К феноменам, видимо, еще придется вернуться неоднократно, потому что мне не даёт покоя, вертится и ускользает одна любопытная идея о детерминированности событий, происходящих в социуме, причем детерминированность как раз и определяется менталитетом, в этом социуме преобладающем.
Это связано с культурным слоем, определяемом даже и не языком, потому что языковые формы культурного слоя — это то, что как бы даровано, чуть не сказал свыше, но я в это верю не очень, это даровано теми мыслеформами, или теми самыми мимами, которые расплодившись в культурном языковом слое социума, на каждого индивида влияют и непосредственно и опосредованно. Мне почему-то так кажется.
* * *
Макс сегодня топчет ногами столицу. Светка с утра усадила его в микроавтобус и категорически наказала день проболтаться на бывшей ВДНХ — она-то на работе, а ему нечего в четырёх стенах киснуть, пусть впечатлений набирается. Поболтаешься, говорит, среди народа, а в четыре у входа встретимся, я поведу тебя в музей.
Толпа, фонтаны, павильоны — давненько он тут был, в детстве ещё, не пионером, конечно, пионеры к тому времени благополучно скончались, да и выставка эта сплошной ярмаркой была — купи-продай вся Москва делала. А сейчас люди ходят чинно, не суетясь.
Он тоже чинно, не суетясь, прошелся от главного входа по центральной аллее, узнавая и не узнавая, тихонько радуясь своим ощущениям — забавно так экскурсантом побыть. Зашел в пару павильонов, обошел по кругу фонтан — летом тут, конечно веселее, но и сейчас видно толпы приезжих, фотографирующихся на фоне... Просто направился, куда-то вдаль, по диагонали, свернул какую-то аллейку.
О, знакомое местечко, не в смысле, что когда-то тут бывал, знакомое по духу — пивнушка, с советских, наверное, еще времён оставшаяся. И снаружи домик с колоннами, и внутри, как раньше было, столики, кружки классические, гранёные, сразу как-то захотелось чуть приобщиться, с народом пообщаться. И народ тут соответствующий — из тех, похоже, времён, и разговоры.
Макс подождал, пока нальют пару жигулёвского — в такой пивнушке ностальгически хочется только жигулёвское, хотя выбор тут несравненно богаче, чем в тех, которые он, по малолетству не узнал, и встал к пустующему столику у окна.
Рядом страсти кипели нешуточные, тоже из тех времён, как будто какая машина времени включилась.
— Я не знаю, русофоб Вы или нет. У меня не было случая, чтобы это узнать. Кроме того, мне это неинтересно, поскольку мы с Вами первый раз общаемся, и может быть последний.
Интеллигентного вида мужичок, в очках и с бородкой, рьяно наскакивал на оппонента, более простоватого вида, но тоже вполне так себе прикинутого гражданина лет сорока, видно, что приезжего, но не из самой уж глубинки, из миллионника, скорее всего.
Интеллигент же был явно местный, москвич из потомственных. На доктора технических наук тянул мужичок.
— Уважаемый, разве я у Вас что-то требовал? Нет, довольно вежливо попросил ответить. Причем, даже не просил дать полную оценку ситуации, а только ответить на вопрос, видно ли из неё, что я являюсь русофобом. То есть, человеком, ненавидящим или боящимся русских только потому, что они русские, а также ненавидящим русскую культуру, менталитет, религию... Вы абсолютно правы, у Вас для этого слишком мало данных, но ведь и у этих крикунов их не больше.
Дискуссия явно не тянет на бытовуху. Высокие материи обсуждают высокие договаривающиеся стороны, в эмпиреях витают. А страсти явно накаляются.
— Если перейти от ярлыка к идеям, то каковы признаки, по которым следует отнести человека к русофобам? Если Вы мне это подробно объясните, буду благодарен. Среди моих знакомых есть люди разных убеждений, но развешивать ярлыки у нас не принято, потому что это мало что объясняет. Это свойственно гуманитариям, людям с женственным восприятием и образным мышлением. Для привыкших цитировать без нужды и без меры, ярлык — это самая точная и короткая цитата. У нас тоже часто спорят, но никогда не цитируют.
— Разумеется, речь в нем не о Вашем утверждении, а вообще об обвинении меня в русофобстве. Между тем, любой вид национализма и шовинизма мне глубоко омерзителен, впрочем, как всякому нормальному человеку, гордиться тут нечем. Но этот эпатаж не есть сертификат психической нормальности. Впрочем, все же считаю этих господ достаточно вменяемыми, чтобы отвечать за такие оскорбления. А Вас почтительно благодарю.
— Увы, я тоже живу в цейтноте. Но когда кому-то говорят: 'Вы-то просто идиот, но за Вами пойдут железные когорты', — я не просто требую доказательств, я считаю, что никакая аргументация не сможет убедить меня в том, чего нет.
Судя по количеству пустых кружек на соседнем столике, дискуссия продолжалась уже довольно давно, и градус ее заметно повышался.
Оппоненты уже начали жестикулировать, да и громкость разговора увеличилась, Макс уже не мог не слышать дозволенные речи и постепенно начал вникать в суть.
