Своих не бросаем!

Машины двигались на север — именно там находилось логово 'гестаповцев' — значит все легально и его действительно требует следак (полицейский жаргон — следователь)? Но тогда зачем обездвиживать шокером? Не сходится! Совершенно не сходиться! Так 'гестапо' не действует! Скорее банальное похищение! Смотри. Смотри, слушай и анализируй — это единственный шанс на спасение!

В районе парка Дружбы увидел в монитор заднего вида, как у Северного морского вокзала топтер спецназа резко свернул с автострады и затерялся в потоке машин.

Точно — попал. Похитили. И внезапная, иррациональная злость пополам с отчаянием охватила его, и нет сил удержать себя в руках, вот только сделать что-либо он не мог. Возможно это похоже на то, что испытывает пассажир в падающем самолете. Ведь это случилось так внезапно, что кажется — не всерьез... И одно усилие воли, сильное-сильное желание, и все можно вернуть, сделать, как было раньше...

Но это иллюзия, последняя и недолгая. А за ней отчаяние и конец.

Топтер двигался не спеша, строго по правилам, по длиннейшему проспекту, переходящему в загородное шоссе, прорезавшее массив мачтовых сосен. Здесь прибавил скорости, но совсем немного, чтоб только не выбиваться из ритма дорожного потока. Через десяток минут съехал на узкую, но все же пластикобетонную дорогу и въехал в дачный поселок, разлегшийся на песчаных холмах посреди леса. На миг притормозил перед открывающимися воротами, въехал в ухоженный двор, каких тысячи, остановился перед поблескивающим чистенькими стенами двухэтажным коттеджем. Ворота закрылись, отрезая от внешнего мира. В оглушительной тишине Владимир услышал теньканье беззаботных синиц и, где-то далеко звонкий детский голос. Тело по-прежнему не повиновалось.

Похитители вытащили его из машины, Владимир увидел небо, отягченное серыми облаками. Оно так низко опустилось над миром, что, казалось, собиралось его задавить. Из облаков сеялся мелкий, но спорый дождь, скрывший окрестности, которых, впрочем, и так словно не было.

Его подхватили за ноги и под мышки. Тащить неподатливое тело было тяжело и неудобно.

— Здоровый боров, — прошептал Раковецкий, словно его мог кто-нибудь услышать.

— Ничего, — злобно гоготнул Бачериани, — Отрежем лишнее, станет гораздо легче.

В коттедж заходить не стали, спустились по широкой лестнице вниз, в подвал. На входе его чувствительно приложило об дверной проем, и он понял — действие шокера заканчивается. Под потолком вспыхнуло, закружилась в мрачном электрическом свете пыль. В пыльном. заставленном старой мебелью помещении было мрачно и душно. Владимира бросили на компьютерное кресло посредине, гибкие пластиковые наручники приковали руки и ноги к креслу. Он скосил глаза — сквозь окна наверху виднелся кусочек пластикобетона двора и хмурое небо.

Раковецкий шумно дышал где-то позади кресла и Владимир его не видел. Бачериани перед ним, рассматривал его в упор, пытаясь вычислить эмоции пленника. В руке он держал одноразовый инъектор, и пленник догадывался с чем он.

— Ну что, супермен, круче тебя только яйца и то варенные? — Бачериани злорадно скалился, совершенно по-собачьи, — Что, очко жим-жим? Сейчас вколем сыворотку и узнаем, насколько ты крут!

— Суки продажные, — невнятно прохрипел Владимир — в теле хотя и была некоторая онемелость, но губы уже шевелились, — Что вам нужно от меня?

— Гляди ты — живой мертвец заговорил! — склонив голову набок, издевательски произнес, — значит преступим!

Он протянул руку с инъектором и Владимир почувствовал укол в плечо.

Сбросив со старенького дивана пластиковую накидку, пленители, под негодующий визг пружин, уселись на мебельного ветерана и уставились в бледное лицо Владимира. Бачериани с превосходством, а его подельник с меланхоличным терпением.

