В Третью Стражу(Автономное плавание)

— Ну что перекусим — чайку попьем? — предложил он.

— Мы еще и полмаршрута не сделали, — улыбнулась Татьяна.

— Да нет, наверное, хватит на сегодня... — сказал Олег, прикидывая, что нужно еще проводить Татьяну и возвращаться на другой конец города, но Татьяна довольно твердо на предложение проводить ответила: "Не стоит".

"Мда"...

Они сидели в кафе, и пили, — как это ни странно, — кофе. Уже по третьей чашке...

Олег, правда, под коньячок, и когда заказывал третий, Татьяна явно неодобрительно покосилась, но промолчала естественно. Кто он ей, чтобы высказываться на этот счет?

На подвешенной плазменной панели телевизора крутили какой-то сборный концерт, типа: "звезды восьмидесятых"

— А... — начал было Олег.

— Послушаем, — прервала его Татьяна, и он посмотрел на экран, там как раз появилась женщина с известной стрижкой "Паж" и запела:

Das ist der Pariser Tango, Monsieur

Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur

Дослушали молча, тем более что Ицковичу эта мелодия тоже нравилась.

— С детства люблю Мирей, — сказала Таня.

— Я не совсем понял — она вроде и не по-французски пела?

— По-немецки, но со страшным акцентом, — улыбнулась Таня.

— Ты говоришь по-немецки?

— Практически нет. Читаю, понимаю, если не быстро говорят. Это второй язык в университете был, если еще латынь не считать... — глаза Тани заискрились. Очевидно, что-то веселое вспомнила.

— По-немецки я тоже не понимаю, о чем Танго? — спросил Олег. — Нет, я понимаю, о любви, разумеется, но хотелось бы подробностей.

Таня негромко напела:

Bei einem Tango, Pariser Tango

Ich schenke dir mein Herz beim Tango

Die Nacht ist blau und sЭß der Wein,

wir tanzen in das GlЭck hinein...

"Надо же, как похоже! Вот только акцент тут не французский, хотя тоже "страшный"... нижегородский...", — подумал, улыбаясь, Олег.

А Таня перевела:

— В танго, в парижском танго,

Я подарю вам сердце в танго,

А ночь синяя, и сладкое вино...

— В общем: мне очень хорошо, я счастлива, и "остановись мгновение"!

— Здорово, — совершенно искренне прокомментировал ее тихое пение Олег. Ты просто талант все-таки! И напрасно ты про мультики! А серьезно петь никогда не пробовала?

Татьяна засмеялась.

— Пробовала, в школьном хоре, и даже сольфеджио занималась, но в восьмом классе голос понизился, да и, как сказала наша учительница пения: "хороший голосок, но не сильный"... То есть — бесперспективняк! — добавила Татьяна.

— Как, как? — споткнулся на слове Ицкович. — Я такое и с поллитром не выговорю!

Тут Таня совсем уж захохотала:

— Это из курса актерской речи — быстроговорки!

— Э?..

— Скороговрки, — сжалилась Таня. — Ну может, помните... помнишь: "На дворе трава на траве дрова".

— А!

— Ну, а это из новорусских: Карл у Клары украл доллары, а Клара у Карла — квартальный отчёт; на дровах — братва, у братвы трава, вся братва — в дрова...

— Понял, понял — хватит! — взмолился Олег. — У меня даже слушать — зубы сводит!

Глава 5. Пражское танго

1. Олег Ицкович — Себастиан фон Шаунбург, Прага, 6 января 1936 года

В четыре часа дня Олег поднялся на третий этаж дома, стоящего на углу улиц Рыбна и Тын, и уверенно позвонил в дверь, оббитую черным дерматином. Прошло около минуты, и за дверью послышался невнятный шум, мелькнул свет за стеклом глазка, и...

— Ты? — выдохнул Людвиг, открывая дверь и по-дурацки тараща глаза.

— Нет, — без улыбки ответил Олег. — Тень отца Гамлета.

