Конев. Главное даже не это. Мы... решительно отметаем обвинение в какой-то там безответственности. Имело место скоординированное по времени нападение на наиболее ответственных командиров во время продолжающихся боевых действий. Более тяжелое военное преступление трудно даже придумать. Более тяжелое и, — хочу особо подчеркнуть это! — более опасное для воюющего государства. Спрашивается, — как еще мы могли отреагировать? Точнее и тоньше? Так нам на это не дали времени! И еще: я тоже не вполне понимаю, чего хотел добиться Сталин этой речью? Чтобы он был восстановлен во всех властных полномочиях после случившегося? Чтобы НКВД была возвращена прежняя бесконтрольность? Так этого не будет. Среди собравшихся нет самоубийц. Не для того, как говорится, поднимались в атаку, чтоб сгинуть, уже добившись цели. А, главное, той системы больше просто не существует. Для того, чтобы ее восстановить, потребовались бы годы.

Василевский. Товарищ Кузнецов?

Кузнецов. Это невозможно чисто технически. Выпустить арестованных особистов и заменить армейскую охрану на чекистов? Как вы это себе представляете? И зачем? Вы не представляете себе, сколько интересного уже успели найти мои ребята даже на самый поверхностный взгляд. А некоторых деятелей и вообще нельзя отпускать. Деканозова, например. Или Влодзимирского. Да мало ли. А что теперь прикажете делать с Берия, совершившим попытку государственного переворота и, по сути, предавшим своего командира? Его люди опоздали буквально на час... Однозначно нет.

Василевский. Товарищ Баграмян?

Баграмян. Тему о том, чтобы бывшее считать небывшим, предлагаю даже не обсуждать. Потому что бессмысленно.

Сталин. Хорошо. И что, на ваш взгляд, обсуждать имеет смысл?

Василевский. Слово имеет товарищ Антонов.

Антонов. На самом деле вначале нужно будет решить только один вопрос. Тот, у которого могут быть только два решения. Доблестная Красная Армия проявила бдительность и освободила товарища Сталина из лап кровавых палачей переродившейся верхушки НКВД, совершившей попытку государственного переворота. Обращение товарища Сталина к народу. Второй вариант: вышеупомянутые кровавые палачи и фашистские шпионы растерзали нашего любимого вождя, но арестованы и теперь предстанут перед суровым, но справедливым, бля, пролетарским судом. Обращение к народу товарища Молотова. Решайте, товарищи. К вам, Иосиф Виссарионович, это тоже относится. Как бы ни в первую очередь. Предлагаю высказываться.

Василевский. Маршал Конев?

Конев. Не понимаю. "Освободили" — это что значит? Что он по прежнему председатель Совнаркома и Верховный Главнокомандующий? Мой непосредственный начальник, приказы которого я должен выполнять под угрозой трибунала и расстрела?

Голованов. Я так понимаю, товарищ Антонов, что таким образом только должно выглядеть? А кто тогда на самом деле будет отдавать настоящие приказы? Обязательные к исполнению? По-другому в армии быть не может.

Малиновский. Пусть отдает. Только не все.

Голованов. Это и называется "не по-настоящему".

Василевский. /Стучит карандашом по столу/ Прошу соблюдать порядок. Не устраивайте базар... товарищ Антонов?

Антонов. Ну почему? Ограничить, к примеру, решение вопросов по кадрам: оставить это за советом из своих... из ответственных, авторитетных, проверенных товарищей, оставив право голоса и товарищу Сталину. Пусть даже решающего, но только одного. Мы же, в конце концов, этого и добивались...

Василевский. С учетом сложившейся ситуации, в качестве решения, принимаемого в особом порядке и экстренно, — поддерживаю. У кого уточнения? Товарищ Кузнецов?

Кузнецов. Без изменения схемы информационного режима это почти бессмысленно. Если его информированность будет по-прежнему на порядок выше, чем у этого вашего... органа, он через неделю восстановит прежний уровень контроля над всем. О доступе к информации следует вынести отдельное и точное решение. Не допускающее кривотолков.

