— И да, и нет, — произнес Плотин. — Так будет в человеке до тех пор, пока его душа не вспомнит о Божественном, пока в ней не возникнет желания воспарить к Единому. Мы должны понимать, что одной своей стороной душа обращена к тому началу, от которого произошла и откуда имеет всю полноту бытия, а другой — движется в противоположную сторону и производит некоторое подобие себя — природу животную и растительную. А потому все грубое, животное, низкое становится ее сутью.
Слова Плотина заставили задуматься молодого человека.
— Но как мы узнаем, куда направится душа — вверх, в сторону божественной своей сути, или вниз, где господствует животное начало? — поинтересовался император.
— Знать доподлинно об этом невозможно. Но можно сказать одно: чем более грешен человек, тем больше вероятность, что его душа устремится вниз, к совершению новых порочных поступков. И наоборот, тем более душа, а с ней и ее обладатель чист, тем вероятней, что она услышит однажды зов небес. Другого ответа я не могу дать.
— Видишь я прав, — вмешался в разговор на некоторое время замолчавший Тимесифей. — Мы не можем рассчитывать на благородство другого человека, так как никогда заранее не можем знать, как он себя поведет.
— Это касается и тебя в отношении меня? — внезапно пристально взглянул на своего тестя Гордиан.
Тот спокойно выдержал этот взгляд.
— И меня тоже, — подтвердил Тимесифей. — Но в отношении меня можешь быть спокоен, я не причиню вред мужу моей любимой дочери. Что же касается всех остальных, то я снова умоляю тебя, Марк, соблюдать крайнюю осторожность. Многие смотрят на императора, как на потенциальную добычу.
Впоследствии Плотин неоднократно вспоминал этот разговор, один из многих, которые они вели в том походе. Прошло совсем немного времени — и судьба молодого императора доказала верность тех слов Тимесифея. Но тогда Гордиан так до конца не поверил своему родственнику. Вместо этого Гордиан быстро свернул беседу с этой темы, а вскоре отослал Плотина в его палатку под предлогом того, что устал и хочет спать.
30.
Армия все дальше двигалась на Восток. Плотин и телом и душой ощущал, как росло напряжение по мере приближения к театру военных действий. Хотя формально войско возглавлял император, реальным главнокомандующим являлся Тимесифей. Он отдавал основные приказы и сам же следил за их выполнением, заботился о снабжении солдат качественными продуктами.
Однажды Плотин стал невольным свидетелем страшной сцены, воспоминание о которой угнетало его несколько недель. Из одного легиона поступила жалоба на некачественную кормежку; некоторым солдатам стало даже плохо. Префект претории тут же предпринял расследование. Виновный был найден быстро, им являлся квестор, человек, отвечавший за снабжение легионеров продуктами.
Под пыткой он сознался, что ради выгоды купил дешево у местных торговцев продукты питания. Он понимал, что они не первой свежести, но надеялся, что ничего страшного не случится. В результате же возникло массовое отравление.
Интендант был казнен. Так получилось, что Плотин присутствовал при казни, когда виновному отрубили голову.
Плотин впервые в жизни наблюдал подобную экзекуцию; зрелище так сильно его потрясло, что ему стало столь плохо, что он на какое-то время лишился сознания.
Очнулся он в палатке, рядом с ним сидел Тимесифей. Он внимательно наблюдал за философом.
— Как себя чувствуешь? — спросил Тимесифей.
В воображении Плотина невольно возникло ужасное зрелище катящейся по земле головы.
— Нормально, — выдавил он из себя.
— Я вижу, — усмехнулся Тимесифей. — Не предполагал, что ты столь впечатлительный. Ничего, это быстро пройдет. Скоро кровью будет залито все вокруг. Ты должен быть к этому готов.
— Я готов, — довольно тихо проговорил Плотин, но он знал, что это неправда.
Тимесифей недоверчиво покачал головой.
