Лорды гор. Да здравствует король!

Едва он ушел, и я, пройдя в спальню, уже сняла камзол и начала развязывать ворот рубашки, как меня посетила еще куча неотложных вопросов. А если Роберт разъярится за такой обман с наследником и откажется пойти в горы, и вообще передать дар кому бы то ни было? Почему Рагар так уверен, что все получится?

И что мне делать потом (если король не прибьет меня после признания) — прятаться всю жизнь в Белогорье от темного жениха? И откроет ли Хелина мой запертый дар?

Но, когда я выбежала из опочивальни, Рагара уже след простыл: умчался куда-то, до утра оставив мастера Морена за главу моей охраны. Когда наставник спит, интересно?

Ко мне тоже не шел сон. Я ворочалась, считала в окне яркие, низко висевшие звезды. Скоро все закончится, — уговаривала я себя порадоваться, но почему-то стало еще тревожнее.

Встала, натянула штаны и рубашку и, прошлепав к окну босиком, шепнула:

— Эльдер.

Ехидная снежная морда нарисовалась мгновенно.

— Спеть вам колыбельную, ваше бессонное высочество?

— Чтобы твой вой перебудил весь дворец?

— Тоже мне дворец! — фыркнул ласх. — Тюрьма и то краше. Не видели вы настоящих дворцов у нас на Севере. Вот где красота. Даже ваши горные замки — вороньи гнезда по сравнению с ними. А уж здесь, в столице, совсем смотреть не на что.

— А как же главный собор, жемчужина равнинной архитектуры?

— Жемчужина? Булыжник! — взревел дракон и получил по носу. — А драться зачем?

— Не шуми, принцесс разбудишь.

— Было бы кого будить. Они девичник устроили, еще не угомонились — сплошное хихиканье и любовные песни под лютню и арфу. Рамасха в отместку мальчишник объявил: сказал, что, как доверенное лицо императора, имеет право проститься за отца с его беззаботной юностью.

А меня, конечно, ни туда, ни сюда не позвали. Мне стало еще горше. Кто я? Правы мои правдивые старшие сестрички — урод.

— Эльдер, подними меня в небо.

И брось, как все бросили. Нет, этого я не стала говорить. Так, помечтала.

— Нельзя.

— Почему? Разве я тут пленник?

Уговорила я его. Ну кто нам может угрожать в небе? И как это — без охраны, а Эльдер на что? Вот он и есть охрана, и никакого приказа моего тюремщика, то есть, наставника, мы не нарушим. Подумаешь, пару кругов сделаем над городом. Ночью и не увидит никто.

Парой кругов мы, конечно, не ограничились.

Главный город королевства раскинулся на холмах по обе стороны реки, и был довольно велик, но очень мрачен. В темноте тускло светились костры у городских ворот: охрана грелась. Последний месяц осени выдался на диво холодным. Еще бы, с такими северными гостями короля. Горели костры и на свалках: там ночевали нищие. Кое-где тускло мелькали пятнышки фонарей с сальными свечами, отмечая расположение трактиров и гостиниц. Движущиеся цепочки факелов — это, в основном, городская стража. Темными громадами возвышались соборы.

На центральной башне главного храма белела огромная шапка снега. Она и привлекла наше внимание: кто-то из ласхов почтил присутствием святое место. А на шпиле, увенчанном священным символом, мелькала какая-то крохотная искорка, но очень яркая. Трудно не заметить во тьме.

Эльдер спустился ниже и едва не грохнулся, забыв шевелить крыльями от изумления: какой-то идиот кощунственно залез на шпиль, обнял одной рукой перекладину священного знака и, размахивая той самой искоркой во второй руке, изображал из себя маяк и очень громко, нараспев, как пустынный шаман, декламировал... любовные гимны древних айров.

А это та еще поэзия. Весьма двусмысленная. Ведь айры не различали полов, являясь презренными гермафродитами, обретавшими мужскую или женскую суть исключительно по своей воле и желанию возлюбленных. Они ненавидели в чем-то себя ограничивать, тем более, в любви.

