Сам, сосредоточился на продавливании, через Петра, торговой фактории, и торговых договоров. Петр был сильно занят. Он нашел себе нового наставника в деле фортификации и артиллерии — главного инженера прусских крепостей, подполковника Штернерна фон Штернфельда. И теперь дневал и ночевал в крепости Фридрихсбург.
И Петр, и подполковник отзывались друг о друге в возвышенных тонах, и прервать эту идиллию, с целью занять Петра торговыми делами, не было никакой возможности.
Оторвало Петра от дел ратных только прибытие посольства, 18 мая.
Посольство въезжало в город через Закхаймские ворота с максимальной пышностью, и с соблюдением каких то местных традиций, в коих был не силен. Змея посольства втягивалась в город более полутора часов, а потом еще и размещалось по домам знати. Вечером был не менее пышный ужин, на который Петр не пошел, предпочтя приватную встречу с курфюрстом, для обмена впечатлениями. Отношения Петра с Фридрихом явно налаживались, и становились дружескими.
21 мая курфюрст принимал послов в своем замке. Опять было шествие через весь город, напоказ несли подарки, меха и мои диковины. Петр шел в толпе курсантов и на приеме не высовывался, хотя уже все знали, кто такой — этот урядник.
Потом отмечали это дело, аж три дня. Столько здоровья у меня не было, помогал Тае с выставкой, на которую валом валил народ.
Вечерами разбирали с Петром, послами и приближенными проект договора о мире и дружбе. В договоре, из семи пунктов, меня интересовал только шестой — о торговле. По этому, сидел тихо пока, на второй день обсуждений, не дошли до этого пункта. А вот после этого взялся за дело серьезно. Петр поддержал мои предложения о взаимных факториях тут и под Москвой, более того, он сам предложил проводить это не как государственное дело, были в таком предложении свои подводные камни, а как частное, и сам же предложил использовать для этого ганзейцев. А Фридриху обещал вручить медаль почетного ганзейца, с привилегиями. Меня об этом он не спрашивал, да и ладно, такой расклад меня вполне устраивает, будут два монарха почетными ганзейцами, с факториями на их территориях, а остальные сами подтянуться.
До 30 мая ничего интересного, не происходило. А вот тридцатого, отмечали день рождения Петра, бурно и торжественно. На праздник инкогнито, шитыми все теми же белыми нитками, прибыл Фридрих, с которым Петр имел долгую беседу, по результатам которой курфюрст, с радостью, стал почетным членом ганзы и выделил факторию в Пиллау. Петр в ответ выделил место под Москвой, закономерно повесив его оформление и содержание на меня, как вернусь — перевешу на Федора, нам уже давно расширяться пора.
До отбытия посольства было еще больше недели, по этому оставив выставку на Тае и двух морпехах выехал с остальными в Пиллау, потрясать бумагами и тратить бешенные деньги — монархи, такой мелочью не озаботились. Хотя, честно признаюсь, деньги потом мне частично компенсировали из посольской казны.
Место было шикарным, но совершенно голым. Неделю занимался организацией работ по строительству амбаров, стеной окружающих выделенную площадь, большого гостиного дома для лавок и проживания приходящих, и пирса для разгрузки, благо глубины позволяли подойти почти к самому берегу. В связи с этой круговертью, торжеств с отбытием посольства не застал. Застал только прощание Петра с курфюрстом уже в Пилау. Однако, после прощания, на суда посольство грузиться не собиралось. А разместилось в лучших домах Пиллау, на Хакене. Оказывается, ждали избрания короля Польского, которое должно быть в конце месяца, и эти результаты влияли на дальнейший путь. На что радостно потер руки и опять с головой окунулся в строительство фактории и наставления коменданта, который уже был назначен вместе с почтовым отделением.
К концу месяца факторию достроить не успевали, тем не менее, пригласил Петра на торжественное открытие и подъем ганзейского флага. Получилось очень не плохо, и если бы не страшное похмелье на следующий день, было бы совсем хорошо.
Петр этот месяц то же не бездельничал, изучал в Пиллау науку фейерверков, хотел сам их уметь делать, и теперь ходил с обоженными бровями и усами, но с дипломом 'огневого художника'. Кроме этого, он каждый день выходил на морские прогулки и вербовал матросов, в основном голландцев, пользуясь своим знанием языка. Даже у какого-то шкипера на свадьбе погулять успел. Одним словом, был весь в трудах на пользу отечества.
