Ар Мегиддо 1. Река вечности

— Что может быть хуже, — буркнул Аттал, — я такого разгрома не помню. Ещё не известно, жив ли царь.

— Царь-то? Жив, я уверен. Небось, ещё и наподдал варварам. Они всего лишь обоз разметали, да и то не весь, а ты уже обосрался.

— Пасть захлопни.

— Ладно-ладно. Слушай, если меня убьют, а ты уцелеешь, царю расскажи...

— Чего рассказать-то?

— Тот заброшенный город, он вовсе не заброшен. Большой, крепкостенный. Не мёртвый вовсе. Эти египтяне его осаждают. У них знамёна с письменами. Там названо имя — Менхеперра.

— Кто это?

— Фараон, царь египетский.

— Ты что, по-ихнему понимаешь? Откуда?

Аристомен усмехнулся.

— Все тебе расскажи... Меньше знаешь — крепче спишь.

— А царю есть дело, как зовут этого фара...она?

— Царю до всего дело есть. А особенно ему до того дело будет, что фараон этот помер тыщу лет назад.

— Чего-о? Тебе по голове приложили? Мы что, с мёртвыми воюем? С выходцами?

— Вроде того, — негромко сказал разведчик.

Аттал недоверчиво покачал головой.

— Я видел, как ты одного из них проткнул. Выходца так просто не упокоишь. Он ведь уже мёртвый.

Овраг оказался не таким уж длинным и плавно вывел беглецов наверх. Здесь снова начиналось открытое место.

— Люди это. Из плоти и крови.

Аттал вытянул вперёд руку.

— И этот тоже?

— И этот, — Аристомен поудобнее перехватил ромфайю.

Навстречу им, в полусотне шагов, не больше, двигался всадник. Египтянин многозначительно покачал копьём и указал остриём на землю.

— Предлагает бросить оружие, — догадался Аттал.

Аристомен вытянул вперёд руку с мечом, а другой похлопал по локтевому сгибу.

Египтянин усмехнулся и взял копьё наперевес.

— Ты слева, я справа, — сказал Аристомен и вскинул ромфайю.

В качестве цели египтянин выбрал разведчика, хотя сподручнее было бить фракийца.

"По одежде и шлему распознал большого начальника, живым будет брать".

Египтянин пустил коня вскачь. Аристомен изготовился и в последний момент перебежал всаднику дорогу, сбив с ног фракийца. Взмахнул длинным клинком.

Конь Аннуи споткнулся, кубарем покатился по земле вместе с седоком, придавив его своей тушей.

Аристомен приблизился к воину, держа меч наготове. Египтянин лежал на спине и хрипел. Изо рта толчками лилась кровь. Грудь раздавлена, лёгкие порваны. Может ещё и хребет сломан. Не жилец.

Воин шевельнул левой рукой. С нечеловеческим усилием, по глазам видно, дотянулся до своего горла и сдёрнул какую-то фигурку на золотой цепочке. Протянул Аристомену. Тот принял дар. Египтянин прохрипел что-то на своём языке, Аттал ни слова не понял, разобрал только "Ранефер", но лазутчик кивнул.

Аннуи закрыл глаза.

Аристомен повернулся к фракийцу, опустив меч.

— Что он сказал?

Разведчик раскрыл ладонь. На ней лежала фигурка. Материал похож на синий нефрит.

— Что это?

— Это Маат.

— Кто? — Аттал поднял статуэтку за цепочку на уровень глаз.

— Богиня истинного миропорядка, вечности и смерти. Они — странный народ. Считают, что истинная жизнь наступает для чистых душ за порогом смерти. Он просил, чтобы я отдал фигурку полководцу Ранеферу и сказал, что воин Аннуи исполнил свой долг во славу фараона.

Князь вернул фигурку лазутчику.

— Нет там никакой истинной жизни. Только ожидание в чертоге Залмоксиса. Эллины и вы, македоняне, (на этих словах Аристомен усмехнулся) верят, что там только багровая тьма и вечное забвение, но мы, фракийцы, знаем, что после ожидания своего часа нас ждёт перерождение. Истинная жизнь ... — Аттал хмыкнул, — варвары...