За что и поплатились, в конце концов.

Смысл декламации импровизированного "маяка" сводился к подробному описанию страданий от неразделенной любви дерзнувшего влюбиться в недосягаемое и равнодушное божество запретной любовью. Последний эпитет являлся позднейшей вставкой моралиста, ибо запретной любви у айров не бывало, это все равно, что запретить солнцу светить, а зеркалу отражать. А вот неразделенная случалась, но и здесь существа, способные становиться чем угодно, находили способы взаимности.

Они умели дарить себя друг другу.

"Если ты хочешь быть цветком, я стану росой на твоих лепестках, чтобы твоя красота блистала еще ярче. Если ты хочешь быть пчелой, я стану розой, чтобы дать тебе отдохновение и сладость нектара. Если ты хочешь лететь, я стану небом для твоих крыльев. Лети, мое чудо, мне больше ничего не нужно. Если ты станешь ночью, я обернусь звездами, чтобы твои глаза блистали еще волшебней...".

И так далее. Волшебный свиток только с одним гимном, исписанный убористым почерком, разворачивался на версту.

Уж не Рамасха ли развлекается? — заподозрила я.

Но охрипший голос декламатора, искаженный неумело воспроизводимыми дифтонгами древней речи, явно не принадлежал принцу, виртуозно владевшему языком айров.

Эльдер завис совсем близко, но со спины. Обвивший крышу ласх из свиты принца приоткрыл на нас глаз, зевнул и пожаловался на языке северян:

— Достал он меня. Веришь, Эльдер? Уже три часа гимны поет, да еще с таким отвратительным акцентом. А я тут карауль его, чтоб не свалился.

— Верю. Сколько "корня солнца" он уже принял?

— Третий пошел. От первого, веришь, ни в одном глазу. Со второго — сюда полез. С божеством говорить.

— Боже, я омерзителен сам себе! — шмыгнул носом "маяк" и повернулся к нам в профиль, поднося ко рту светившуюся искорку — бутылочку с "корнем солнца".

Тут я узнала его и едва не свалилась: младший лорд Дигеро фьерр Этьер собственной, ничего не соображающей, вдребезги пьяной персоной.

Мы еле его отцепили, погрузили на Эльдера, в полете я обхватила парня, чтобы не свалился, а Диго все бормотал с закрытыми глазами гимны недосягаемому божеству.

— Как ангел, сошедший на землю, не знающий страсти, идешь ты по сердцу... Лед крыльев твоих взрезает мне вены... наполняя печалью... простерта душа под твоими ногами замерзшей равниной...

Это что-то уже из поэзии ласхов. Чистейший бред. Самый коварный яд на свете — "корень солнца", разжигающий малейшую искру в сердце до вселенского пожара.

Возможно, этот кипящий солнцем в крови яд действовал и на расстоянии, от одного только взгляда на лихорадочные глаза отравленных, иначе я не понимаю охватившего меня безумия, последствия которого оказались так разрушительны для нас с тобой, Дигеро.

Эльдер, обозвав меня "удручающе безрассудным высочеством" и ворча что-то вроде "вот вернется Рагар, всем нам снимет головы за ненадобностью", помог занести бесчувственного младшего лорда в мою спальню и, пока я перетаскивала жаровни из купальни и расставляла поближе к ложу, сунул его под одеяла.

Охранявшие меня вейриэны ворвались на шум, но я на них впервые в жизни нарычала:

— Не сметь входить, пока не позову!

Мастер Морен окинул меня пронизывающим взглядом (у Рагара научился), пожал плечами и... остался в комнате.

— Вот одолеете меня в схватке, ученик Лэйрин, тогда и будете командовать учителями.

— Мастер Морен, должен напомнить вам, что мы не в горах и не на учебном полигоне, и здесь я пока еще крон-принц, — вскинула я подбородок. — Моей безопасности ничего не угрожает, а моя честь не должна вас волновать, но, к вашему спокойствию, здесь останется Эльдер. И я, так и быть, не скажу Рагару, что вы, мастер, прозевали мою ночную прогулку.

