— Майор Лафолле, — сказал он.
Лафолле вытянулся по стойке "смирно", передал фуражку невысокому светловолосому оруженосцу справа от себя, сделал два решительных шага вперед и опустился перед ней на одно колено. Он потянулся, положил свои руки поверх ее, ладонь к ладони, и посмотрел на нее спокойным взглядом.
— Перед Богом, Создателем и Испытующим всех нас; перед Его Сыном, Который умер, чтобы заступиться за всех нас; и перед Святым Утешителем, я, Эндрю Енох Лафолле, приношу клятву верности леди Хонор Харрингтон, землевладелице Харрингтон, без каких-либо умственных или моральных оговорок, — сказал он, и его голос звучал так же спокойно, какими были глаза. — Я клянусь, что с этого дня, отныне и навсегда, я буду верным ей человеком, с сердцем, волей, телом и мечом, послушным ее слову и ее воле. Я буду стоять перед ней в жизненном испытании, между ней и теми, кто хотел бы причинить ей вред, и прикрывать ее спину в битве. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы выполнить свои обязательства по отношению к ней, к ее ключу и к ее дому, пока я жив, если Бог даст мне для этого возможность и разум. Я не обману этого доверия, даже если оно будет стоить мне жизни, и я предаю себя суду землевладелицы и Самого Бога за верность, с которой я чту и выполняю обязательства, которые я теперь беру на себя перед Ним и этой компанией.
Эти слова прокатились по Хонор, унесенные волной его эмоций, искренностью этой клятвы. Этот человек точно знал, что он только что поклялся сделать, и каждое его слово было искренним. Он действительно скорее умрет, чем нарушит эту клятву, и она почувствовала гранитную душу Грейсона в этих словах, когда они вселили такую же каменную целостность в ее собственное сердце, в ее собственную душу.
— И я, Хонор Стефани Харрингтон, принимаю вашу клятву, — ответила она таким же ровным голосом, искренность которого так же глубоко проникла в ее душу. — Вы — мой меч и мой щит, и я буду защищать вас от всех врагов, платить справедливостью за справедливость, верностью за верность и карать за нарушение клятвы. Пусть Бог судит меня и моих близких так же, как Он судит вас и ваших близких.
— Да будем свидетелями мы все, — тихо произнес Говард Клинкскейлс, и от оруженосцев, стоявших позади Лафолле, донесся тихий поток одобрительных возгласов.
Майор долго стоял на одном колене, не двигаясь. Затем он встал и забрал фуражку у своего спутника. Но он не вернулся в строй, который покинул. Вместо этого он встал позади Хонор и занял свое место справа от нее. Она уже чувствовала, что он никогда не покинет это место.
— Оруженосец Кэндлесс, — сказал он, и оруженосец, державший его фуражку, передал свой головной убор мужчине, стоявшему рядом с ним. Он опустился на колено перед Хонор и протянул свои руки, чтобы положить их поверх ее ладоней.
— Перед Богом, Создателем и Испытующим всех нас; перед Его Сыном, Который умер, чтобы заступиться за всех нас; и перед Святым Утешителем, — начал он, и его голос был таким же твердым, как у Лафолле, — я, Джеймс Эликсандр Кэндлесс, клянусь в верности леди Хонор Харрингтон, землевладелице Харрингтон, без каких-либо умственных или моральных оговорок. Я клянусь, что с этого дня, отныне и навсегда, я буду верным ей человеком, сердцем, волей, телом и мечом, послушным ее слову и ее воле. Я буду...
КЕВ "Принц Эдриэн"
Орбита планеты Мантикора
Двойная система Мантикоры
7 декабря 1905 г. э. р.
— Как ты думаешь, что он собирается сказать нам, шкипер?
— Лев, и что именно заставляет тебя думать, что у меня есть дар предвидения в дополнение ко многим другим своим талантам? — немного раздраженно спросил Элистер Маккеон.