Василевский. Не надо себя обманывать: не решение. Точную, подробную и выверенную инструкцию. Кто-нибудь вообще отдает себе отчет, сколько у нас наберется подобных "частностей"?. Вы себе вообще представляете как это, — контролировать товарища Сталина? Который, официально, по-прежнему тот же самый великий Вождь, мудрый Учитель, самый верный последователь великого Ленина и э-э-э... прочее? Не забывайте, чьи портреты висят на каждом углу, а статуи стоят в каждом школьном дворе. А на самой первой странице учебника по тактике, — или по гинекологии, это все равно, — первыми словами: "Как нас учит великий Вождь...". Любой гражданин, который не в курсе, охранник, буфетчица, врач — со всех ног кинется выполнять любое его пожелание. Этому, товарищи, придется уделить самое пристальное внимание. Самое пристальное. И не ослаблять его впредь. Товарищ Голованов?

Голованов. Таким образом, в его непосредственном окружении следует оставить только лиц из числа особо стойких к его... обаянию.

Кузнецов. То есть, в переводе на общепонятный, окружить либо его личными врагами, стойкими только к нему, либо старыми, ко всему привычными тюремщиками, стойкими профессионально. Это называется домашний арест.

Пересыпкин. И пусть работает? Чи-исто наше изобретение. Советский приоритет тут, в отличие от Попова и Можайского, вне подозрений. "Шарашка" называется. Только, в данном случае, вроде как спецпошив.

Василевский. Еще раз напоминаю о необходимости соблюдать порядок. У нас нет времени на эмоции. Товарищ Кузнецов.

Кузнецов. Ну, со временем, режим содержания можно и сменить. Освободим мало-помалу от части обязанностей. Перестанем упоминать, — надо — не надо, — в газетах и по радио. Портретики того... проредим, а те, которые по десять метров и больше — совсем того... Народ у нас сообразительный, с большим политическим нюхом, читать между строк обученный, годика за два, глядишь, и привыкнет. Или отвыкнет, — как тут правильнее-то сказать?

Рокоссовский (с тонкой, но исключительно скверной улыбкой). То есть пахана будем загонять под шконку без особого спеху? Жилочки, значит, помотаем?

Антонов. Ну зачем вы так? Положение оставим. Просто не такое исключительное.

Сталин. Марыонэтка на троне? Фофан тряпочный? — Он медленно покачал головой. — Это нэ для Сталина.

Кузнецов. То есть вы предлагаете, чтобы мы не морочили себе голову. Обратите внимание: первое предложение по второму варианту решения проблемы. До сих пор дискуссия велась, так или иначе, вокруг первого...

Сталин. Это интэресно. И как обставите? Специалиста прихватили или кто-нибудь из вас сам исполнит товарища Сталина? Из табельного оружия? Может быть, — даже наградного?

Хрущев (Страшно щерит редкие зубы). А ты не ерепенься! Найдутся желающие! Рука не дрогнет! А надо будет — специалиста позовем...

Василевский. Товарищ Хрущев, лишаю вас слова на десять минут. Следующий будет лишен слова до конца совещания. Товарищ Говоров?

Говоров. Я бы хотел ответить товарищу Сталину. Так сказать, — прокомментировать его реплику. По утверждению академика Тарле, во время Ста Дней в Наполеона не посмел стрелять ни один солдат из всех посланных против него королевских войск. И все маршалы, благополучно предавшие его и перешедшие к победителям, тут же заново ему подчинились. И оставались с ним до конца. Вы, товарищ Сталин, фигура сопоставимого масштаба. Но у вас с Бонапартом есть серьезное различие. Он не сажал без вины своих маршалов, заведомо зная, что они не виноваты. И их жен. И жен почти всех своих министров. И детей маршалов и министров не стрелял. Кроме того, все присутствующие слишком хорошо знают, что вы никогда, никому, ничего не забывали. Так что вам не следует так уж рассчитывать, что рука не поднимется. Может быть и прямо противоположный сценарий...