— Ты не привык к походной жизни, к войне, смысл которой убить как можно больше врагов. В отличие от тебя я прошел весь этот путь. На самом деле, к смерти и крови привыкаешь, как ко всему остальному. Это случится гораздо быстрей, чем ты себе представляешь.
— На войне человеческая жизнь полностью теряет свою ценность, — неожиданно для себя произнес Плотин. Он не думал, что сейчас в состоянии размышлять на такие отвлеченные темы.
— А разве она вообще имеет какую-то ценность? — удивился Тимесифей. — Никогда не замечал. Особенно, если это касается плебса или солдат. Умирать — это их естественное предназначение. Более ни на что они не способны.
— Каждый человек имеет ценность, — возразил Плотин. — В нем сокрыта бессмертная душа. Начав познавать самого себя, человек может прийти и к познанию Бога, и к обретению своей истинной божественной природы. А ее суть — это делать добро. Зло не недостаток, а его полное отсутствие.
— Ты, в самом деле, так думаешь? — изумился Тимесифей. Какое-то время он о чем-то размышлял. — Даже, если в чем-то ты и прав, это не относится к нам. Душа воину нужна только для того, чтобы укреплять тело, чтобы усиливать в нем решимость умереть за императора. Разве не так, Плотин?
Теперь ненадолго задумался Плотин. Он не был согласен со своим собеседником, но понимал, что в той ситуации, в которой они все находятся, прав Тимесифей, а не он. Кому тут нужно Единое, точнее, если и нужно, так только для того, чтобы вместе всем умереть.
— Ты прав в том, что ничего другого людям не остается. Отправившись в поход, мы сами выбрали для себя смерть.
— Я рад, что ты это понимаешь, Плотин. Но я завел этот разговор не случайно.
— В чем же его смысл?
— Император благоволит к тебе, он слушает твои речи.
— Но не всегда им следует.
— Да, это так, — кивнул головой Тимесифей. — Он и не должен внимать буквально твоим разглагольствованиям. Иначе война плохо закончится для всех нас. Надеюсь, ты это понимаешь?
— Понимаю, — после короткой паузы согласился Плотин.
— Я был уверен в этом, — вдруг удовлетворенно улыбнулся префект претории. — В тебе есть ценное качество, ты умеешь подчиняться обстоятельством. Ум зовет тебя в одно место, а сам ты идешь в другое. Поэтому прошу, помоги мне.
— В чем? — удивился Плотин.
— Воздействовать на императора. Он еще совсем молодой, но в нем кроется ум и хорошие задатки правителя. Внуши ему.
— Но что?
— Благоразумие. Скажи ему, что проявлять благоразумие требует от него Боги. Или твое Единое, как ты любишь говорить. Если он не будет благоразумным, ему не усидеть на троне. Я многое видел и знаю, что говорю.
— Но разве ты, Тимесифей, не можешь уберечь его от неразумных поступков?
— Я не всесилен и не вечен. К тому же дела могут заставить нас расстаться. Марк сам должен понимать, что следует делать, а чего не следует. Я же буду тебе советовать, что нужно ему внушать. Поверь, это только для его же блага. Кроме тебя, сделать это больше некому. Я же стану помогать тебе во всем. Наш союз, Плотин, полезен и тебе и мне.
Плотин подумал, что хотя этот человек не интересуется Единым, зато в нем в полной мере пребывает земная мудрость. А она тоже бывает необходима, особенно в таких условиях, в которых находятся все они.
— Хорошо, я сделаю то, о чем ты просишь, — согласился Плотин.
— Вот и хорошо. — Тимесифей встал. — Отдыхай, я распоряжусь, чтобы тебе принесли еду и вино. А ближе к вечеру мы с тобой еще поговорим. А пока мне надо к войску. До первой битвы не так уж много осталось времени.
Он вышел из палатки. Плотин остался один. Он думал о том, что молодому императору повезло, что у того есть такой помощник, как Тимесифей. Любопытно, понимает ли Гордиан это?
31.