А суть была в том, что граждане употребляющие столкнулись с явной несправедливостью. Один из них явно считал себя обиженным, не собеседником, нет, кем-то на улице, митингующими какими-то, которые на какую-то безобидную его реплику разразились жутким обвинением в русофобстве.
Произошла цепная реакция, и Макс почувствовал, как против какого собственного желания тоже оказывается втянутым.
— Мужики!!! Ну, вы, блин, даете!... Надеюсь, помощь рефери вам не потребуется? На хулиганов вы мало похожи, к тому же — не так чтобы молоды, и мне совестно брать вас за руки и разводить по углам, как нашкодивших школьников.
Совершенно не желая того, он встрял, и оба собеседника уставились слегка остолбенело на него.
Видимо сказал он весьма убедительно и твёрдо, да и весь его решительный вид подтвердил нешуточность намерений. Сразу возникла тишина.
Она повисла в воздухе, и даже продавщица с беспокойством посмотрела в их сторону. Несколько секунд было тихо, что муха пролети — слышно, но мухи не было. И вдруг как-то разом всё изменилось, как будто щелкнули выключателем.
На лицах непроизвольно появились улыбки, потом в воздухе повис робкий смешок, и еще через пару мгновений все трое дружно хохотали, переглядываясь и подмигивая друг другу.
— С уважением ко всем. Вы меня простите, но обвинять кого-то из присутствующих в русофобстве или в фашизме — и то, и другое — ну, чушь несусветная, — чуть отдышавшись, Макс подхватил вторую кружку и собеседники сдвинулись, освобождая ему место и жестом показывая, как они рады иметь его участником их бурной беседы.
— Ну, молодой человек, как это вовремя у вас получилось, — сказал старший гражданин, и все опять прыснули радостно и сделали по солидному глотку.
— Вы, надеюсь, не гуманитарий?
— Нет, я металлург.
— Из Челябинска?
— Заметно? — широко улыбнулся Макс, и все трое опять радостно засмеялись, кивая.
— Суров!!!
* * *
Каждая волна несет с собой семена своего рождения и смерти, остатки с предшествующих, затухающих систем и первые отблески грядущих способов бытия. Активная жизнь состоит из трех фаз:
— Вхождение: Когда это начинает пробуждаться, происходит подготовительный период и накапливается энергия. Это включает первоначальное формирование и настройку системы, а также период "Эврики!" — открытий и исследований. Это, можно сказать, возрастающий отрезок синусоиды.
— Пик: Затем приходит интервал динамического напряжения и кажущейся стабильности в районе максимума. Условия жизни и это синхронизированы, согласованы и уравновешивают друг друга. Конечно, в реальности все не так упрощенно, но это удобно принять в качестве модели.
— Выход: За этим интервалом кажущейся стабильности следует период дезинтеграции, смутные времена, когда система становится разбалансированной и неэффективной, так как новые возникающие проблемы выходят за рамки ее способностей. Теперь мы находимся на скользком отлоге, и если обладаем внутренним потенциалом и ресурсами, готовимся к следующей волне.
Это всегда процесс в процессе, но здесь нет никаких гарантий движения или изменений. Ни изменение, ни поддержание статус-кво не являются правилом. Если присутствует дисбаланс и нарушение динамического равновесия, изменение происходит. Если нет — нет.
О древний Океан, величественный одиночка... Твои волны чередуются параллельно, перемежаемые короткими промежутками. Едва одна из них убывает, как вслед ей, вздуваясь, стремится другая, которая тает, напоминая нам, что все в мире — пена. Так человеческие существа, эти живые волны, умирают, сменяясь в однообразном порядке, но не оставляя и пенного ропота.
О, эти волны прибоя, о, эти морские пейзажи! — почему вы так созвучны?
* * *
Вот такой у меня получился интересный паноптикум. Есть герои, которые совершают поступки. Или не совершают, а только тратят своё драгоценное время на бесполезную и никому не нужную ерунду. Лучше бы они поступки совершали. Или деяния.
То есть поступок — это мужское деяние, но деяния вампира — это ложный поступок, имитация, потому что зло — не поступок. А кто тут у нас вампир, спрашивается? Кто своей цели достигает не напрямую, а косвенно, обходными путями, с течением времени?
Если женщина хочет показаться интересной, она должна быть непредсказуемой и непонятной.
А вот зло должно быть персонализировано. И должна возникнуть дефиниция. Все новое, все угаданные возможности надо немедленно показать людям, чтобы они могли этим воспользоваться.
Такая форма отношений всего лишь реализует программу и обеспечивает успех задуманному мероприятию. Приобретенный опыт может когда-нибудь пригодиться.
Дефиниция подразумевает, что зло должно быть наказано. Поэтому добро должно быть с кулаками. И тут я попадаю в ловушку. Логическую ловушку. Добро с кулаками, поэтому получается, что должен возникнуть кулачный поединок. А это уже никакая не дефиниция, это профанация.
* * *
— Ну, ты как с Луны на лыжах, — Света сладко потянулась. Сергей вытащил сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой.