— Что-то случилось? — Людвиг был старше Баста и имел немалые заслуги перед движением. Однако времена, когда надо было драться с боевиками Тельмана на улицах Ульма или громить штаб-квартиры левых профсоюзов в Штутгарте прошли, а новые времена требовали совсем иных способностей. Соответственно, не блиставший ни умом, ни образованием Людвиг Бергман, ни на какой серьезный карьерный рост рассчитывать не мог. И вот удача — его послали в Прагу окучивать мало пока интересующую Гитлера фигуру Гейнлейна, а фон Шаунбург — птица совсем иного полета — об этом "случайно" узнал.

— Случилось! — кивнул Баст, решительно оттесняя Людвига в глубину квартиры и входя вслед за ним. — Ты один?

— Один, а что?

— Я только что с поезда, — Баст прошел в комнату, по-видимому, служившую Бергману гостиной, рассеянно огляделся по сторонам и закурил. — У тебя есть способ срочно вызвать нашего друга на встречу?

На самом деле, это был ключевой вопрос: с чего бы Гейнлейну быть в Праге? А тащиться на край света...

— Кого ты имеешь в виду? — спросил совершенно растерявшийся Людвиг.

Ну, да. Не с одним же Гейнлейном он на связи.

— Здесь...

— Да, да! — нетерпеливо выпалил Людвиг.

— Я имею в виду Гейнлейна.

— Гейнлейна? — явно удивился Людвиг. — А что...?

— Извини, Людвиг, — развел руками Баст. — Но это не твоя компетенция. — И он "возвел глаза к небу", показывая, откуда пришел приказ.

— Есть, — кивнул Людвиг, у которого от напряжения выступил на лбу пот. — Я... Я могу позвонить...

— Он что, в Праге? — поднял бровь удивленный такой удачей Олег.

— Да!

"Может ли так везти одному человеку в один и тот же день?"

— Мне надо переговорить с ним как можно быстрее, и так, чтобы нас никто не видел, — сказал он вслух. — Какой-нибудь парк, лес...

— Сейчас, сейчас! — заторопился Людвиг, бросаясь к столику у окна, на котором пораженный Олег увидел вдруг телефонный аппарат.

— У тебя есть телефон, — кивнул Баст. — Это замечательно.

А через час Олег уже отпускал извозчика на набережной недалеко от места встречи. Он добирался сюда один, отправив Людвига вперед, якобы в целях конспирации, но ради нее, родимой, все это и придумал. Не надо, чтобы их видели вместе, — и не увидят, раз не надо. Тем более что Баста фон Шаунбурга в Праге теперь нет, и быть не может.

Олег постоял у обреза берега, круто спускавшегося вниз к ледовому полю, скрывавшему от глаз студеную воду Влтавы, и подумал, что лед кажется прочным, и бегущий в панике человек запросто может решиться преодолеть здесь реку.

"Великолепно, — решил он, рассмотрев несколько довольно крупных камней, торчащих из покрытого кое-где снегом и наледью склона. — Просто чудесно!"

Настроение снова сделало скачок, или кульбит, или как там называются такие вот резкие фортели? Однако главное, что изменение будет позитивным, так сказать, и направлено в нужную сторону. В голове заиграл оркестр, и мелодию Ицкович узнал, он даже улыбнулся ей, как старой уже знакомой — "Танго..." — и, неспешно, со вкусом закурив, вошел в тень деревьев.

Латенские сады. Место более чем подходящее, если принимать во внимание время года и суток. Зимой, в январе, во второй половине дня, когда солнце скрылось за набежавшими тучами, а под низким зимним небом сразу же стало знобко и неуютно, народу в парке не должно быть вовсе. Особенно, если принять во внимание тот факт, что день нынче будний, и еще одно немаловажное обстоятельство: в городе-то сейчас действительно сухо, а вот здесь, в аллеях — сыро, мочить ноги никому не захочется даже из большой любви к природе.

