Летняя школа/finally, I added

— А теперь запомни себе на будущее, самоуничтожитель, держись от всех в классе подальше. Тебе так нравиться травить себя, трави в другом месте, и самое главное правило: держись от меня подальше, психичка!

Он все еще ждал моего ответа, и мне было больно, ужасно больно слышать его слова, ясно и четко осознавая, что я снова осталась одна со своими проблемами, но я хотела знать, как он все понял.

— Без проблем, ты не стоишь того, — конечно же я попыталась уколоть его на конец нашего неприятного разговорчика, — но как ты понял?

Лицо Брукса стало бледным, словно он встретился с каким-то психопатом, который не понимает ценностей общества, но я все понимала, и он не мог думать обо мне в подобной манере.

— Ты смотрела на меня, как импотент на проститутку — в тебе не было интереса, не было флирта, да ты вообще ничего не чувствуешь, что должна чувствовать любая девушка. Честно, тебе нужно лечиться.

То как Брукс ушел прочь, стало для меня откровенным шоком. Неожиданно он с ненавистью и страхом смотрел на меня, и вдруг я уже совсем одна. Я снова проиграла. Снова была одна и напугана, больше чем когда-либо ранее. Брукс говорил обо мне, будто бы я не была человеком, будто была опасна для других людей. Он был прав во всем и ни в чем.

Сев на песок в своем красивом и дорогом платье, я нашарила на песке свою сумку, а возле нее и туфли. Мне нужно было выпить, а не только закурить, но это было более доступно.

Я саморазрушитель, я никто, я хуже чем никто для Брукса, и он не просто ненавидел меня, он меня боялся.

Внезапно меня обуял такой ужас, словно я убила только что человека. Что же я творю? Я ведь себя убиваю, медленно и методично, просто потому что однажды я поняла, что не нужна своим родителям, и скорее всего не нужна никому. По телу заструилось напряжение и злость, и я начала брыкаться в песку, не зная, как еще бороться с этой злостью. Я вопила, но это не приносило облегчения. Окунулась в воду, но холодная вода ни чем не помогала, и вскоре я обессиленная упала на песок.

Что же я с собой сотворила? Кто я теперь? Почему пустота не отпускает меня? Я знала, по крайней мере понимала, почему со мной все это происходит, и почему я это делаю, но как мне с этим бороться? Я уже и забыла когда плакала в последний раз, и когда мысленно звала маму. Мне было всего 19, но на свете есть человек, который боится меня как потенциальную машину саморазрушения.

Я вернулась домой уже за полночь. От меня несло сигаретами как от старого пьяницы, словно я сжевала всю пачку, но на самом деле выкурила сигарету за сигаретой, и легче ставало только тогда, когда я начинала чувствовать от них боль в горле. Вот еще один факт, который нужно занести себе в память — мне стает легче, когда я наказываю себя. И это понятно, если всем плевать на то, что я делаю, родители никогда меня не наказывают, я должна делать это сама.

Всю ночь я лежала и анализировала, все что со мной происходило в последние два года, и мне ставало все страшнее от осмысливания того, сколько всего я с собой натворила. Не удивительно, что Брукс отнесся ко мне с презрением, страхом недоверием — я убивала самого дорого на свете человека — себя, к другим я вообще относилась лишь как к вещам.

Усталость взяла вверх, но на следующий день меня не стали будить для пробежки. И я проспала все выходные, просто не могла встать. Я не могла есть, не могла встать, и не отвечала на звонки Мейс, и лишь думала обо всех тех ужасах, в какие была вовлечена. Думая об этом, я боялась саму себя.

Тетя Максин молча и без упреков приносила мне еду на подносе, и так как я молчала, они ничего не спрашивала. Ближе к вечеру она села возле меня на кровати и сказала:

— Это должно было произойти. Ты должна была понять, что с тобой происходит и наконец-то испугаться как любой нормальный человек. И это еще не все — злость осталась в тебе, ты будешь злиться на всех, за то что это произошло с тобой, за то что никто тебя не понимает.