В подвале стояла первозданная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием пленника. Спустя пару минут его взгляд остекленел.

— Похоже, препарат подействовал, — повернулся к подельнику Бачериани и легко поднялся, под негодующий визг внутренностей дивана, приблизился к пленнику вплотную и наклонился, с интересом разглядывая покрасневшее лицо пленника.

— Как тебя зовут?

— Владимир, — не отрывая застывшего взгляда от стены, тихо, но отчетливо ответил пленник.

— Полное имя, фамилия и отчество! — раздраженно прошипел 'гестаповец' и схватил пальцами Владимира за подбородок, разворачивая к себе.

— Владимир Тимофеевич Разгуляев, — все так же отрешенно произнес пленник.

— Работает сыворотка то! — торжествующе выдохнул Бачериани, поворачиваясь к хищно оскалившемуся напарнику, потом наклонился к пленнику. Глазки съежились в щелочки.

— Где файлы с дрона, которые получил на даче генерала Сташевского, — проговорил раздельно и четко.

Внезапно пленник мигнул, в синих, стылых, как северный лед, глазах загорелся огонек ярости.

— Слышь, гестапо, ты под плинтусом посмотри, может там? — пленник мотнул головой, сбрасывая руку врага.

— Черт! — невольно отшатнулся Бачериани, — не подействовал!

Он оглянулся на напарника, а тот с досадой дернул плечами.

— Ты же читал личное дело — он служил в Службе Безопасности. Наверняка у него блокировка на сыворотку! Зря только время потеряли. Говорил, говорил же я! — Владимиру показалось, что в голосе были тщательно замаскированные нотки издевки — подчиненный радовался промашке начальника.

— Ладно, — махнул рукой Бачериани и брезгливо поджал блеклые губы, потом разлегся на диване и вытер губы платочком, — действуй... не люблю грязную работу.

Раковецкий поднялся, глаза его оживленно сверкнули. В руке сверкнул вытащенный из кармана нож. Ха! Я же говорил, что без меня не обойдешься!

— Ну что, мил человек, сейчас будет немножко больно, зато облегчишь душу. У меня все болтают как пташки! — произнес совсем другим, оживленным голосом и подошел к пленнику, — Я же по глазам вижу — боишься. И правильно делаешь.

Владимир слегка поджал губы и бросил взгляд на Раковецкого, а тот присел на колени перед пленником, нож распорол спереди штаны пленника вместе с трусами, обожгло болью словно от царапины, а палач рывком отбросил остатки одежды в стороны, обнажив низ живота. Поднялся.

Владимир скосил взгляд вниз и увидел на животе сочащуюся кровью царапину. Он был уверен палач — сделал это специально. 'Лермонтов погиб в двадцать, а Пушкин в тридцать, не слишком ли ты много думаешь о себе, что надеешься пережить их? Гордыня это, брат...'

— Ой... мужчина, вы хотите меня орально ублажить? А я не заказывал проститутку! Да я... — издевательским тоном заголосил Владимир — была призрачная надежда что за оскорбление его просто убьют, но он не успел договорить.

Удар в живот был профессиональным, на несколько мгновений пленник задохнулся, обвиснув на кресле.

— Дерзи, дерзи Разгуляев, — двигаясь к шкафу, на ходу произнес Раковецкий, — вот подсоединю к яйцам провода, запоешь по-другому. Еще просить будешь, чтобы скорее пристрелили!

— Убил бы тебя, — не глядя на палача, произнес Владимир.

— А я тебя, — не глядя на жертву бросил Раковецкий, открыл дверку шкафа и вытащил какой-то агрегат с длинными проводами, заканчивающимися клеймами. Вернулся и, несмотря на отчаянное сопротивление Владимира, подсоединил клейма к телу и заклеил рот. Сердце Владимира забилось сильнее, он замер и изо всех сил сжал челюсти, готовясь к неизбежному.

Раковецкий выпрямился вставил вилку в розетку. Повернулся к пленнику. Улыбнулся с видом заботливого дядюшки. С довольным видом потер ладони, палец с обломанным ногтем прикоснулся к машинке.

