организуем, а пытаемся организовать. Саботаж, знаете ли...^p
— Ну, с этим явлением бороться мы умеем. И последнее: тут с вашим гением решили познакомиться некоторые ответственные товарищи.^p
— К сожалению, на данный момент это невозможно. Юра сейчас в хирургии. Состояние средней тяжести. Прогноз благоприятный, но вот говорить с ответственными товарищами он точно не сможет. Утром в него стреляли.^p
23 октября 1952 года, четверг.^p
Теперь я осознаю, что делают научные сотрудники при возникновении резких разногласий по некоторым, чисто теоретическим вопросам педагогики. Они пытаются эти разногласия устранить! Зачастую, вместе с носителем заразных идей. В моем случае, в качестве последнего аргумента был использован Бергманн-Байярд, дамская игрушка калибром 6,35. Видать, доносы не помогли, а просто отравить не получалось.^p
Этот криворукий урод... Впрочем, все по порядку. Если Вы, паче чаяния, все-таки захотите кого-нибудь пристрелить, то хотя бы делайте это методически правильно.^p
Во первых, стоило озаботиться чем-то посерьезнее, например ТТ или Наганом. Да сейчас в Союзе много чего на руках болтается. Можно было и Люгером за недорого обзавестись, а это вообще агрегат для особо точной стрельбы. Ну да не о том речь.^p
Во вторых, из любого оружия, будь это хоть слонобой полудюймового калибра, в человека стрелять ни в коем случае нельзя. Стрелять надо в пуговку, кармашек, брючный ремень и так далее. Проверено на практике и записано в наставления! Частью они закрытые, но мне-то их читать приходилось. Вот, делюсь!^p
В третьих, если уж волею судеб в руках оказался пистолет со слабым патроном и коротким стволом, надо быстро и часто стрелять в нижнюю часть корпуса. Надежнее.^p
Голова по сравнению с туловищем, относительно мала. Попасть в нее сложнее. Клиент может вдруг дернуть головой, и выстрел пропал. Опять же, малый калибр по ливеру работает намного эффективнее, чем по костям.^p
И последнее: если вынул ствол, не стоит произносить прочувствованных речей типа: 'Да будь ты проклят'. Не стоит, даже если очень хочется. Пуля — это само по себе послание. Ни в коем случае нельзя пользоваться дуэльной стойкой аля Дантес — чревато. Хотя бы тем, что резко возрастает время наведения ствола на цель. Моментов инерции, знаете ли, никто не отменял. Поэтому стрелять следует из стойки, напоминающей треугольник. И делать это надо быстро, не глядя на прицельные приспособления, тем более, что на пяти метрах в них никакой нужды нет.^p
Стрелявший нарушил все эти правила, поэтому я отделался до изумления легко. И несмотря на то, что ему удалось выстрелить аж три раза, я отделался сорванной вместе с прядью волос кепкой и пулей в плече. И это результаты стрельбы с пяти, если не с четырех метров! Правда, зверски болит голова и крови потерял достаточно, но все могло быть гораздо печальнее. Не Москва, а прямо какой-то Дикий Запад!^p
Стрелял, как вскоре выяснилось, любимый аспирант Крашенинникова, некто Рафаевич, костлявый белобрысый тип с галицийским местечковым акцентом. Он явно продрог в своем легком пальтишке, дожидаясь меня, потому как свое 'ненавииджу' произносил, чуть ли не под лязг зубов. Может быть и так, что его просто бил мандраж, но теперь уже спросить не получится.^p
Увидев, как в трясущейся руке поднимается ствол, я сразу же метнулся вперед-влево, сбивая прицел. Чуть раньше меня начали двигаться Миша с Хуаном. Остальные, в том числе и сестра, еще спускались по лестнице, поэтому подставить кого-нибудь под пулю я не боялся.^p
Первый выстрел ушел в молоко, но гаденыш все давил и давил на спусковой крючок. С головы снесло кепку, затем, когда я уже летел к вражине под ноги, тупо ударило в плечо. Миша еще раз оттолкнул меня с линии прицеливания. Что делал Хуан, я просто не видел. Просто встал и увидел подергивающиеся ноги, неестественно повернутую шею и начавшую натекать на асфальт темную лужицу мочи. Да, и этот дурацкий Байярд, ярко отблескивающий никелем на сером асфальте двора.^p