— О чем вы, тетя Максин? — слабо отозвалась я, так и не смотря на нее.

— О твоих проблемах, Валери. Ты должна знать, что нам не все равно, — она не стала разглагольствовать и проповедовать над моей душой, а ушла, но мне стало как-то легче.

Когда Мейс позвонила в очередной раз, я все же взяла трубку.

— Итак, — констатировала она, даже еще не слыша моего голоса, — что-то произошло.

— Я ужасный человек Мейс, ты знала это? — спросила ее я, и удивилась, как спокойно звучит при этом мой голос, хотя в душе бушует столько разных чувств. Я начал рассказывать ей обо всем что было, и при этом думала, что не может столько всего случаться с одним человеком.

— Атомного взрыва пока что не было? — спросила осторожно она, и я подумала, что и не могло быть.

— Нет.

— Но он будет, ты все держишь в себе, а рано или поздно чувства должны найти выход.

— Их у меня нет, по словам Брукса.

— Он их не видит. Ты держишь в себе много злости, а злой ты точно должна быть и в первую очередь на своих родителей, на брата, да на весь мир! Я бы на твоем месте ненавидела все и вся, а ты ненавидишь себя.

Она не понимала, себя было легче ненавидеть. Это со мной должно было быть что-то не так, раз родители меня не любили.

Я не смогла долго говорить с Мейс, и вскоре заснула. А утром в понедельник дядя Зак как всегда поднял меня на пробежку. По привычке умывшись и одевшись, я вышла вместе с ним на улицу, и побежала следом. Сегодня он выбрал какой-то другой путь, но мне было не интересно. Я действовал как робот, пока не увидела бегущую перед нами фигуру человека. Ошибки не могло быть, это был Брукс, я узнавала его поступь, его фигуру и темные волосы.

— Дядя Зак, — позвала его я, задыхаясь от паники, — я не хочу бежать этой дорогой.

Мне стало страшно и стыдно встретиться с Бруксом глазами, и хотя я понимала, что сегодня в школе мы все равно увидимся, встреча здесь была страшнее. Но дядя Зак словно и не слышал меня, и к моему ужасу он внезапно свистнул и потом крикнул:

— Брукс! Подожди старика!

Вся моя душа ушла в пятки, я даже представить себе не могла, что все еще машинально бегу за дядей Заком, пока мы не поравнялись с Бруксом. Когда он заметил меня, его глаза потемнели, и он едва заметно кивнул мне. Пока дядя Зак говорил с Бруксом о рыбалке и еще о чем-то, я могла думать лишь о том, чтобы не забывать переставлять ноги. Все во мне замерло, я едва осознавала, как дышать от стыда, и я не могла смотреть на Брукса. А потом вдруг Брукс побежал в другую сторону, и мы с дядей были лишь одни.

Это было хуже чем лечение страха, самим страхом. Словно меня вдруг закрыли в комнате со змеями, и оставили на час. И то такая скорая, к тому же неожиданная встреча с Бруксом выбила меня из себя. С тем же успехом дядя Зак мог взять битку и дать мне по затылку. Я не смогла бы чувствовать себя хуже.

— Откуда вы знаете Брукса? — наконец выдавила из себя я, а дядя Зак пожал плечами.

— Он живет на соседней улице. Когда-то там жила его тетка и мать, но дом был продан Краникам. Теперь он у них снимает тот же дом. Всегда был умным малым, ним гордилась школа и на него были планы у местно университета, но тетя его заболела и он вызвался сопровождать ее по свету в поисках лекарства и выздоровления. Он так и не окончил школу из-за этого. Потом мы слышали, что его тетка явно сходила с ума, все время влезала во всякие авантюры, ему приходилось вытягивать ее из этого.

— Ну а разве его мама не могла воспрепятствовать этому? — поразилась я, злясь на еще одну непутевую мать.

— В то время серьезно заболела сестра Брукса, и родителям было не до того, чтобы наставлять совершеннолетнего сына.