Они не встречались довольно долго. То времени не было у нее, то — у него, то у обоих сразу, то время были и у него, и у нее, но неожиданно в их планы вмешивались непредвиденные обстоятельства. Каракозов грустил, ему мешало то, что Виолетта чересчур много занимала места в его мыслях, но не думать о ней не получалось. В конечном счете, у него зародилось подозрение, что она сознательно уклоняется от встреч после того, как дважды под явно надуманным предлогом перенесла их.
Его охватило раздражение, которое в свою очередь вызвало желание прояснить ситуацию. Если она не желает поддерживать с ним отношения, то пусть так честно и признается. А он уж постарается пережить их разрыв. У него и раньше случались болезненные расставания, и пока ни от одного не умер. Есть надежда, что не умрет и на этот раз.
Но в глубине души Каракозов чувствовал, что лукавит сам с собой. Еще со времен Златы ни к одной женщины он не испытывал таких сильных, горячих и мучительных чувств. Они буквально пожирали его, бывали минуты и часы, когда от нахлынувших переживаний становилось не по себе. Он не мог работать, просил секретаршу ни с кем не соединять с собой, закрывался в кабинете и пил коньяк. Нет, он не напивался, несмотря на желание это сделать, так как понимал, что после этого вынужденного перерыва, его ждет напряженная работа. Если люди увидят его в нетрезвом состоянии, сразу же разнесется по всей губернии, что ее губернатор алкоголик и квасит на рабочем месте.
Алкоголь приносил небольшое и недолгое облегчение, а после того, как прекращал свое действие, нередко становилось еще хуже. Каракозов пришел к выводу, что если в самое ближайшее время они не встретятся, то в какой-то момент сможет не выдержать скапливающееся внутри него напряжение, и оно прорвется наружу. А этого он никак не может допустить. Тем более, один раз это почти случилось, когда он ни с того, ни с сего вспылил. На его счастье в кабинете в тот момент находился только Анатолий Несмеянов. Он, конечно, сильно удивился этой внезапной вспышке своего шефа, то Каракозов был уверен, что тот ничего и никому не скажет.
Каракозов не стал ему ничего объяснять, просто извинился, сказав, что его несдержанность вызвана перенапряжением. Помощник сделал вид, что принимает объяснение, в чем Каракозов не был до конца уверен. По крайней мере, Несмеянов так посмотрел на него, что у Каракозова возникло ощущение, что тот хотя бы отчасти догадывается о причинах его повышенной эмоциональности. Каракозов тогда подумал, что даже если это и так, то не стоит на это обращать внимание. Но при этом решил, что в самое ближайшее время, чтобы ему не стоило, заставит актрису встретиться с ним.
Он позвонил ей на следующий день и едва ли не ультимативной форме потребовал встретиться. К его одновременно удивлению и радости, Виолетта не возражала. Они договорились отправиться в дом приема правительства области уже этим вечером.
Они не могли оторваться друг от друга. Эта взаимная ненасытность изумляла его, он не ожидал, что она окажется столь сильной одновременно и в нем и в ней. Они занялись любовью в то же мгновение, как переступили порог дома приемов. Прошло уже несколько часов, а они еще не насытились друг другом.
Каракозова удивляло то, что с ним творится такое. Ладно, она, еще молодая женщина, но он уже далеко не юн, еще несколько лет — и впереди явственно замаячит старость. Но, как выясняется, его любовный пыл ничуть не меньше, если не больше, чем тот, что был у него в молодости. Виолетта воскрешала в нем воспоминания о Злате, а ведь еще совсем недавно он был уверен, что почти совсем забыл о ней. Да, так оно и было, она месяцами не появлялась в его памяти. А сейчас едва ли не постоянно присутствует в ней. Это ему сильно не нравилось; когда-то он хотел прочно забыть о ней — и забыл. Но получается, что на самом деле, ничего не исчезает, а только ждет своего часа, чтобы вновь напомнить о себе.