Сильно закружилась голова, ноги сразу потащило в сторону. Упасть мне не дали, донесли до родной кроватки, остановили кровь и вызвали карету 'Скорой помощи'.^p
Больно было уже потом, по дороге в больницу. Каждая кочка под колесами отдавалась в голове так, что я чуть не стер эмаль зубов. Утешает, что они у меня еще молочные.^p
Когда под местным наркозом извлекали пулю, было уже легче, но ненамного.^p
Потом я попытался захлебнуться завтраком, но врачи этого не допустили.^p
Теперь вот лежу и думаю о разном, тем более, что раньше, чем через десять дней выписывать меня никто не собирается. Второй раз за последние два месяца эскулапы подозревают у меня сотрясение мозга. Поэтому ко мне пока что никого не пускают. Лишь за стеклом двери я вижу смутную тень.^p
^p
25 октября 1952 года, суббота. ^p
Книг не дают, газет нет, радио отключено. Голова после порции снотворного как с тяжкого похмелья. Донимает сенсорный голод. Почитать, что ли? Про красивых людей, дальние страны, высокие чувства...^p
— Юра, что с тобой?!^p
Меня трясут за плечо. Неохотно поворачиваюсь к вопрошающему. Раненое плечо напоминает о себе тупой, привычной болью.^p
— Что такое, доктор?^p
— С тобой все в порядке?^p
-Да, а что?^p
— А то, что ты на вопросы не отвечаешь, вид отсутствующий, на лице улыбочка. Ранбольные обычно себя ведут иначе. А вот контуженные — они по-разному чудят. Давай-ка вот, пустырничка выпьем!^p
-Да не надо мне этой гадости! Просто я задумался, точнее, зачитался.^p
— Что, так прямо и читал? Что-то я у тебя в руках ничего не видел. Так что с тобой что-то явно не так. Схожу-ка я, пожалуй, за невропатологом.^p
— Да не надо невропатолога. Вот, доктор, слушайте. Книга называется 'Дикое сердце', она написана на испанском. Автор -Каридад Браво Адамс. Цитирую: La tormenta de octubra ruge sobre el inquieto Mar de las Antillas... Es de noche, y las ráfagas de un viento huracanado hacen estrellarse contra los acantilados de rocas las olas gigantescas, que caen luego, en hirviente manto de espuma, bajo el azote de la lluvia. Negro está el cielo; y la tierra, como sobrecogida. Es la costa brava que se abre, primero en pequeñas ensenadas, en playones estrechos, y luego, unos pocos metros más allá, se convierte en selva espesa... Tierra antillana sobre la que ondea la bandera de Francia...^p
— О чем это? Жаль, что я не знаю испанского, но звучит красиво.^p
— О любви, доктор.^p
— Так что, у тебя в голове библиотека?^p
-Можно и так сказать. Я так развлекаюсь, иначе тут со скуки помрешь. Задницу искололи так, что лежу боком, глушите меня снотворными, книг не даете, радио, и то отключили. Что мне, маленькому, еще остается делать?^p
— Талант, ничего не скажешь!^p
— Это любой может, доктор. Надо только один раз показать, как это делается.^p
-А не врешь? — молодой врач с серым от недосыпа лицом вдруг посмотрел на меня остро и заинтересованно.^p
— Да нет, зачем врать. Хотите, расскажу вам одну историю? Только сначала давайте познакомимся.^p
— Ледовский Вячеслав Андреевич. Только пока я интерн, — представился собеседник.^p
— Юра Семецкий. Числюсь слушателем подготовительного отделения.^p
В общем, слушайте: по легенде, это был 460 год до нашей эры. По какой причине рухнул пиршественный зал, греческие легенды не говорят. Обстановка там была как после бомбежки : осколки мрамора, куски дерева, кровь и изуродованные до неузнаваемости тела. Родственники рылись в развалинах, ища вещи, по которым можно было бы опознать близких. Ну там, кольцо, обрывок одежды...^p
— Понимаю. Бомбежки видел. Это ж было почти то же самое!^p
-Да не хуже. По словам историка строительства Коэ, за неимением леса, они в огромных количествах валили на крыши глину. Так что людей придавило мощно.^p
Буквально за мгновение до трагедии, Симонида Киосского вызвали из зала два молодых всадника с важной вестью. Так он и уцелел. Затем случилось удивительное. Поэт сосредоточился, отгородившись от криков, плача и хаоса царящего вокруг, и стал вспоминать.^p