Сложность дороги, и плохое самочувствие были забыты. Ноги помнили месячную тренировку по бегу, тело спокойно приняло темп, как и легкие, хотя после вчерашнего "перекура" я слегка задыхалась. Вскоре мы выбежали к пляжу, и там дядя Зак дал мне передышку, он сел на песок, я же упала рядом, чувствуя что уже совершенно обессилена, но мне от этого было хорошо. Здесь я могла еще немного расспросить о Бруксе.

— А почему ним так гордились?

— Кроме того, что он умный парень, некоторое время Брукс занимался мотоциклетным спортом, кажется так. Он принимал участие в состязаниях и занимал призовые места, а потом все вдруг оборвалось. Еще долгое время сюда приезжали всякие спонсоры надеясь найти его, но он в то время был в Европе с теткой, переезжая из одной клиники в другую, чтобы найти для нее лечение.

— А чем она болела?

— Никто не знает. Брукс об этом не распространялся даже после ее смерти. Она кстати была известной писательницей. Думаю, после ее смерти ему досталось нормальное наследство.

Меня покоробило от того, как спокойно дядя Зак говорил о подобных вещах.

В школе у меня не было сил на то, чтобы вести себя нормально. Я была рада, что пришла раньше Брукса, и когда он появился, я уже лежала на парте, смотря в окно, и не видя его. И все же за день я несколько раз пересекалась с ним глазами. Теперь было сложнее думать о нем, как просто об сексуальном объекте, зная, что с ним было, и что с ним сделала похожая на меня женщина. Я могла ее понять, она умирала, знала это, и не хотела быть одна. Ей не было страшно, она искала адреналин и страх, чтобы снова чувствовать себя живой, не думая при этом о том, кто всегда возле нее. Я же, как бесчувственная сволочь опять поступила с ним подобным образом. Его снова втянули в поиск жизненных сил, ведь мне так хотелось чувствовать еще что-то кроме примитивных желаний.

Последующие дни, мы не говорили и не здоровались, но я все чаще обращала внимание на него, следила за его передвижением по классу глазами, слушала, когда он говорил, но не предпринимала попыток извиниться. А внутренне я горела гневом и страхом, и не знала, как от него избавиться. И что странно, теперь я была так же зла на родителей Брукса и на его тетку. И мне все больше хотелось рассказать ему, что со мной случилось, почему я стала такой, и как хочу все изменить.

Мое поведение дома тоже изменилось, но пока что не слишком сильно. Я протестовала против пробежки, но молча собиралась с утра и шла с дядей Заком, мне не хотелось в 11 быть уже дома, и все же я приходило в четко назначенный час. Мне надоело играть со стариками в бинго, и готовить для них угощения, но я все делала как говорила тетя Максин, при этом злость с каждым сдержанным криком протеста нагревалась все больше. Меня тошнило от сдержанности и благовоспитанности тети Максин, и я часто думала, что было бы скажи я при ней нецензурное слово. А при дяде Заке мне хотелось говорить гадости об армии. Я хотела протестовать, и чтобы меня за это ругали, как и должны были когда-то поступать родители. Мне нужно было чтобы хоть кто-то научил и сказал мне как все нужно делать правильно. Но я более не хотела слепо делать все, что скажут.

В пятницу я была уже на грани. Сегодня должна была произойти очередная тупая встреча игроков в бинго и тетя Максин дала мне список того, что нужно будет купить. Она так долго и нудно объясняла мне, чтобы я купила именно закрученные соленые крендельки, а не крекер, что я едва не послала ее, но все же кое-как сдержалась. Когда я садилась в машину, меня всю трясло от сдерживаемой злости, но видимо силы были на исходе.