В тело Владимира хлынула боль. Ощущение было сродни тому, когда руку или ногу хватает судорога. Боль терзала все тело, болела каждая мышца, каждая жилка, каждая косточка. Тело безобразно скручивалось, и, казалось, суставы медленно разрывались. На лбу выступил пот, но хуже боли был страх, что переломится хребет. Он решил не кричать, пока хватает сил.

Потом боль победила. И тогда он завыл. Завыл на одной ноте, сам страшась собственного воя и не в силах остановиться.

— Ы-ы-ы-ы!!!

И длилось это безумно долго, пока внезапно мука не прекратилась. Пелена с глаз сползла. Он все так же сидел в кресле.

В горле стоял запах горелой плоти. В голове стоял сплошной гул, словно кто-то от души саданул по медному колоколу, и тот отозвался малиновым звоном на одной тональности.

— Су-ука. Твою-ю ж ма-ать. Бо-ольно-о то как, — выдавил из горла, роняя на ноги тягучую слюну и поток слез.

Раковецкий произнес громко:

— Что же ты упрямишься, Разгуляев. Это было пятьдесят, а шкала проградуирована до ста. Думай, думай! Значит вопрос: где файлы с дрона, которые ты получил на даче генерала Сташевского?

— Да пошел ты, — произнес Владимир, — жилы надулись от натуги. Слезы все бежали и бежали по щекам. Он отвернулся и подумал: человек создан не для того, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но нельзя победить!

— Ну как знаешь... — то ли с сожалением, то ли с радостью произнес палач, палец с обломанным ногтем вновь нацелился на машинку.

'Бам!' — с раскатисто-упругим грохотом внутрь влетела входная дверь и рухнула на пол, подняв тучу пыли до потолка. Чисто инстинктивно Владимир рванулся в кресле, но наручники остановили бросок.

В дверном проеме возник. Именно возник похожий на робота силуэт с направленны вперед автоматом, на плече его лежала рука идущего позади товарища.

В ушах Владимира еще стоял грохот выбиваемой двери, когда он услышал негромкое, словно кто-то проткнул иголкой детский шарик:

'Пак' — в то же мгновение посредине лба, оборачивающегося с недоуменным видом Раковецкого, возникло незапланированное природой отверстие. Передовой 'робот' шагнул вперед, показался второй, выставивший оружие в сторону Бачериани.

'Что за черт?' — изумился Владимир, ну никак не ожидавший таких событий. Кто это наши, или?

Раковецкий не успел еще рухнуть на пол как второй 'робот', перечертил вскакивающего Бачериани очередью. Появился третий и четвертый 'роботы'.

Тишина. Пара секунд и два трупа в агонии дергаются на полу. Первый пришелец несколько мгновений настороженно поводил шлемом по углам, потом обоими указательными пальцами ткнул вперед. Спецназовцы разбежались по подвалу, проверяя укромные места.

Несколько мгновений первый спецназовец и Владимир смотрели друг на друга, потом рука пришельца прикоснулась к шлему. Забрало бесшумно распахнулось и, пленник увидел сжавшиеся в щелки глаза и родное узкоглазое лицо улыбающегося Мао. Потом раскрылись забрала остальных спецназовцев и Владимир абсолютно не удивился, увидев неразлучную четверку: Самсонова, Иванова, Деревянко.

— Не помешал? — с легкой насмешкой осведомился спецназовец.

Владимир ошарашенно хлопнул глазами.

— Ты!? — выдохнул воздух, — Как?

— Своих не бросаем!

От этих слов земляка и товарища бывшему пленнику стало, вдруг, до жути смешно и, не сдерживая рвущийся из груди истеричный смех, Владимир разразился хохотом.

На какое-то время он — не забыл, нет, но отстранился от всего, что произошло с ним сегодня: похищение, пытка, ожидание собственной смерти... Мозг и душа не могли вместить и пережить сразу так много, и сейчас он испытывал самое обычное человеческое облегчение, что все закончилось благополучно.