— Как вам будет угодно, ваше высочество, — кивнул он и вышел за дверь.

Вот так-то.

Эльдера я тоже выдворила за окно, и ставни прикрыла, чтобы не подглядывал.

Я была счастлива, Диго, заполучив тебя в плен. Ты спал в моей постели, а я просидела рядом в кресле остаток ночи, любуясь твоим лицом в алом сумеречном свете от жаровен, грея твои ладони кончиками пальцев. Я гладила твои красиво изогнутые губы, закрытые веки с длинными, как у девчонки, ресницами и шелковистые каштановые волосы.

За окном романтически вздыхал Эльдер, прикидываясь ранней вьюгой.

Ало мерцали тысячеглазые угли, не думая угасать, и как-то слишком нервно потрескивали, словно костяшки пальцев. Над ними причудливо танцевали легкие бабочки голубоватых язычков пламени.

Но под утро сон меня сморил и, удивительное дело, огненный ад так и не пришел, а снились нежные сполохи радуг, трепетавшие крыльями у самых губ. Или это была твоя улыбка, Дигеро?

Я проснулась от прикосновения твоих пальцев к моей щеке и хриплого шепота:

— Лэйрин? Нет, я еще сплю! О, боги! Что я тут делаю?! — отпрянув, Диго схватился за голову. И такой ужас прозвучал в хриплом стоне, что меня зазнобило. — Что я наделал!

Он вскочил, нашарил просохшую рубашку, запутался в завязках.

— Давай помогу, — предложила я.

— Нет! — Диго шарахнулся, едва не сшиб жаровню. — Не знаю, как я тут оказался... ничего не помню... но это... это... Я тебе не Светлячок! Я не такой!

Раздался треск: рукава камзола не выдержали яростной атаки рук Дигеро. Он чуть не взвыл, просунув пальцы в дыру на рукаве. Бросил испорченную одежду на пол, сел на ложе, нашаривая сапоги. Натянув их, подобрал рваный камзол и все-таки надел. Повернул ко мне побелевшее лицо:

— Лэйрин, что между нами было? Нет, не рассказывай, — спохватился он. — Что бы ни было, это неправильно. Я не мог, не должен был...

— Ничего не было, Диго, успокойся. Ты пел любовные гимны айров, когда мы тебя нашли и привезли сюда, потом ты сразу уснул, вот и все.

— Гимны? — отчаянно покраснел Дигеро, но зло сощурил глаза. — И ты принял их на свой счет, раз вмешался? Да еще и затащил меня к себе в постель!

Я пожала плечами:

— На меня куда большее впечатление произвело твое самопожертвование в тронном зале. Считай эту ночь моей местью за мои переживания. Я тоже не просил тебя вмешиваться.

— Местью! У тебя злые шутки, Лэйрин. Я не мог не вмешаться, это было бы предательством. Мы же друзья, мы с тобой клялись стоять друг за друга до смерти, помнишь? Я отдам за тебя жизнь, как за родного брата, буду драться за твою честь, но не думай, что я так же порочен, как ты!

Я дернулась, словно меня ударили по лицу, и Диго тут же раскаялся:

— Прости, Лэйрин. Сам не понимаю, что говорю. В голове все перепуталось. И в душе... — его голос упал до мученического шепота, он, оперев локти о колени, опустил голову в ладони, вцепившись пальцами в каштановые локоны. Косичка младшего лорда у правого уха совсем растрепалась. — Мне и без твоей заботы жить тошно. Умереть за тебя — это было тогда самым лучшим.

— С каких пор ты считаешь бесчестную смерть от яда — лучшей участью для горного лорда? Почему?

— Потому что я увидел Виолу. Она как ангел, недосягаемый и прекрасный.

Он душераздирающе вздохнул, а мне стало невыносимо стыдно.

— Ты влюбился в нее?