— Ва-а-арвары! — передразнил фракийца Аристомен, — сам Фалес Милетянин не столько удивлял египтян своим разумом, сколько учился знаниям у их жрецов Братства Тота. Это они рассказали ему, что затмения солнца происходят, когда его закрывает луна. И ещё многое...

Лазутчик перевернул фигурку, всмотрелся.

— Имена женские, но в царских рамках. Не знаю такой царицы Египта, — Аристомен задумался.

— Не знает он. Затмения солнца... И кто наплёл-то? Бывал что ли у них? Потому и язык знаешь?

— Бывал? — рассеяно переспросил Аристомен, поглядев куда-то за плечо Аттала, — не важно. Смотри.

Аттал обернулся.

К ним приближались три колесницы и несколько всадников. Пальцы Аристомена разжались и длинный клинок упал на землю. Аттал тоже все понял.

— Сдаёмся! — фракиец бросил оружие.

С первой из колесниц соскочил воин, подошёл к телу старика, склонился над ним.

— Нефер-Неферу, ди уат хеб неджем Та-Мери Аменети таа аха Аннуи[61]!

[61] "Прекраснейшая, даруй путь радостный и сладкий на запад в Землю Возлюбленных отважному воину Аннуи". Стандартная формулировка военной древнеегипетской "отходной", варианты обнаруживались археологами вшитыми в походную одежду и подбой доспехов.

— Что он сказал? — прошептал Аттал.

— Попросил богиню даровать сладкий и радостный путь на Острова Блаженных для воина Аннуи, — так же негромко ответил Аристомен.

Египтянин подошёл к ним.

— Ди Ранефер, — Аристомен протянул статуэтку на ладони.

Тот замер на мгновение, заломив бровь, взял украшение, перевернул.

— Ренуи Сит-Амен[62]!

[62] "Имена Дочери Амена!" Дочь Бога — один из основных титулов древнеегипетских правительниц.

Египтянин вновь поднял глаза на пленных и жестом приказал следовать за ним.

Часть хабиру, нахлёстывая коней, неслась к западу. Как раз туда, куда нужно Александру, поэтому "друзья", не обращая внимания на остальных кочевников, устремились в погоню за этой горсткой беглецов.

Неожиданно варвары резко отвернули в сторону. Навстречу скакали всадники, летели несколько колесниц, бежали пешие.

— Наши! — вытянул руку Клит.

— Вижу, — ответил царь, — это Птолемей! Идём к нему! Гераклид, со своей илой преследуй варваров!

Две сотни "друзей" бросились за удирающими хабиру, а царь повернул навстречу Птолемею.

Лагид стоял на площадке первой из колесниц. Александр осадил Букефала и вскинул лицо к небу.

— Хвала тебе, Сотер[63]!

[63] Сотёр (греч.) — "спаситель". Эпитет Зевса.

Колесница Лагида остановилась подле царя.

— Ты жив!

— А что мне сделается, — усмехнулся Птолемей.

— Где Гелланик?

— Не знаю. Думаю, что он мёртв или попал в плен.

— Гелланик в плен? Никогда!

— Значит, уже ступил на ладью, — согласно кивнул Птолмей, -Александр, эти египтяне по-настоящему умеют воевать, персам до них, как до Олимпа. Наподдали нам, будь здоров!

Александр поджал губы, осмотрелся по сторонам. Вдалеке маячили колесницы варваров, однако они не пытались приблизиться. По дороге подходила колонна измученных бойней щитоносцев, торопливо погоняли мулов обозные.

— Что прикажешь. Александр? — спросил Птолемей, — перегруппироваться? Они все разбились на десяток осколков. Поодиночке перебьём.

— Смотрите! — крикнул Клит.

Царь взглянул в указанном направлении. Ила Гераклида, только-что отправившаяся в погоню, уже возвращалась. И явно поредела.

— Что случилось? — крикнул царь, когда "друзья" приблизились.

— Они навели нас на засаду, — ответил Гераклид, — там свежие силы. Много лучников. Начали бить издалека. Ни разу не слышал, что с такого расстояния можно поражать цель... Я приказал отступать.

— Свежие силы... — процедил Александр.