Симонид сначала представил обстановку залы за мгновения до трагедии. А потом увидел гостей, сидящих за столом. Открыв глаза, он пошел к людям и показал им, где лежат останки их близких, называя каждого погибшего по имени. Так родилось искусство запоминания, так называемый, метод мест.^p
Но это всего лишь легенда, люди умели запоминать задолго до Симонида.^p
Техника, дополненная и переработанная Цицероном и Квинтиллианом, получила красивое название 'дворец памяти'. Фемистокл, к примеру, поименно помнил более 20000 своих солдат. Метод локи, он же 'ars memorativa' получил широкое распространение в средние века. Ревностные христиане так запоминали Писание, молитвы, проповеди. Ортодоксальные евреи помнят все 5422 страницы Вавилонского Талмуда. В 1917 г. психолог Джордж Стрэттон опубликовал в журнале Psychological Review статью о группе польских талмудистов 'Шас Поллак' ('Талмуд поляков', если переводить дословно), которые изучили Талмуд так хорошо, что помнили, где в нем расположена каждая буква на странице.^p
'Царь Кир знал имена всех солдат в своей армии, — сообщает Плиний. — Луций Корнелий Сципион знал имена всех жителей Рима. Поверенный царя Пирра Эпирского, некто Кинеас знал имена всех римских воинов и сенаторов уже на следующий день после прибытия в Рим... Грек Хармад выдавал на память содержание любой указанной книги из библиотеки и делал это так легко, будто читал саму книгу'. Сенека Старший мог повторить 2000 имен в том порядке, в каком их ему назвали. Святой Августин рассказывал о своем друге Симплиции, который мог декламировать наизусть Виргилия, начиная с конца произведения. Видать, цитирование в нормальной последовательности никого не удивляло.^p
За последние пару тысячелетий техники запоминания слегка изменились, но в основе своей, остались такими, как были изложены в коротенькой анонимной книжке 'Rhetorica ad Herennium'.^p
В основе профессионализма лежит память, а не наоборот. Память обязательно надо тренировать. В этом смысле мозг похож на мышцы.^p
Но изначально, любой психически здоровый человек является гением запоминания. Вот представьте, вы пришли к кому-то в гости. Предположим, хозяин попросили Вас немного подождать, и вышел. Скажем, вы сидите в гостиной. От нечего делать, начинаете разглядывать обстановку. Так вот, если вскоре вас попросить подробно описать виденное, то у вас при добросовестном подходе к делу получится небольшая книга. Человек прекрасно запоминает местность, предметы, запахи. С абстрактной информацией дело обстоит намного хуже. Методика запоминания в том и заключается, чтобы ассоциировать яркий образ и нужную информацию.^p
В общем, доктор, особые таланты — это дурацкий миф. Надо только знать несколько простых приемов запоминания, и пользоваться ими правильно. Это может любой нормальный человек, просто таким вещам стараются не учить.^p
-Почему?^p
— Да просто потому что по-настоящему памятливые люди неудобны. Мнемонике всегда учили немногих. Да и то, методики излагались в урезанном виде. Но до широкого распространения книгопечатания с энциклопедистами как-то мирились. Потом уже нет. Науку о памяти стали называть забавой для чудаков — вот же они, справочники! Были запущены идеологические вирусы типа 'лучше короткий карандаш, чем длинная память'.^p
Вся концепция современной пропаганды — неважно чего, неважно в какой стране! — основана на короткой памяти и повышенной внушаемости людей. За недолгое время газеты, радио и штатные брехуны способны черное представить белым, а еще через некоторое время — вообще зеленым. С настоящими мнемониками такие фокусы не проходят. Они помнят факты и специально тренируются в их анализе. Теперь прибавьте к этим возможностям развитую интуицию и сделайте следующий шаг: вообразите общество, в котором таких людей вдруг станет много.^p