Первыми попали под раздачу работники, что продолжали методично обгрызать стены и половицы первого этажа. Я как в предыдущие дни оставляла велосипед, сегодня припарковала машину, и это напомнило мне вечер ярмарки. Да, воспоминания были не слишком приятными. Погода сегодня была препаршивая, как по мне, сначала моросил дождь, противный и мелкий, теперь же стало душно, при этом небо было все в серых облаках. Настроение от этого не улучшилось, и стоило мне зайти в здание, как тут же разговоры работников затихли. И следующим конечно же раздался свист одного их них:

— А вот и наша красотка!

— Главная блондинка города!!! — поддержал его другой, и тут я поняла что все, я так больше не могу, проходить мимо, слушать всякие пошлости и делать вид, что меня это не касается.

— Мерзкие козлы!!! — выкрикнула я, и они тут же затихли. — Да мне надоело уже слушать это изо дня в день. У меня дядя военный, и если я еще раз услышу в свой адрес что-то подобное, он с вами тут же разберется. А если и это не поможет — видели того парня с татуировками, он из банды мексиканцев, вам нужны такие разборки?!

Я застыла посередине коридора, смотря на тех, кто был ближе всего ко мне, и чувствовала оглушающую радость от того, что только что сделала. Мне полегчало, впервые за многие месяцы мне вдруг полегчало от того, что я дала отпор и смогла на некоторое время избавиться от гнева. Больше не было ни смеха, ни улюлюканья и уж тем более не свиста. Скорее всего на них подействовали ложные слова о Данте и его якобы нахождении в банде, наверное после этого, они будут с опаской смотреть на него.

Улыбаясь во весь рот я зашла в класс. Там сидели Мия/Куколка и Бриана/Яркие глазки, они как раз видимо обсасывали какие-то сплетни и перемывали кому-то косточки.

— Ну что, Пилки для ногтей, — спросила громко я, обращаясь к ним, — всем успели уже придумать сплетни. Ну, так просветите меня? Или не хотите делиться новостями, которые сами же и придумали?

У меня был такой настрой, что мне казалось, я бы даже смогла поднять машину. Наверное что-то такое неладное эти две точилки и заметили.

— Что это ты решила с утра найти к кому придраться? — опасливо покосилась на меня Бриана, более спокойная из этой парочки, но не Мия.

— Может нам еще твоего разрешения испрашивать чтобы пообщаться? — сказала презрительно другая, кривя губами. — В предыдущие дни ты вообще от парты не поднимаешься. У тебя что, время от времени шибанутость проходит и нужно с кем-то пообщаться? В прошлый раз ты лишь на ярмарке человеком была.

— Свою человечность проявляю по нужным мне датам, — ехидно отозвалась я, — а в остальное время я не лезу в дела других, в отличие от некоторых.

— Знаешь что, Валери, ты мне больше нравишься когда тебя видно лишь со спины лежащей на парте, — гнусно рассмеялась Мия, а Бриана все же не стала смеяться, заметив наверное мое желание влезть в драку.

— А ты мне, когда молчишь, но это не значит что тебе теперь рот зашить надо. Хотя раз ты ставила на то, что я человека пришила, я бы на твоем месте переживала по этому поводу.

Мия и я мерились взглядами, но было видно, что она начинает переживать.

— А это правда? — осторожно спросила меня Бриана, и я так расхохоталась, что у меня заболел живот. Я села за свою парту продолжая смотреть на двух сплетниц, надеясь что они понимают с чем связываються.

— Будете меня доставать и узнаете, — спустя время грубо сказала я. С Мией у меня были некие счеты, так как она начала распускать эту тупую сплетню, придумывая разные подробности того, как это случилось. Ей явно после ярмарки хотелось мне насолить, потому что парни часто переговаривались обо мне, на ярмарке другие мужчины пялились на меня, а вот Мия осталась не у дел. Со временем насколько я поняла ее все больше распирало от желания узнать обо мне побольше — она даже начала расспрашивать об этом Данте, считая, что мы встречаемся, но в данный момент он был немного обижен на меня за полную отстраненность всю эту неделю. А так же за то, что тогда исчезла с ярмарки, и он догадывался с кем. Я думала, что мы уже это решили, но Данте видимо вдруг изменил свое мнение.