Царь выехал навстречу подходящим воинам. Гипасписты шли торопливо, но было видно, что они уже совсем выбились из сил. Лохаг Менесфей приветствовал царя, подняв щит. Подошли воины Ликона и Бергея. Последних особенно мало.

Из зарослей показалась вторая колонна щитоносцев. Впереди ехали несколько колесниц. Четырёхконные чудовища Ранефера. Передней правил могучего сложения воин, а когда она приблизилась, оказалось, что на площадке сидит ещё один. Его нога и левое плечо перетянуты тряпицами, оторванными от полы хитона.

— А, вчерашние смутьяны? — узнал воинов Александр.

— Да, царь... — прохрипел Теримах (это он сидел на площадке).

— Прости нас, царь, — прогудел Полидор.

— В чём можно обвинить таких храбрецов? — Александр обвёл взглядом все прибывающих воинов, — вы все — герои, каждый из вас равен богоборцу Диомеду! Никогда ещё мы не встречали столь сильного и упорного противника среди варваров! Только эллины способны так драться!

Александр взглянул на Птолемея. Тот внимательно смотрел на царя.

— Что ты прикажешь, Александр?

— Лагид, ты же присутствовал на встрече. Это — передовой отряд. И где-то поблизости фараон Менхеперра. Они превосходят нас числом...

— И бьются, как одержимые, — вставил Птолемей, — мы едва одолели горстку, Александр.

Царь хищно раздул ноздри.

— Мы ещё вернёмся, Лагид! Со всеми нашими силами! И вот тогда посмотрим...

Царь приложил ладонь козырьком к шлему. Солнце, перевалившее зенит, слепило глаза.

— Они не приближаются. Стоят вдалеке. Видать, не бессмертные, — Александр повысил голос, чтобы слышали все воины, — они не бессмертные!

Воины закричали, ударили копьями и мечами в щиты.

— Александр! Александр!

Птолемей покачал головой. В отличие от царя, он только что побывал на пороге Тартара, и у него сложилось совсем иное мнение на счёт смертности варваров.

— Идём в Тир! — приказал царь.

— А тело Гелланика? — спросил Лагид.

Александр скрипнул зубами, но не ответил.

Ипи, восстановив порядки, повёл колесницы вслед акайвашта, но увидев, что их отряды соединились, приказал остановиться.

Ранефер смотрел, как Алесанрас отступает и понимал, что не имеет сил, дабы задержать его. Поле боя осталось за сынами Та-Кем, и Величайший Менхеперра высечет на пилоне средь побеждённых племён ещё одно — акайвашта, но радости Верховный Хранитель не испытывал.

"Мы пройдём сквозь вас".

Вождь чужаков выполнил свою угрозу.

Воинство Маат Торжествующей, располовинившее двадцатитысячное отборное войско Нахарина, прикрытое царями фенех, смогло одолеть, но не сокрушить, не опрокинуть, не обратить в бегство, менее четырёх тысяч акайвашта. Однако, вовсе не досаду, но удивление и восхищение выражало в сей момент лицо Ранефера.

5

Горе тебе, Град-на-острове!

Цор, Тисури, Тир[64]

[64] Финикийское, египетское и греческое название Тира.

Ночью выпал снег. Оскорблённое небо, спеша как можно скорее спрятать следы чудовищного танца смерти, скрылось за серыми тучами, дохнуло метелью. Пусть ровный белый ковёр укроет безжизненную солончаковую степь Гадамарги[65], где не растёт даже ковыль, спрячет боль и страдания тысяч душ, безжалостно вырванных из жизни жестокосердным Танатом, сотрёт из памяти вечности безумие, охватившее смертных, что в гордыне своей присвоили себе право распоряжаться судьбами.

[65] Гадамарга (Гадамала) — область в Сузиане, где зимой 316 г. до н.э. произошло решающее сражение между бывшими полководцами Александра, диадохами Антигоном Одноглазым и Эвменом.

Не думать, не видеть, не знать. Было? Не было? Снег сотрёт все следы...

Рассвет не принёс облегчения, забытья. Будто мало смерти пыльной равнине, где ни зверь не живёт, ни птица не гнездится. Ещё вчера плоская, будто гладко оструганная доска, ныне она бугрилась складками гигантского белоснежного плаща. Трупы людей, лошадей. Десятки, сотни, тысячи... Их никто не убирал. Пережившим безумие — не до того.