— Я тебе что говорю, — завел он давнишнюю тягомотину, — вода, она и в Африке вода. Капля знает, что в океане происходит. Океан знает, что с каплей творится. Ты же свой мизинец на ноге ощущаешь. Ну не всегда, конечно, а только когда об угол трахнешь. А так, знаешь, что с ним всё в порядке, и не возбухаешь.
— А я тебе что говорю? — Света никак не хотела слушать доводы разума, — я тебе третий час талдычу, что нельзя в воду эту штуку совать. В водку — пожалуйста, а в воду никак. Тебе цунами захотелось? Эффект бабочки слышал? Ты про бедных папуасов подумай, у них шаман камлает, а ты суёшь. Точно цунами будет или еще чего похлеще.
Разум не возобладал. Кувшинчик хрустальный, с водой из под крана, стоял себе, как стоял, водка тоже имелась в достаточном количестве. Разница между водой и водкой никак не улавливалась.
— Ты думаешь, океан не знает, что происходит с рюмкой водки? — Сергей разгорячился, — водку тоже из воды делают.
— Пофигу океану твоя водка — хоть запейся, — Света довольно ловко выкрутилась из ловушки, — киты же водку не пьют.
— Зато матросы пьют, мало сейчас в океане матросов? А водолазов? Уж никак не меньше, чем китов.
— Водолазов больше, но они же не разумные. А киты разумные. Потому и не пьют. Водку.
— А давай кита поймаем, и ему сунем эту штуку, — Сергей представил кита с погремушкой и счастливо заулыбался.
— Дурак, — сказала Света, чем и поставила жирную точку в дискуссии.
* * *
Чем отличается софизм от трюизма. А посмотрим в корень, как незабвенный Козьма рекомендовал неоднократно. И то и другое суть надувательство. Но если первое как бы полагает некоторую вдумчивость, то второе, несомненно, ловкость.
И этим восхищает. И то и другое суть надувательство. То есть все действия правильные и сомнению не подлежащие, а результат неправильный. Это как раз всем очень нравится.
Или наоборот не нравится. Потому что всех устраивает, когда действия правильные и результат правильный. А вот когда действия неправильные, а результат правильный — это тоже иногда многим не нравится. Но так работает любая система власти. Потому что власть вообще редко кому нравится.
* * *
Дядя Стёпа милиционер сидит в засаде. С цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке с красным околышем. Дядя Стёпа дядька здоровенный, ему очень трудно спрятаться в кустах, потому что откуда ни глянь на кусты, сразу думаешь — а что там синее краснеет?
Фуражку же не спрячешь, торчит фуражка, виднеется. Дяди Стёпы как бы и не видно, а фуражку видно. Вот и понимаешь, что он сейчас из кустов как засвистит в свой милицейский свисток.
Бобби, английские полисмены, они тоже ребята здоровенные, других там не берут, они такая же достопримечательность, как английский газон, который надо 300 лет подстригать.
Так и полисменов надо 300 лет отбирать, чтобы получить таких здоровенных полисменов. А дядю Стёпу 300 лет отбирать не нужно, он один такой, это мы с самого детства всё знаем всё про дядю Стёпу. Можно сказать, генетическая память про дядю Стёпу у нас.
* * *
Рюрик любит мокик. Маленькая лёгкая тарахтелка позволяет быстро и неожиданно появиться там, куда никаким другим транспортом не доберешься.
Смешные габариты и вес позволяют даже возить мокик в тамбуре электрички, в багажнике авто, а потом в нужный момент появиться в нужном месте и быстро смыться.
Тем более ни номеров, ни прав на мокик не надо, в случае чего, от него и избавиться можно, тем более у Рюрика их, мокиков этих, целая коллекция. У Рюрика много мокиков.
* * *
Если к чему-то очень долго готовишься, то когда оно наступает, то не наступает состояния полной удовлетворенности.
Наоборот, если что-то наступает спонтанно, тогда возникает блаженство или наоборот, какое-нибудь другое глубокое и всепоглощающее ощущение, и бытие становится наполнено глубоким и ярким смыслом, которого никогда не получить, если что-то продумывать и готовить заранее.
Потому что от того, что готовится заранее, как правило, остается чувство неудовлетворенности — как же, столько готовился, а получилось так, как получилось.
И это не даёт понимания осмысленности существования вообще, и вообще какой бы то ни было осмысленности. Главным препятствием же является неподготовленность.
Хотя, как ни готовься, всё произойдёт обязательно не так, а как-нибудь наперекосяк. Почему это так происходит, я попросту не знаю. Кто слыхал о "бритве Оккама", тот знает логический принцип, согласно которому сущности не следует умножать без необходимости.
Иными словами, это принцип логической экономии: если без чего-то можно обойтись, то нет нужды это допускать.
* * *
Вообще-то это книга рецептов. Вроде кулинарной книги. Все рецепты содержатся наяву и комментируются, вернее, иллюстрируются ситуациями, которые как бы никакого отношения к изложению не имеют, тем не менее, без этого читать было бы совершенно невозможно, потому что читать было бы как бы и нечего.
Если наоборот, были бы одни иллюстрации, то это была бы просто книжка с картинками для малолетних ничего не понимающих оболтусов.