На именины Фридрих нас не посетил, он вообще уехал по делам, чем несколько обидел Петра. Однако, к этому празднику был подготовлен молебен и фейерверк монаршего изготовления, так что вечером были большие празднества. А поздним вечером на берегу гавани была устроена иллюминация в виде триумфальной арки с латинским изречением: 'Да здравствуют союзники, да убудет полумесяц, и да завянут лилии!' Буквы, горевшие лазоревым светом, делали зрелище ярким и красивым.
На следующий день Петр дал указание немедленно грузиться на корабль и отправляться. Что мы и сделали к первому июля. Русско-бранденбургский договор, кстати, подписали, правда, не в полном объеме, но главное, купеческий пункт в нем был.
Как обычно, отбыли 'летучей ' группой на нашем тихоходе. Основное посольство в этот же день должно было выдвинуться за нами посуху.
Наш корабль, по моим просьбам, шел в Любек — надо было войти в курс дел, а Петру было все равно куда, лишь бы быстрее в Голландию.
Описывать, еще одно путешествие скоростной черепахи, смысла нет. Стоит только упомянуть, что погода испортилась, путешествие стало еще менее комфортным, но прыти нам прибавило — и в середине месяца уже разговаривал с радостно меня встретившими ганзейскими советниками.
Новостей было много, и у меня и у них — провели два дня за разбором завалов и написанием писем. В частности, просил прислать Орла в Амстердам, куда так рвался Петр и где собирался провести много времени. А основным делом были разборы новых планов, которые накапливались у меня в блокноте весь год. Последним из планов, записанным уже в дороге стала организация туризма, на базе наших факторий — теперь мы могли предложить зевакам осмотр достопримечательностей чужих стран.
Советники были в восторге от новых планов, и оттого, что большую часть возвращенных кредитов не забрал, а приказал вкладывать в новые проекты и организовывать ганзейский банк, на подобии голландского. Деньги у меня пока были в изрядном количестве.
Отчитались советники и о недоимках, как и предполагал. Тут пока все было просто, первым делом солидное предупреждение. Написали письмо, на тему 'Вы просрочили кредит, и процент по нему удвоился, в случае не возврата кредита и процентов по нему через год будем вынуждены компенсировать его сами за ваш счет'.
Письмо было обычным, но копии писем для всех должников, благо их было немного, просил сделать для всех орлов, с описанием маршрутов и судов должников. И написал для орлов письма, в которых рекомендовал встречать суда из списка должников бортовым залпом перед носом судна, если попадут, не страшно, если должник ответит огнем — уничтожать, если остановиться — посылать тузик и передавать письмо. Так что главное в таких письмах не содержание, а кто и каким образом их доставит.
Заняться делами основательно — Петр не дал. За пару дней он удовлетворил свое любопытство городом и теперь рвался к каналам и Рейну, планируя по нему спуститься в Голландию. Такой маршрут меня более чем устраивал, по пути мы пройдем через Ганновер — в ближайших планах была охота за Лейбницем.
Наскоро отдав последние распоряжения советникам, и напомнив им об Орле и новых факториях, присоединился к нашей 'летучей' группе, уже покинувшей Любек и направляющейся в Ганновер. Впереди были две сотни километров пути по ухоженным немецким землям, с их игрушечными домиками и аккуратными поселками.
В пути продолжили обмениваться впечатлениями об увиденном, начав еще в морском переходе. Петр задавал много вопросов, начинающихся с 'А как ... ?' и 'А почему ...'
Радостно заметил, что преклонения Петр не испытывает, но европейские порядки ему нравятся, и он готов переделывать Россию. Начал доклад на тему, что бы нам в Россию хорошо бы позаимствовать, а что нам и даром не надо. Петр слушал внимательно, хотя решения, безусловно, будет принимать он сам. Именно в этой поездке заспорили о внешнем виде и личной гигиене. По результатам двух дневных разговоров государь даже набросал указ о 'Внешнем виде' как мысленно его обозвал. Только очень просил его не перебарщивать, все же есть у нас и свои традиции.