Сталин. Так у него и маршалы были немного другие.

Василевский. Товарищ Антонов?

Антонов. Если уж на то пошло, то маршалы у вас только те, которых вы сами и подобрали, товарищ Сталин. Как, впрочем, и у Наполеона Бонапарта. А вообще разговор теряет конструктивность, а я хотел бы обозначить нашу общую, — с известными разногласиями, — позицию. Мы заинтересованы в сотрудничестве с вашей стороны, товарищ Сталин. Ваш опыт и авторитет были бы очень полезны, хотя все-таки и не имеют решающего значения. За вами, с теми ограничениями, которые примерно обозначены здесь, исходно предполагалось оставить прежние полномочия. Полномочия, сказал я, а не их видимость. Они будут гарантированы большинством здесь присутствующих. С позицией согласны отсутствующие здесь Жуков, главный маршал Новиков, адмирал Кузнецов. Остальные подчинятся большинству... Так вы согласны работать с известными ограничениями?

Сталин (равнодушно). А если нэт?

Антонов. Тогда могу только повторить ваши слова. Достойно всяческого сожаления, когда Верховный Главнокомандующий и Председатель Совнаркома рискует интересами страны, или, даже, откровенно жертвует ими, в угоду... не эгоистическим интересам даже, а в угоду непомерным амбициям и болезненной гордости. Полномочия, которые останутся у вас, все равно будут больше, чем у Черчилля или Рузвельта.

Сталин. А если всо-таки "нэт"?

Василевский. Я объясню. Ваш отказ затруднит нашу работу, но мы — справимся. Слишком хорошую школу прошли. И это, ПО СУТИ, главное. Остальное несравненно менее важно. Что у вас остается после этого? Шантаж тем, что мы не хотим "второго варианта"? Так можно обойтись даже без этого. Вы подаете в отставку, мы просим вас остаться, но вы настаиваете на своем. Тихая жизнь на даче с гарантированным уединением. Поверьте, — мы сумеем его обеспечить. Далее. Сталин остается на своем месте, на наших условиях, но это будет совсем другой человек. Просто очень, очень похожий. Вот он будет настоящей марионеткой. Да нет, хуже. Ширмой. И все его выкрутасы останутся в истории, как деяния великого Сталина. А еще — прикрытием наших дрязг, интриг и закулисной возни, которые, к сожалению, очень возможны. Не лучший вариант, но если вы не оставите нам другого выхода...

Терки III: фазный переход к разборкам

Вот тут-то в помещение возник офицер в комбинезоне и шлеме десантника и попросил разрешения обратиться к товарищу Василевскому. В таких случаях — разрешают, офицер подошел поближе и что-то очень негромко доложил. Так, что никто, кроме Василевского не слышал. Суть состояла в том, что десантников, блокировавших все подходы к заводоуправлению, занявших стрелковые позиции, оборудовавших, где надо, ячейки, расставивших пулеметы на ПРАВИЛЬНЫХ позициях, тоже окружили какие-то хорошо вооруженные люди. При соотношении примерно 10 : 1 в их пользу. Блокируя пулеметные позиции, к месту действия подоспели машины совсем новой, еще не виданной на фронте модели. Десантники — бесстрашные люди, и сам черт им не брат. Но те, кто постарше, объяснили тем, кто помладше, что представляют из себя разнокалиберные женщины и подростки в сером, с бледными разводами камуфляже и черных сапогах со светло-серыми отворотами. И о том, что без приказа и особой необходимости с ними связываются только психи. И что немцы в последнее время бежали без боя, узнав, что на них идет Серая Стая. У ВСЕХ на груди блестели боевые награды. У огромной сутулой бабы с некрасивым шрамом на левой щеке, стоявшей в первых рядах, не скрываясь, поверх фантастического бюста лежали пять "За Отвагу", "Красная Звезда" и "Солдатская Слава" III и II степеней. Она держалась так естественно, что это поневоле успокаивало. Ну окружили, ну с оружием. Все нормально будет.