— Потому что ты капитан, шкипер! — коммандер Лев Карсон, старпом "Принца Эдриэна", широко раскрыл свои серо-голубые глаза. — Мне сказали на Острове. "Ваш шкипер знает все", — сказали они! Ты хочешь сказать, что они солгали? Скажи, что это не так!
— То, что мы знаем все, не означает, что мы должны делиться всем с невежественными мужланами, которых назначают старпомами. Предполагается, что ты приобретаешь опыт — да поможет нам всем Бог — и когда-нибудь сам станешь командиром крейсера, — Маккеон покачал головой. — Ты же понимаешь, я содрогаюсь при мысли об апокалиптических последствиях предоставления тебе собственного корабля, но это не освобождает меня от ответственности подготовить тебя к этой роли наилучшим образом. И, поверь мне, бюро по кадрам и совет по назначениям даже не подумают повысить тебя до моего нынешнего высокого статуса, пока ты не продемонстрируешь, что тоже все знаешь.
— Ну, совершенно нормально просто сказать: — "Я не знаю, Лев. Как ты думаешь, что он собирается нам сказать?"
— Вряд ли подобает столь высокомерному капитану второго ранга, как я, так обращаться к простому коммандеру, — сурово сказал Маккеон.
Карсон усмехнулся, но затем выражение его лица стало серьезным.
— Серьезно, шкип. Ты хоть представляешь, что все это значит, — он махнул в сторону дисплея в комнате для совещаний, на котором в данный момент были только обои с изображением "Принца Эдриэна", — вот все это?
— Не намного больше, чем ты, — пожал плечами Маккеон. — Я имею в виду, что, очевидно, это будет отражать нашу оперативную позицию, но пока мы не получим это чертово объявление войны, мы все будем просто мочиться в свои скафандры. Так что, скорее всего, будет еще куча всего в том же духе. Не то чтобы я не был уверен, что граф с удовольствием отдал бы нам приказы о передвижении завтра!
— Да, — нахмурился Карсон. — Мы теряем время, шкипер. Эти потери отзовутся и надерут нам всем задницы, прежде чем все закончится.
— И что именно заставляет тебя думать, что это имеет значение для таких кретинов, как Норт-Холлоу и Хай-Ридж? — спросил Маккеон гораздо более мрачным тоном.
Карсон начал было быстро отвечать, но затем остановился. Коммандер знал, что большая часть этой мрачности была вызвана профессиональным пониманием его командиром того, во что в будущем обойдется военному флоту задержка с официальным заявлением. Но многое из этого было гораздо более личным. Вся команда корабля знала о глубокой дружбе Элистера Маккеона с графиней Харрингтон.
— Ну, — начал он через мгновение, — по крайней мере...
Его прервал мелодичный перезвон, и с переборки исчезли обои с изображением корабля, сменившись дисплеем для совещаний, в центре которого был изображен капитан Байрон Хантер. Темноволосого капитана окружали прямоугольники небольших отдельных окон. Большинство из этих окон были заняты вице-адмиралами или контр-адмиралами и их начальниками штабов; все остальные были заняты коммодорами... кроме одного.
На нем были изображены Элистер Маккеон и Лев Карсон.
— Добрый день, леди и джентльмены, — сказал Хантер, кивая собравшимся командирам эскадр и дивизионов на своем собственном дисплее. — Адмирал Уайтхейвен скоро будет с нами, но он задержался из-за совещания с первым космос-лордом. И нет, — Хантер криво усмехнулся, — к сожалению, не для того, чтобы получить наши приказы о выходе в космос.
Многие из собравшихся офицеров фыркнули — или хихикнули — на это, но на самом деле им было не так уж смешно.
— Тем не менее, адмирал попросил меня представить краткую информацию, которую я все равно собирался объявить, — продолжил капитан. — Итак, без дальнейших церемоний, давайте перейдем к делу.