Виолетта лежала рядом и улыбалась.
— Почему ты улыбаешься? — поинтересовался он.
— Наверное, потому что мне хорошо. Даже не хорошо, я по-настоящему счастлива. По крайней мере, в данный момент.
— Хочешь сказать, что счастье быстро пройдет?
Виолетта посмотрела на своего любовника.
— Она может продлиться дольше, если ты меня сейчас накормишь.
— Черт, в самом деле, забыл, мы же оба ничего не ели с обеда. Лежи, а я быстро что-нибудь сварганю.
Каракозов надел халат и отправился на кухню. Здесь холодильник всегда был забит едой; об этом заботилась мать-хозяйка. К тому же с собой они привезли два пакета продуктов.
Каракозов готовил еду и думал о Виолетте. Он только что видел, как она растворилась в нем, с какой страстью, даже с каким упоением отдавалась ему. Но одновременно он ощущал, что ее что-то беспокоит, что-то волнует. Это он замечал по внезапно изменяющимся выражениям ее прекрасного лица. Пусть даже на одно мгновение, но это все же было. Ему жизненно необходимо узнать, что ее мучает.
Каракозов вернулся в спальню, толкая перед собой передвижной столик. Виолетта лежала на кровати, как ему показалось, в той же позе, когда он ее оставил. При виде его, она тут же приподнялась, при этом одеяло соскочило с ее плеч, и она предстала перед ним в абсолютно голом виде. Но, судя по всему, это несколько ее не смущало.
— Игорек, как тут много всего! — воскликнула она. — Когда это ты все успел?
Каракозов не без гордости улыбнулся.
— Сказывается студенческая молодость, жизнь в общежитии. Приходилось делать все самому и быстро.
— Ты приобрел очень полезный навык, — одобрила Виолетта. — Мне жутко повезло. С чего предлагаешь начать? Виолетта обвела взглядом столик.
— С бутербродов с сыром, — предложил он.
Каракозов получал двойное удовольствие: от еды и от наблюдения за тем, с каким аппетитом ест его любовница. Но при этом он не забывал о том, что должен узнать, что происходит в душе этой замечательной и невероятно красивой женщине.
— Я хочу задать тебе вопрос, — произнес он.
— Задавай, дорогой, — не стала возражать Виолетта, продолжая жевать.
— Только он не самый приятный.
Она быстро посмотрела на него.
— Задавай, какой есть. Обещаю, ответить на любой.
— Ты долго не хотела со мной встречаться. И даже сейчас мне показалось, что тебя что-то беспокоит.
На какое-то время Виолетта перестала есть, затем налила кофе и стала пить мелкими глотками.
— Ты прав, я не хотела встречаться. Вернее, очень хотела, но мужественно боролась с этим желанием.
— Но почему?
— Мне трудно привыкнуть к тому, что мы тут не одни, что нас прослушивают. Одна эта мысль вызывает у меня ужас.
— То, что прослушивают, у меня нет полной уверенности, но не исключаю.
— А охрана?
— Во флигеле два охранника. Но сюда они не заявятся.
— Это очень успокаивает, — насмешливо произнесла Виолетта, — но вызывает некоторый дискомфорт. Скажи, они же знают, чем мы тут с тобой занимаемся?
— Они были бы идиотами, если бы не догадывались. А идиотов на этой службе не держат.
— Вот и я так думаю. Спасибо, я наелась. Все вкусно.
— Виолетта, любимая, я тебе в наш первый раз уже говорил: по-другому никак. Когда перестану быть губернатором, тогда никто не станет меня охранять.
Виолетта молчала, а Каракозов с напряжением ждал ее реакции на его слова.
— Все эти дни я провела в бесконечной борьбе сама с собой. То я решала навсегда порвать с тобой, то настраивала себя на то, что все это неизбежно. А то, что неизбежно, с этим надо мириться. Даже наш режиссер заметил, что со мной что-то твориться, и я на репетициях сама не своя.