— Не знаю. Наверное. Это не имеет значения. Лэйрин, мою честь ты не имел права... пачкать.

Я постаралась, чтобы мой голос не дрожал:

— Если тебя только это беспокоит, Дигеро, то можешь не волноваться за свою репутацию. Вейриэны никому не скажут, они не вмешиваются в дела лордов. Тебя никто не видел из посторонних, и не увидит, если ты выйдешь не в дверь, а в окно. Эльдер доставит тебя, куда нужно. Прими мои извинения за случившееся. Я просто не мог допустить, чтобы тебя кто-то увидел и узнал в том состоянии, в каком ты был.

Этот эпизод закончился тем, что Диго так же пылко благодарил меня за спасение от позора, как только что проклинал, и мы опять поклялись в вечной дружбе.

Дружбе... На что я могла рассчитывать, глупая девочка в маске мальчика?

Напоследок Диго одарил меня задумчивым взглядом и прыгнул в окно. Надеюсь, его никто не заметил в старательно поднятой Эльдером вьюге.

Я долго смотрела в серую предрассветную мглу, лелея свою грусть и горькое сожаление, что ничто не остается неизменным. Именно в то утро я отчетливо осознала, что Дигеро навсегда для меня потерян. Он остался где-то в Белых горах, мой рыцарь с солнечными глазами и чистым сердцем.

Его никогда не было.

Он был моей выдумкой. Он был грёзой о счастье одинокой, спрятанной от всего мира девочки. Я влюбилась в него от безысходности, как Лилиана влюбилась в несуществующего принца Лэйрина, потому что ей больше некого было любить.

— Ваше высочество! — заставил меня вздрогнуть громкий голос Морена и стук в дверь. — Вас требует король.

Пора бы уже, — первое, что подумалось.

Со дня памятного судилища прошла уже неделя, во дворце не прекращались слухи об опале принца, несмотря на то, что Роберт сослал моих старших сестер А. в дальние монастыри. Но столь ранний час, выбранный для аудиенции, удивил и встревожил.

11.

Как назло, Рагар и Сиарей опаздывали, хотя мастер Морен утверждал, что мой наставник должен был вернуться до рассвета. Проигнорировать желание короля невозможно, и я отправилась к нему с пятью вейриэнами.

Роберт принял меня в зале, примыкавшем к королевским покоям. Обычно здесь проводились советы. В центре квадратной комнаты стоял длинный овальный стол на резных львиных лапах, заваленный картами вперемешку с пустыми кубками, листами бумаги, закапанными воском от стоявших на них канделябров со свечами. Вокруг стола расставлены крепкие дубовые стулья с мягкими сиденьями из алой, вышитой золотом ткани и вырезанными на спинках оскаленными львиными мордами. Два каменных льва охраняли огромный, высотой в человеческий рост, камин с тлеющей грудой углей.

Король ждал, сидя в кресле с высокой спинкой, придвинутом к камину. У его ног лежала рыжая гончая, наблюдавшая за нами с молчаливой угрозой.

Изменения во внешности Роберта впечатляли, хотя не настолько, как при встрече в тронном зале, когда он показался мне смертельно больным. Пепельный оттенок еще не ушел с его резко постаревшего лица, белых прядей в рыжей шевелюре прибавилось, лоб прорезала глубокая морщина, но его могучие плечи развернулись, а следивший за моим приближением пристальный взгляд серых глаз показался голодным, как у хищника в засаде.

Взмахом руки государь отправил стражу за двери. Я приветствовала его по традиции: встав на колено и прикоснувшись губами к перстню на его руке. И опять не успела отдернуться — губы ожгло прикосновение королевского перста. Я с шипением отпрянула.

Король криво улыбнулся:

— В этом ты совсем не изменился, дьяволенок.

Он перевел взгляд на мастера Морена:

— У меня для вас плохие новости, вейриэны. Насколько я смог проследить, герцог Виннибор... бывший герцог... которого преследовали ваши дьяволы, призвал владыку темных. Теперь окончательно ясно, что инсеи и Азархарт действуют в союзе. Рагар с Сиареем попали в ловушку.