Маккеон сел немного прямее, когда начальник штаба Уайтхейвена коснулся умного экрана и открыл свои собственные заметки. Маккеон на самом деле не ожидал, что будет присутствовать на брифингах такого уровня, но это было до того, как коммодор Эрика Виленски, назначенная командиром дивизиона крейсеров 33.2, "стала недоступной". Ходили слухи, что причиной, по которой она стала недоступна, был ее разговор с графом Уайтхейвеном. Учитывая, что Виленски была троюродной сестрой Павла Юнга, а репутация у нее была ненамного лучше, чем у него, Маккеону было нетрудно в это поверить. Любой словарь мог бы использовать фотографию Виленски для иллюстрации определения "коррумпированной, высокородной, слабоумной аристократки", и она точно не покрыла себя профессиональной славой в ходе своей флотской карьеры.
Хэмиш Эликсандер, с другой стороны, был общепризнанным лучшим стратегом и тактиком из носивших в настоящее время военную форму, и он не испытывал особой симпатии к малокомпетентным — в лучшем случае — обладателям титулов. Хуже того, с точки зрения Виленски, очень немногие представители аристократии Звездного королевства могли сравниться по происхождению с Уайтхейвеном, несмотря на это — или, возможно, из-за этого — Эликсандер был абсолютно нетерпим к любому, кто использовал случайность своего рождения как повод насмехаться над людьми менее благородного происхождения.
Этих факторов было бы достаточно, чтобы при любых обстоятельствах создать определенную напряженность в отношениях между ним и Виленски. Тот факт, что она даже громче, чем большинство членов ассоциации консерваторов, защищала Павла Юнга и, как следствие, осуждала Хонор Харрингтон, мог только усугубить ситуацию. Фактически, она официально осудила военный трибунал над Юнгом, на котором председательствовал Уайтхейвен, как "ультрапартийную охоту на ведьм, организованную по политическим мотивам на самых высоких уровнях нынешнего правительства ", что представляло собой прямое нарушение четвертой статьи военного кодекса для любого находящегося на службе офицера. Военно-юридическое управление простило ее, дав лишь шлепок по запястью — исключительно, как всем было прекрасно известно, потому, что нынешний политический климат был "ультрапартийным", если не по тем причинам, о которых заявляла Виленски, и, если бы шлепок был посильнее, это могло бы только усугубить ситуацию. Но весь военный флот знал о нравах Уайтхейвена, и до значительной части этого флота доходили слухи о том, что Хонор была известна среди выдающихся младших офицеров, которых поддерживал Хэмиш Эликсандер.
Все это привело к тому... что вряд ли коммодор Виленски была бы особенно рада оказаться под его флагом.
Именно поэтому некий Элистер Маккеон, который тоже не сходился с ней во взглядах, был рад, что не оказался под ее началом. И не только потому, что это позволило ему занять, пусть и временно, ее место в качестве старшего офицера, командующего дивизионом крейсеров 33.2. Он сомневался, что простому капитану второго ранга будет позволено долго занимать это место, но он был на целых два месяца старше Кристины Зарагосы, капитана КЕВ "Цестус". Он командир, и это было его дело, пока не появился кто-то более высокопоставленный.
— Во-первых, — начал Хантер, — как я уже сказал, мы до сих пор не получили ничего, даже отдаленно напоминающего приказы о перемещении. На данный момент и, к сожалению, в обозримом будущем, похоже, мы останемся в составе флота Метрополии. Адмирала снова заверили, что если и когда мы когда-нибудь получим официальное объявление войны, Шестой флот будет официально задействован, и нам почти наверняка будет поручено обеспечить контроль над терминалом Звезда Тревора. Очевидно, что, как и все остальное, это может измениться, и чем дольше откладывается объявление войны, тем больше вероятность того, что изменения произойдут.
Ни одно из лиц на экране не выглядело счастливым, услышав это. Маккеон мрачно отметил, что никто из них не выглядел особо удивленным.