Злой ветер, леденящий кровь в жилах, рвал с плеч плащ, бросая в пылающее лицо обжигающие холодом снежные заряды. Длинные чёрные полы плаща трепетали и хлопали, словно крылья огромной птицы, заглушая все прочие звуки.

"А вот и вороны..."

Откуда они здесь?

Чёрное на белом. Белое на чёрном. Белая земля, белые, сведённые мукой, окоченевшие лица покойников. От этой бесконечной белизны болели глаза.

Душа стремилась вырваться из чёрно-белой темницы. Хриплое карканье разрывало зыбкую ткань реальности. Та трещала по швам, обнажая яркое многоцветье красок, заполняющих сознание, подобно морским водам, проникшим внутрь проломленного тараном корпуса корабля. И в этом бешеном калейдоскопе призрачных образов отчётливо проступали черты женского лица.

"Чего ты хочешь?"

Её губы неподвижны. Голос, мелодичный, бесконечно приятный, кажется, лился отовсюду.

Эвмен прикрыл лицо ладонью, укрываясь от ветра. Обернулся. В глазах на миг потемнело. Завывания снежной бури в одночасье сменились многоголосьем ревущей битвы. Лошадиный храп, треск ломающихся копий, крики.

"Чего ты хочешь?"

Чего я хочу? Исполнения всех своих замыслов, мечтаний, того же, чего хотят все. Победы в битве? Да, я хочу победы. Но за все надо платить. Что если цена в итоге будет страшнее самой ужасной участи, что выпадали на долю побеждённых полководцев? Отвергнуть помощь, отдаться на волю судьбе?

"А знаешь ли ты свою судьбу?"

Да. Теперь он видел ясно.

"Я среди зверей".

Строй войска. Пёстрая масса людей, тысячи лиц, растерянных, даже испуганных. И немногие из них искажены злобой и ненавистью.

"Подлейшие из македонян! Вы выдаёте, как пленника, своего полководца. Разве не отвратительно, что из-за отнятого у вас обоза вы признаёте себя побеждёнными, как будто победа заключается не в превосходстве оружия, а в захвате имущества, и как выкуп за свои пожитки вы посылаете врагу своего полководца. Меня, непобеждённого и победителя, ведут в плен и губят мои же соратники!"

Они предали его. Старейшие воины великого Александра, "Серебряные щиты", прошедшие множество битв, ни разу не побеждённые, как и сейчас, когда они разметали фалангу Антигона, были наголову разгромлены собственной жадностью. Униженно, как шакалы на брюхе, они приползли к побеждённому врагу с просьбой вернуть обоз с их жёнами, наложницами и награбленным добром, который посчастливилось захватить воинам Антигона в самом конце сражения. Взамен Тевтам предложил выдать Одноглазому своего полководца.

Эвмен слишком устал. Он знал, что его ждёт, ибо был предупреждён "доброжелателем". Наверное, его следовало бы считать другом? Со стороны могло показаться, что так оно и есть. Самообман... "Друг" всего лишь опасался, что полководец сложит голову, не успев вернуть денег, выданных в долг...

Он так и не стал для них своим. Воистину, зависть и жадность Тевтама беспредельны. Долгие годы плечом к плечу, десятки битв. Все это оказалось лишь пустым звуком. Золото — вот истинный движитель всей этой массы людей. Золото, золото, тысячу раз золото, а ещё красивые тряпки и женщины. Для этого был совершен поход на край света с Александром? В Персиде они сожгли все. Сотни телег с награбленным добром превратились в единый костёр. Даже не по слову его. По одному осуждающему взгляду. Пошли они дальше и покорили Бактрию, Индию. За кардийцем они не идут. Кто он такой? За долгие годы никто из них, друзей покойного царя, так и не удосужился разглядеть за неизменной чернильницей, вощёной табличкой со стилом и грудой папирусов, равного себе. Разглядел Александр. Как все эти селевки и леоннаты бесились, когда царь назначил кардийца начальником конницы. Писаря сделал полководцем. Как многого они не знали, не желали знать... И вот теперь, когда семь лет уже нет Александра, они идут не за кардийцем. Они идут за золотом. Только оно — их цель.