Трех мужчин он увидел сквозь стволы деревьев минут через пять. Оно и правильно: зачем углубляться в эти мокрые заросли, если все равно вокруг ни души? Олег докурил сигарету, сбил щелчком пепел и мерцающий на кончике огонек на землю, спрятал окурок в карман пальто.

— Здравствуйте, господа! — сказал он по-немецки, выходя из тени деревьев на дорожку. — Герр Гейнлейн?

— Добрый день.

— Великолепно, друзья! — с этими словами, не меняя положения тела, не размахиваясь, и даже все еще продолжая улыбаться, Олег ударил Людвига левой рукой в висок. Это был обычный горизонтальный "молоток", но сила удара оказалась такова, что у агента гестапо просто не осталось шансов.

Когда-то, много лет назад, инструктор по рукопашному бою Габи Кляйн сказал им, тогда еще новобранцам, что крав мага — это не спортивное единоборство и не боевое искусство. Это инструмент для решения проблем в различных экстремальных ситуациях. Враг — не баба, которой ты решил задурить голову. Твоя задача не трусы с него снять, — на полном серьезе поучал их, молодых балбесов, инструктор Кляйн, — а угробить. Поэтому и бить надо сразу насмерть, или не бить совсем, а драпать. Решение за вами.

"Решение за нами..."

Тогда, много лет назад, Ицкович занимался этим из молодецкой удали и еще — на всякий случай, полагая, однако, что такого случая не будет никогда. Но вот и случай представился, когда суперэлегантное дзюдо, которое так нравилось девушкам, оказалось бы не у дел. Ведь Олегу не защищаться сейчас надо...

Опешившие от стремительности происходящего на их глазах ужаса, Гейнлейн и сопровождающий его мужик — "Телохранитель?" — еще не успели хоть как-то отреагировать. Людвиг только начал заваливаться назад и в сторону, когда Олег подхватил его левой, "убойной" рукой, а правой выхватил из наплечной кобуры Бергмана "Вальтер". В следующую секунду, отпустив обмякшее тело, Ицкович уже стрелял. Ну, а с такой дистанции промахнуться невозможно, так что...

Перетащив тело Бергмана к реке, Олег подобрал подходящий камень на береговом срезе и аккуратно уронил Людвига на этот камень виском, предварительно чуток протащив ноги мертвеца по скользкому склону. И, окинув быстрым взглядом, место и тело мертвого человека, остался увиденным доволен, и — бросив неподалеку пистолет, как бы оброненный споткнувшимся на бегу, — поспешил прочь.

Теоретически Ицкович перебил на своем веку совсем немало народу. Но это как посмотреть. Если со статистической точки зрения, то — да, или, возможно, — да. Ведь командир танка на войне, уж верно, кого-нибудь да пришибет, если достаточно долго остается в строю.

Дистанция 1100... Огонь!

Есть!

Дистанция 1000... Доворачивай! Еще! Давай!

Буум! — и 400 долларов США вылетают на ветер или куда там попал этот гребаный кумулятивный...

Дистанция... Огонь!

Есть!

Сколько стоит Т-62? Всяко разно больше 400 долларов, ведь так?

А жизнь? Сколько стоит жизнь солдата на войне?

Так точно, он стрелял, но реально, то есть, фактически — Олег знал только о нескольких результативных попаданиях в сирийские танки и палестинские огневые точки. Погиб ли кто-нибудь от снарядов, выпущенных из его танка и, что актуальнее, по его личному приказу, — он, разумеется, не знал. Был, правда, еще один момент в его жизни, когда Ицковичу пришлось стрелять из МАГа. Однако стрельба из тяжелого танкового пулемета, ночью и впопыхах — навстречу чужим трассерам, тянущимся к твоему собственному лицу и груди — это не тренировка на стрельбище. Поди узнай, попал он тогда в кого-нибудь, или нет?