— В настоящий момент официально адмиралтейство вынуждено продолжать действовать в условиях мирного времени, — продолжил Хантер. — На практике это означает, что мы заставляем Питера платить Полу. Все вы знаете, что без официального объявления адмирал Капарелли имеет лишь ограниченные полномочия по вводу войск в бой, но, возможно, не в полной мере осознаете, что те же политические факторы, которые задержали принятие объявления, также препятствовали каждому запросу о дополнительном чрезвычайном финансировании. Адмиралтейство также не может по закону мобилизовать какой-либо резервный персонал или корабли без специального разрешения парламента... или той декларации, которой у нас до сих пор нет.
— Это означает, что мы, по сути, ограничены нашими подразделениями, действующими на момент Хэнкока и третьего сражения при Ельцине, за вычетом тех, кто находится в списке выздоравливающих после полученных боевых ран. Мы отозвали из Силезии все, что могли, но у нас в конфедерации было очень мало крупных кораблей, так что это не сильно увеличило нашу боевую мощь. А это означает, что мы рассредоточены в более слабом составе, и что у нас меньше боеприпасов, чем кому-либо хотелось бы. Даже при наших скромных темпах работы запасные части и боеприпасы расходуются с угрожающей скоростью, и, учитывая ущерб от Хэнкока и Ельцина, захваченные призы, которые мы планируем добавить к нашей собственной стене, и регулярные циклы технического обслуживания, мы сталкиваемся со значительными проблемами в обслуживании и с отсутствием свободных мест на верфях для их решения.
— Хорошая новость, какой бы она ни была, заключается в том, что, поскольку мы выполнили практически все непосредственные задачи "Ответного удара Гамма", нам все равно пришлось бы отступить, пока мы не получим объявление. Мы не справляемся даже с самым необходимым техническим обслуживанием, ведя войну, как это обычно называют, на пределе возможностей, и тот факт, что мы были вынуждены приостановить наступательные операции, по крайней мере, даст нам шанс удовлетворить некоторые из наших наиболее важных потребностей в ремонте. С другой стороны, мы так сильно сократили расходы на обслуживание, что проблемы с ним не исчезнут в ближайшее время, даже если мы завтра чудесным образом получим объявление и полное финансирование. И тот факт, что мы проводим, по крайней мере, некоторые необходимые ремонтные работы, — это очень скромная светлая сторона, на которую стоит обратить внимание, потому что, в то время как хевы все еще пребывают в состоянии, которое вы могли бы назвать значительным беспорядком, разведуправление флота указывает на то, что Пьер неуклонно укрепляет свою власть.
Хантер сделал паузу, затем оторвался от своих записей, чтобы встретиться взглядом со своими слушателями.
— Рискуя слишком близко подойти к четвертой статье, я бы сказал, прискорбно, ... что некоторые члены парламента не могут без радара найти свои задницы обеими руками, — сказал он, и Маккеон мысленно поджал губы, тихо присвистнув от удивления. Удивительно не то, что Хантер так думал, а то, что он был готов сказать это даже здесь.
Статья четвертая запрещает поведение, наносящее ущерб системе подчинения и авторитету национального командования. Среди прочего, закон запрещал действующему офицеру публично демонстрировать неуважение к своему военному или гражданскому начальству, и именно здесь коммодор Виленски перешла черту, намекнув — черт возьми, заявив, — что Юнг был неправомерно отдан под трибунал по прямому приказу кого-то из правительства Кромарти. Или, по крайней мере, кого-то из командования военного флота, чтобы выслужиться перед правительством.
Конечно, Хантер был осторожен, говоря о членах парламента, а не о самом институте парламента. Это было узкое, но реальное различие. И все же, хотя этот фиговый листок мог бы защитить его от юридических или официальных последствий, он никак не защитил бы его от этих членов или их союзников на службе, если бы до них дошли слухи об этом.