Я думала, белой коже горцев дальше бледнеть некуда. Ошибалась. Лицо Морена стало как ледник. Даже глаза словно выцвели. У меня сердце тоже пропустило удар. Рагар? Не может быть!

— Где? — выдохнул вейриэн. — Мы почувствовали что с нашим высшим мастером случилась беда, сир, но не смогли разобраться, где нанесен удар. Знаем только общее направление, этого мало для поиска.

— Подойди, — Роберт подвинул карту, ткнул пальцем в точку к западу от столицы. — Примерно здесь. Низина, болотистая местность. Там Виннибор и отсиживался, силы копил для прорыва. Я поймал через огонь обрывок разговора случайных свидетелей — какие-то разбойники докладывали вожаку об увиденной ими ночью схватке. Еще дочь болотной ведьмы там собирала разную дрянь для зелий и чудом уцелела. Сиарей сейчас у той ведьмы, и он без сознания. Рамасха еще не знает, он с ласхами по ложному следу шел. Если бы они с Рагаром не разделились... мне пришлось бы объясняться с императором, почему крон-принц Севера полез в дела моего королевства.

— Рагар жив? — не выдержала я.

— Не знаю. Вейриэны не любят жечь костры, инсеи тем более. А подслушанные разговоры посторонних не дают даже примерной картины.

Подслушанные. На расстоянии в десятки верст. Хорошая демонстрация силы.

Морен сообщил:

— Мы отправимся туда немедленно.

— С четверкой вейриэнов и парой ласхов? — Роберт скептически изогнул губы. — Лучше подождать возвращения Рамасхи. Моих людей давать тебе бессмысленно: неделю будут добираться до тех болот. А я больше одного пока провести не смогу через огонь, силы восстановить надо. Мне пришлось всю ночь слушать огонь... в разных местах.

Король кинул на меня косой взгляд и снова усмехнулся. Я догадывалась, что жаровни в моей опочивальне не просто так потрескивали, но все равно смутилась и покраснела.

— Мы не можем ждать, сир, — нервно сказал Морен.

— Тогда иди, — кивнул король, подвинул еще один исписанный лист. — Здесь услышанные мной названия и имена, по ним можно найти свидетелей и допросить. Карту тоже возьми. И я требую, чтобы горящая свеча или уголек у вас постоянно с собой были. Как только найдете точное место схватки или след Рагара — запали костер побольше и позови меня, я приду. И отряд все-таки отправлю. Там поблизости монастырский орден есть, в двух днях пути.

Мастер Морен даже не глянул на вейриэнов, видимо использовал тайные знаки: взяв карту, четверка моих телохранителей молча поклонилась и скрылась за дверями.

— Я останусь с принцем, сир, — Морен исподлобья сверлил взглядом короля.

Роберт поморщился:

— Дело твое, но для охраны моего сына хватит и моих людей. Сейчас чужих во дворце не осталось. От кого его охранять?

— У меня приказ высшего мастера, — вейриэн сложил руки на груди.

Государь поднялся из кресла, опираясь на ножны меча, и я сразу почувствовала себя ничтожной букашкой: все-таки он огромен, моя макушка едва доставала ему до подбородка, а рост у меня тоже не маленький.

— Не забывайся, вейриэн. Здесь только мои приказы имеют силу, — глаза короля сверкнули сталью, пока еще холодной. — Лэйрин, подай мне письмо императора Севера. Вон то, с ледяной печатью.

Я стояла между столом и королевским креслом, потому просьба не удивила, но, когда подошла и протянула свиток, крепкие пальцы Роберта Сильного сжали мое запястье. Он дернул меня к себе, оторвал от пола, перехватив подмышками, и прыгнул в камин, прямо в тлеющие угли.

В тот же миг с яростным гулом взвилась стена пламени, но я успела заметить, как метнулся к нам мастер Морен, а рыжая гончая, раззявив пасть, огненным сполохом бросилась ему на грудь.