"Хроники медузы"

Он обнаружил Хоуп Дони, отдыхающую на одном из диванов. Когда он подошел, она обернулась и улыбнулась ему. — Я заказала вам, как обычно. — На столике между диванами стояли два бокала.

Фэлкон устроился рядом с ней и осторожно взял бокал, его пальцы со щелчком сомкнулись. Их ритуал: холодный чай, который они пьют раз в несколько десятилетий. — Молодой марсианин предупредил меня, что ты здесь.

— "Предупредил"? Я тоже рада тебя видеть, Говард. — Дони оценивающе наблюдала за ним. На первый взгляд он мог бы подумать, что она действительно молода — лет сорок, не больше. Но определенная гладкость ее кожи и необычная, почти как у рептилии, неподвижность позы выдавали правду. Как и ему самому, Хоуп было более двухсот лет.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала она.

— Правда?

— О баранине, приготовленной из ягненка.

— Держу пари, не многие еще помнят подобные высказывания. "Баранина"...?

— О, это, вероятно, настройка на некоторых старых машинах-синтезаторах пищи.

— На самом деле я думал о том, что ты прекрасно выглядишь, Хоуп. Конечно, это лучше, чем альтернатива — гроб, или... ну, такой гроб, как мой.

— В тебе всегда была какая-то болезненная жилка, Говард, и мне это никогда не нравилось. Именно поэтому я настаиваю на личной встрече с тобой, по крайней мере, раз в несколько десятилетий — хотя слежу за тобой постоянно, ты это знаешь. И, прежде чем ты это скажешь, нет, твоя блестящая карьера — не единственное, что помогает мне выжить.

— Что еще?

— Помимо всего прочего. — Она указала на небо. — Вот такие виды.

Фэлкон повернулся, чтобы посмотреть за пределы купола. Отсюда он мог разглядеть кое-что из ландшафта самого Ганимеда: ландшафт, вырезанный из водяного льда, твердого, как гранит, разбитого огромными первобытными ударами, смятого и потрескавшегося под воздействием тысячелетних приливов. Анубис-Сити был основан в районе с относительно ровной местностью, несколько севернее точки стояния под Юпитером.

Но состоятельных туристов, посещавших зал, привлекала не поверхность Ганимеда, а его небо.

Центральным элементом был сам Юпитер. Ганимед, попавший в приливной цикл, оставался повернутым к своему родителю одной и той же стороной при прохождении семидневной орбиты, и гигантский мир, видимый на этой широте под удобным углом обзора, был постоянно зафиксирован на небе. Как и у земной Луны, у Юпитера были свои фазы, и сегодня утром на планете был виден толстый полумесяц.

На освещенной поверхности Фэлкон мог различить знакомые зональные полосы, продукты конвекции и свирепых ветров, которые простирались прямо вокруг планеты. Цвета — коричневые, желто-коричневые и серовато-белые — получались из переплетения сложных углеводородных молекул, созданных под воздействием далекого Солнца, — органической химии, которая питала океан жизни, с которым он так хорошо познакомился. Тем временем темная сторона планеты, представляющая собой призрачный полудиск, вырезанный из звездного фона, время от времени освещалась вспышками молний, которые охватывали области, превышающие площадь всей поверхности Земли.

И потом, конечно, были луны-спутники.

Из трех галилеевых братьев и сестер Ганимеда было легко различить самый дальний из них — Ио, розоватое пятнышко рядом с ярким оконечностью Юпитера — мир, измученный постоянным вулканизмом. Европа, следующая субпланета, должна была находиться на самом близком расстоянии от Ганимеда; это был залитый солнцем полумесяц, который сегодня отсюда казался таким же большим, как Луна. Фэлкон знал, что сейчас там работает научная группа, изучающая своеобразную тектонику плит на гладкой, зеркальной поверхности Европы, покрытой трещинами; ледяная корка покрывает холодное море, где процветают примитивные формы жизни. Каллисто, расположенная за Ганимедом, сегодня была невидима.