А вот сегодня пришлось убить сразу троих людей, и, хотя все они были — по приговору из будущего — "вне закона", легче от этого не становилось. Во всяком случае, возвращаясь в половине девятого на вокзал, где в камере хранения он оставил свой саквояж, Олег испытывал странные и весьма противоречивые чувства, осложненные, как грипп — сифилисом, вдруг нахлынувшими тяжелыми мыслями о грядущем. О своем собственном будущем и о будущем миллионов совершенно незнакомых ему людей, которых, возможно, он еще мог спасти от мук и смерти, но, вполне вероятно, не спасет из-за своей человеческой слабости.

"Бодался теленок с дубом..."

А вот убить трех фашистюг оказалось достаточно просто технически и невероятно сложно морально.

Когда готовился к акции, это было похоже на некую интеллектуальную игру. Вопрос стоял так: как бы обстряпать дельце, чтобы и гниду эту нацистскую прибить, и политические осложнения — разумеется, не для чехов, а для кровных братьев Шаунбурга — получить? И ведь придумал! Сопоставил обрывки информации, случайно "приплывшие" к нему в берлинских кулуарах, с тем, что знал из книг по истории второй мировой войны, и, вычислив, кто там, в Праге, у СД "на связи", построил такой "пятилетний план великого комбинатора", что самому завидно стало. План был хоть куда. Во всяком случае "на бумаге". И что характерно, осуществил его Ицкович просто блестяще, уложившись всего в два часа физического времени. А вот как ему при этом было погано, вполне возможно, к делу и не относится, но плохо-то ему было — точно. И еще как! И сейчас — спустя несколько часов — легче не стало! Вот и попробуй, разберись в человеческой психике! Ни хрена в ней не понять, даже если ты целый доктор специальных, — на психику, в частности, и ориентированных, — наук.

По правде говоря, в Европе 1936 года обитало немало подонков, достойных смерти в гораздо большей степени, чем консерватор Гейнлейн или, как минимум, стоящих в очереди к условному эшафоту гораздо ближе, этого давно забытого богом и людьми лидера судетских немцев, которых, чего уж там, чехи прижимали, как обычных нацменов. Не без того. Однако, оставшись один, Ицкович, фигурально выражаясь, заметался. Он просто не знал, что ему "в здесь" делать. С одной стороны, что-то же делать нужно. Время уходит, как пролитая вода в песок, и каждый новый день приближает начало конца того, в общем-то, совсем не плохого — по впечатлениям самого Олега — мира, в котором людям жилось, может быть, и не просто, но все-таки жилось. А вот когда этот мир рухнет, и над его развалинами взметнется пламя самой страшной из известных людям войны, в огне этом сгорят миллионы. Но это, как бы, с одной стороны. А с другой, Ицкович ощущал полную невозможность остановить надвигающийся на Европу кошмар. Объективно говоря, он был всего лишь муравьем, вышедшим против танка, или, пользуясь терминологией Степы — где-то он теперь?! — Моськой задумавшей завалить слона.

Дня два или три Ицкович, оставивший Амстердам в тот же день, когда уехали Витя со Степой, бессмысленно колесил по Бельгии. Посетил Гент, Антверпен, Намюр, но что он там искал? Ну, не пиво с колбасой, разумеется. Он думал, искал решение. И, в конце концов, набрел мятущейся своей мыслью на этого вот Гейнлейна. Олегу, доведенному ощущением собственного бессилия до исступления, идея убить лидера судетских немцев, свалив убийство на плотно обхаживающих его гестаповцев, показалась не просто приемлемой, а выдающейся, и главное вполне исполнимой. Не будет Гейнлейна, как знать, найдется ли другой лидер, одинаково разумный, выдержанный и пользующийся безоговорочной поддержкой чешских немцев? А ну как не найдется? И убийство его, повиснув на СД, с одной стороны, резко усложнит отношения судетского меньшинства с проживающим в Германии большинством. А, с другой — и чехи могут получить в этом случае очень серьезный козырь в антинемецкой пропаганде. А там, глядишь, и Мюнхен удастся спустить на тормозах...

Немного не доходя до привокзальной площади, Ицкович, заглянул в маленькую пивную и, взяв сливовой водки, сел в углу, в стороне от шумно потребляющих горячительное работяг.