Глава 11

Владимир плавно притормозил— не любил тормозить резко, в стиле детективов из бесконечных сериалов. В открытых окнах ресторанчика видны столики и обедающие люди, доносилась музыка. На вывеске над солидной дверью золотом горит странное название: 'Киберпанк'. Ресторанчик он запомнил, когда ездил к одной даме полусвета, делившейся информацией, а он за это время от времени помогал в ответ решить проблемы с полицией. И он был уверен, что это место не курируется ни Службой безопасности, ни полицией, чего нельзя сказать о близлежащих забегаловках и кафешках.

Подвел одолженный земляками топтер к тротуару. Камера наблюдения на углу здания повернулась к машине, отметив номер и просканировав лицо пассажира — маска надежно скрывала его, повернулась к проезжей части. Припарковал топтер во дворе высотки на другой стороне широкой улицы', так чтобы машину не видно, а напротив входа в ресторан незаметно установил микрокамеру. Что его будут искать, и очень тщательно, Владимир не сомневался, как и в том, что надолго скрыться в компьютерном мире невозможно. Выход виделся один — связаться с Крюгером, ставшим неофициальной главой флотской оппозиции. Уж он то в успехе заговорщиков был заинтересован меньше всех. 'Спасатели' из ОПОНа имели выход на земляков-слушателей академии. Через них удалось выйти на Крюгере, после двухдневных колебаний тот согласился на встречу.

Владимир одел очки, но которые проецировалось изображение с камеры и постарался успокоиться — до встречи еще час. Отключился от детективщины и молча наблюдал за посетителями ресторанчика, выискивая признаки засады.

Зевнул протяжно. Спал плохо. Нервы дрожали туго натянутыми канатами. Просыпался несколько раз и только под утро повернулся на бок, накинул на ноги край одеяла и заснул хорошо, крепко. И приснился сон.

Сначала он долго шагал ясным днем по созревшему винограднику. Тихо и необычно, тревожно-торжественно, словно в храме, где нет ни души, только горят, потрескивая, многочисленные свечи. Солнце просвечивало налитые соком ягоды, так что в центре просвечивали черные пятнышки — косточки. Навстречу двигалась молодая женщина с младенцем в руках. Владимир приближался и, в какой-то момент понял, что это Анечка с так и не рожденным сыном. Егоркой. Сердце забилось так, что жилки запульсировали на шее, он побежал навстречу, но в паре шагов словно увяз в тягучей патоке. Он плакал, отчаянно и яростно бился о невидимую стену, но не смог сделать и шага.

— Володенька, здравствуй, — тихо произнесла девушка и знакомые звуки родного голоса словно выпустила из него весь пар гнева и отчаяния. Он замер, — Мертвым и живым нельзя быть вместе. Не рвись и не рви мне сердце ....

— Здравствуй, любимая... — прошептал.

Она тихо и так знакомо рассмеялась, что от отчаяния он рухнул на колени, не отрывая взгляда от родного лица.

— Я умерла, любимый, здравствовать мне поздно...

— Я... я виноват, когда вы погибли я не был с вами.

— Никто не виноват... но нам невыносимо смотреть как ты мучаешься там, на Земле. Я прошу тебя будь счастлив. Этого хочу и я и Егорка...

Пробуждение произошло самым житейским образом. Просто-напросто открыл глаза. Солнце обливало комнату живительным светом. Луч отразился от окон многоэтажки напротив, на миг ослепил. Он прикрыл глаза ладонью, а когда убрал ее, увидел: новый день пришел на Землю. Неподвижный взгляд выпивохи, сквернослова и человека с обожженной душой, пережившего такое, что хватило бы на десятерых не отрывался от вида просыпающейся Москвы с 55 этажа. Впервые за много лет его отпустило, и он наконец простил себя за невольную, но возложенную на себя вину. На душе царило умиротворение. А еще мысли занимала Бельцева и не как начальник, а как привлекательная женщина...