Все это было бы грандиозным зрелищем, даже если бы оно было статичным, подумал Фэлкон, но в системе Юпитера не было ничего статичного. Сама планета оборачивалась вокруг своей оси всего за десять часов, и, даже наблюдая за ней, он мог видеть, как по видимому диску скользят участки полосатой поверхности. И не требовалось много терпения, чтобы увидеть, как движутся и луны. Маленькая Ио облетала Юпитер всего за сорок три часа, и даже большая Европа проходила свой цикл фаз менее чем за четыре дня.

Тени длиной в тысячу миль заметно смещаются.

— Это все равно что оказаться в голове самого Галилея, — сказал Фэлкон.

— Да, и видеть все это — достаточная причина, чтобы оставаться в живых, не так ли? Хотя у меня есть работа, которая не дает мне скучать. Но после смерти моей внучки — я тебе об этом говорила? — у меня не осталось близких родственников.

Фэлкон хмыкнул. Он присутствовал на похоронах дочери Хоуп; не знал о внучке. — Мне жаль. И у меня тоже. Несколько лет назад умер дальний племянник, сын моего двоюродного брата, не оставив детей. Так что из потомков моих бабушки и дедушки не осталось никого, кроме меня.

Это не было чем-то необычным в эпоху, когда мировое правительство все еще пыталось снизить численность населения с его пика в середине двадцать первого века. Несмотря на доступность лекарств для продления жизни, большинство людей, казалось, были довольны тем, что живут ненамного дольше столетия или около того; с точки зрения возраста, Фэлкон и Дони были исключением. Так что не было ничего необычного в том, что родители переживали своих детей или даже внуков, и вымирали многие линии, гораздо более древние, чем линии Фэлкона или Дони.

Фэлкона отвлек туман, поднимающийся с поверхности Ганимеда и закрывающий ему вид на южное полушарие Юпитера. — Что это? Какой-то инженерный проект?

Она поморщилась. — Новая военная база недалеко от экватора. Совершенно секретно, но я здесь уже месяц, экваторщики все еще очень маленькое сообщество, и удивительно, как много можно узнать, просто сидя и слушая, если люди думают, что ты стара и безобидна... Еще до того, как ты по глупости подключился к этому ключевому проекту, здесь побывало много посетителей с Земли, из служб безопасности и военных ведомств, а также из корпоративного сектора. Подрядчики. Я вижу, как прилетают и улетают корабли, как вспыхивают термоядерные двигатели...

Фэлкон сказал: — Я знаю, что Земля проявляет живой интерес к тому, что здесь происходит. Юпитер стал узлом соприкосновения между сторонами: Землей, марсианами, машинами. Полагаю, именно поэтому я участвую в этом. Я должен встретиться с сотрудницей Бюро межпланетных отношений на Амальтее, прежде чем мы начнем погружение. Возможно, там узнаю больше.

— Если у тебя будет возможность, спроси о Нью-Нантакете.

Загадочное название, которого Фэлкон раньше не слышал.

— А что касается тебя, Говард, то, естественно, ты планируешь погрузить свое престарелое тело в этот водоворот политических распрей и физических опасностей. Я бы хотела, чтобы ты позволил мне сначала привести тебя в порядок. Даже компоненты твоего экзоскелета нуждаются в обновлении. Но, как всегда, меня больше волнуют твои человеческие останки.

— Останки?

— Не будь таким манерным, Говард. — Она подняла свою руку и осмотрела ее в свете Юпитера. — Даже я, по сравнению с ними, — пережиток прошлого; музей средств от старения. Мы многому научились с тех пор, как я сама начала курс лечения; у молодых людей, которые начинают посещать эти программы, теперь гораздо больше шансов на здоровье и долгую жизнь. И есть новые методики, которые могли бы помочь тебе, Говард. Повышение уровня белка в крови. Даже регенерация конечностей и других органов находится на горизонте — все это существует в природе. Если олень может отращивать новые рога каждый год, почему я не могу отрастить тебе новую руку или почку?