— Товарищ Берович, — спросил Василевский, которому Санину фамилию только что тихо напомнили, — что это значит?

— К переговорам хотят присоединиться ряд членов правительства. Ванников, Тевосян, Малышев, Шахурин. Еще пара-тройка наркомов и директора крупнейших предприятий. Всего человек тридцать-сорок. Люди штатские, опасаются... Попросили гарантий, я дал.

— Бабы и подростки, говоришь? И ведь не обманул! Ну молоде-ец. Вот только не слишком ли много вы на себя берете, — тихо, сухим тоном спросил маршал, — Александр Иванович?

— Не исключено, товарищ Василевский. Я уже думал над этим, а потом понял. Так уж вышло, что я здесь поневоле оказался в роли хозяина. Это очень древняя роль. По сути, она лишает выбора. В обязанности хозяина входит гарантия безопасности гостей. Всех гостей, Александр Васильевич.

— А вам кто дал гарантию? Ваши люди — там, вы — здесь.

— Дело в том, что э-э-э... внешнее кольцо охраны по моему распоряжению организовала и отвечает за него Карина Сергеевна Морозова. Вы ее знаете. А если эта гарантия покажется недостаточной кому-то другому, пусть спросят тех, кто знает. Так что если меня не станет, остановить ее будет некому. Совсем.

Маршал устало потер виски.

— Ладно. Перерыв, что ли? Все равно ЭТИХ дожидаться...

Буквально через две минуты после этого девушки в сером камуфляже внесли посуду, грибную лапшу, хлеб и ледяную водку, расставив это на столы.

— Александр Иванович, — вежливо окликнул его Сталин, — ви нэ уделите мне минутку времени?

На взгляд, он выглядел заметно приободрившимся.

— Молодэц, — сказал он одобрительно, когда они отошли в сторонку, — пэрехитрил-таки генералов? Куда дэвать будешь? Мнэ сдаш?

Но, так как Саня не поспешил с подтверждением и уверениями в безусловной преданности, а взор — отвел в сторону, как будто в некотором смущении, Верховный снова помрачнел. Не всем людям одинаково легко говорить неприятные вещи старшим, поэтому пауза несколько затянулась.

— Дело в том, товарищ Сталин... что мне тоже не хочется, чтобы за мной однажды пришли просто потому, что таково требование момента по чьему-то субъективному мнению. Я тоже хочу относиться к людям, которых нельзя трогать. Если уж нельзя позволить быть спокойными всем, кто ни в чем не виноват, остается обеспечить железные гарантии хотя бы себе... Видите ли, я ведь знаю, что мой арест запланирован, причем, в конечном итоге, именно вами. И примерно когда, тоже знаю. Вы пока не решили только, что со мной делать потом: расстрелять от греха, отдать дознавателям годика на два, — чтоб научить жизни, — или лет на десять сдать в шарашку к Берия. Вот и скажите мне: ЗА ЧТО?

— А-а. У меня била мысль, что это все — ты. Что ж... Так устроена наша жизнь, мастер. Если над каждым в ЭТОЙ стране нэ будет висеть топор, то ее хватит лет на десять. А потом все потихоньку начнет сыпаться, сыпаться... И еще лет через тридцать-сорок рассыплется совсем. Поэтому среди начальников процентов десять должно сидеть таких, которые вовсе не причем. Пусть лучше на свободе будет ходить кое-кто из тех, кого есть за что...

— Вы не думайте, — я очень хорошо все это понимаю. Вот только кому нужна такая страна, где со своими могут поступить, как со врагом? Где ВСЕМ жителям страшно жить, говорить, и даже думать? Они разбегутся, а если не выйдет, то перестанут работать, а потом вымрут от водки и тоски. Стоит ли идти на жертвы ради ТАКОЙ страны? Нужно искать какое-то другое решение. То, что вы его не знаете, не значит, что его не существует.

— Ти, что ли, знаешь? Поэтому и мэня им сдашь? Тогда зачем витаскивал?