— Послушай, знаю, тебе всегда не по себе, когда я появляюсь. Ты многого добился, коммандер Фэлкон, но я снова тащу тебя на больничную койку, снова делая инвалидом. Что ж, такова моя работа. Пообещай, что навестишь меня, когда закончится это последнее приключение. Ты ведь мог бы приехать на станцию "Пастер"; тогда тебе не пришлось бы приближаться к Земле ближе, чем на шесть тысяч километров. Для меня. Пожалуйста.

Он коротко кивнул.

— А теперь, — сказала она, откидываясь на спинку стула, — у нас наверняка есть время еще немного понаблюдать за работой Галилео. Еще чаю?

Он думал о том, что ждет его впереди до конца дня: путешествие на Амальтею на каком-то потрепанном внутрисистемном буксире, хмурая представительница Всемирного правительства в конце. — Какого черта.

* * *

*

Добравшись туда, Фэлкон обнаружил, что очень хорошо помнит Амальтею.

Давным-давно эта маленькая луна, движущаяся по своей орбите вблизи Юпитера, служила центром управления полетом при его первом спуске в облака Юпитера на "Кон-Тики" — или, скорее, корабль-носитель укрылся в радиационной тени все еще необитаемого спутника. Сейчас, прогуливаясь с Терой Спрингер, его начальницей во Всемирном правительстве, он сказал: — Я всегда буду помнить, как Карл Бреннер жаловался на то, что невесомость мешает ему изучать биологические образцы, которые я привез с собой. Хотя больше всего его беспокоило состояние его собственного желудка. И, конечно, в те дни мы все еще называли этот спутник Юпитером V...

Спрингер, по-видимому, обычно неразговорчивая, не ответила.

Полковник Тера Спрингер, служившая в армии мира, а ныне прикомандированная к пресловутому Бюро межпланетных отношений, была совсем не похожа на своего далекого марсианского кузена Трейна, со всей его открытостью и любопытством. Тера выглядела по меньшей мере на пятнадцать лет старше; немногословная, явно суровая, она носила свою форму как вторую кожу. Но она тоже была Спрингером. На груди у нее был маленький щит с изображением фамильного прыгуна-спрингбока, рядом с медалью за какую-то кампанию. И эта новенькая, еще один отпрыск великой династии, которая стала известной общественности благодаря героическим подвигам ее предков Сета и Мэтта в космонавтике, не интересовалась историей. Она была здесь, чтобы поговорить о межпланетной политике.

Тем не менее, Фэлкон был очарован тем, что он увидел на этом новоявленном Юпитере V: новыми станциями мониторинга, встроенными в кратеры с такими названиями, как Пан и Гея, и центром управления спусками на Юпитер, расположенным глубоко под землей для защиты от свирепой радиационной обстановки на Юпитере. И увидел самого пионера ядра, машину, которую людям было предложено назвать "Орфей", — которая, как оказалось, не имела ничего общего с обычной квазичеловеческой формой, которую Машины использовали для взаимодействия с человечеством в наши дни. Невооруженным глазом "Орфей" казался черной коробкой, кубом размером около метра в поперечнике, совершенно лишенной человечности даже по сравнению с самим Фэлконом — даже когда какой-то остряк нацарапал на корпусе "Говард Фэлкон-младший".

И вот теперь, во время встречи с Терой Спрингер, Фэлкона сопроводили в самое впечатляющее место на Амальтее: обзорную галерею на поверхности базы Барнард, прямо у субюпитерианской точки: своего рода недорогую версию салона Галилео, с удивлением подумал Фэлкон. Амальтея, потрепанный овоид длиной около двухсот километров, который находился всего в полутора радиусах планеты над облачными покровами Юпитера (период обращения составлял всего двенадцать часов), была одним из спутников Юпитера, хотя и первым из них, открытым в современную эпоху. Но с этой галереи базы Барнард, когда Фэлкон смотрел вверх, Юпитер перекрывал поле его зрения на целых сорок пять градусов: огромное, сердитое, вызывающее беспокойство присутствие, всегда активное, его фаза менялась почти зримо, когда маленькая луна вращалась вокруг своего родителя.

Наконец Спрингер заговорила: — Ужасающее зрелище, не правда ли? Как океан в небе.

— Это немного поэтично, что меня удивляет, полковник.

— Поэзия? Не знаю. Для меня Юпитер — это глубокая, темная яма, где прячутся марсиане и Машины, вытворяя черт знает что, вне поля нашего зрения. Даже чертовы шимпы в этом замешаны.

Это удивило Фэлкона. — А что насчет шимпов?

— О, чудесная Независимая Пан-нация тоже приложила к этому руку. Или лапу, неважно. Оказывается, шимпы, если их хорошенько закалить, могут неплохо справляться с гравитацией Юпитера, и они полезные работники. Как всегда, преследуют свои собственные цели и кусают руку Всемирного правительства, которая их кормит. Хэм, президент, все это отрицает. Что ж, по крайней мере, у нас есть какие-то рычаги воздействия. Оказалось, что у Панов есть проблема с генетическим дрейфом. Их драгоценный интеллект не защищен миллионами лет эволюции и ручной обработки камней, как наш. Они могут вернуться назад. Как мне сказали, это душераздирающе — видеть, как ребенок рождается без этой искорки в глазах. — В ее голосе совсем не было горя. — Поэтому им нужны исследования и поддержка от нас, от наших лабораторий — даже марсиане пока не могут удовлетворить эту потребность. Итак, у нас есть решение. Что касается остальных, то...

Фэлкон был потрясен мыслью о том, что какое-либо правительство может подумать об использовании интеллектуального выживания вида в качестве оружия. Он задавался вопросом, какой долговременный ущерб может нанести такое маневрирование отношениям между людьми и Панами.

Спрингер, очевидно, не обращала внимания на подобные последствия.

— Очень полезно, что вы участвуете в этом спуске, коммандер Фэлкон, — сказала она сейчас. — Более чем полезно, и мы благодарны Институту Бреннера за то, что он в первую очередь спонсировал ваше участие в проекте, а я благодарна своему двоюродному брату за то, что он потерял сознание во время этого пробного спуска, доказав тем самым, что вы, человек земного происхождения, все еще можете справиться с вещами, выходящими за рамки возможностей марсианина в экзоскелете. Ха! Держу пари, в Порт-Лоуэлле это прошло на ура. А еще у вас есть личная связь с Машинами, через существо, известное нам как Адам.

— Вы имеете в виду "законное лицо (не человек), известное нам как Адам"? — Потребовалось много споров, чтобы присвоить это почетное звание.

— Неважно. — Спрингер снова взглянула на Юпитер, почти обиженно. — Правда в том, что прямо сейчас у нас нет лояльных Всемирному правительству наблюдателей, которые следили бы за тем, что на самом деле происходит внутри Юпитера, — и это наш шанс вставить одного из них, прекрасная возможность, связанная с этим трюком, с этим спуском в нижние слои. Даже марсиане, даже Машины не смогут возражать против того, чтобы вы отправились туда, учитывая ваши физические возможности и ваш послужной список.

Это выходило далеко за рамки брифингов, которые привели Фэлкона сюда. — Вставить? Кто я теперь, шпион Бюро межпланетных отношений? Я думал, что этот проект посвящен открытиям. Науке. Не шпионажу и не политике.

Спрингер вздохнула. — Вы намного старше меня, коммандер, и я уверена, что вы не наивны. Но мне интересно, понимаете ли вы наши глубочайшие опасения. Я права в том, что вы родились до инаугурации первого президента Мира?