Обсуждали, что кроме внешнего вида еще бы и образованность поправить. Плавно подводил Петра к необходимости организации сети гражданских, а не только при церквях, школ и высших учебных заведений, в том числе военных. Идея Петру нравилась, но денег на нее он давать не хотел, армия ему была важнее. Однако, согласился с предложением о дворянских платных учебных заведениях, которым он присвоит статус царских, и обучение в которых будет считаться престижным, за счет чего цена на это обучение будет существенно завышена. Это позволит содержать еще пару высших учебных заведений для перспективных, но нищих студентов. Центральное заведение обозвали Моссковской царской академией, а ее филиалы пока не обсуждали, хотя один из них, в Воронеже а второй в Холмогорах напрашивались сами собой, из курсантов, проходящих через школы будет проще отбирать подающих надежды. Указ об учреждении Академии Петр написал, но в общих чертах, взвалив на меня еще и это — как обычно, не выделив ни копейки денег. Тем не менее, был доволен результатами — есть, чем заманивать Лейбница, к городу которого мы уже подъезжали.
Однако, доехать не успели. Подъезжая к Ганноверу нас перехватил эскорт кюрфюрстины Софии-Шарлотты, ехавшей для встречи с Петром, от самого Берлина. Так что Петру пришлось менять маршрут, сворачивая в деревню Копенбрюгге, и проводить торжественный ужин в стоящем рядом замке. Эскорт кюрфюрстины был очень представительный, с массой слуг, и кавалеров. Разместились на дворе замка с большим трудом. Светские разговоры меня интересовали мало, и на ужин меня никто не приглашал, он вообще проходил в узком кругу. Но время не было потрачено без пользы — удалось разговорить кавалеров эскорта, так же как и мы, ожидающих окончания ужина во дворе замка. Кавалеры много рассказывали новостей и сильно интересовались Петром. Не сомневаясь, что они будут потом писать отчеты — заливался про молочные реки и кисельные берега, которые только и ждут образованных и работящих немцев. Уже не первый раз меня, в этой поездке расспрашивали про регату — все же с регатой получился удачный ход, интерес к стране он поднял существенно. Взять ту же кюрфюрстину — стала бы она гнаться за Петром через пол страны, не возбуди он в ней интереса? Сомнительно.
Перевел поток новостей кавалеров на Лейбница. Мне поведали, что София имеет прекрасное образование и состоит в очень плотной переписке с философом — тут всех математиков, физиков и прочих причисляли к философам. В подробности переписки София никого не посвящала, но и тайны из этого не делала. Лейбниц пробивал Академию в Берлине, но получалось у него это плохо. Самое время брать под белы ручки этого деятельного, пятидесятилетнего старичка. Только в Ганновере его не было, он сейчас был в Миндене, и, кстати, писал предложение Петру по модернизации России. По рассказам кавалеров — Лейбниц вообще координально поменял точку зрения, в последнее время. Теперь, по его словам только Россия имеет потенциал справиться с османским игом. Старичок дозрел еще раньше, чем мы до него добрались.
Утром выехали в Минден, основным достоинством которого для Петра было наличие Среднегерманского канала, способного доставить его до Рейна и Голландии. Лейбниц интересовал Петра довольно мало, но он согласился задержаться на целых пол дня, для проведения переговоров, но переговоры поручил вести мне, а сам решил заняться выбором и наймом судна.
Минден открылся к обеду, большой город в немецком стиле, обнесенный прямой стеной, что говорило о его древности. История города заинтересовала, ожидал увидеть маленькую деревню, а перед нами представал солидный город — надо будет поинтересоваться у Лейбница, у моих спутников интересоваться бесполезно.
Въехав в город, наша короткая кавалькада разделилась, Петр и сподвижники уехали в порт, а меня ждал дом Лейбница, адрес которого записал со слов кавалеров.
Готфрид Вильгельм принял нас с Таей и толмачом без проволочек. Времени было мало. Петр мог и раньше уйти, чем ближе он был к своей мечте, тем становился более нервным и раздражительным от любых задержек.
Но, для солидности, надо было выслушать в начале предложения Готфрида. А Готфрид, получив в нашем лице благодарных слушателей, начал развернутый доклад, своего виденья жизни России. Наши точки зрения не совпадали, но говорить ему об этом было преждевременно. Мое демонстративное поглядывание на часы Готфрид игнорировал.
На втором часе разговоров о высоком — высказал Готфриду предложение в лоб. Предлагаю ему открывать в Москве Академию. Набор персонала по его усмотрению. Средства любые. Дозволение Петра получено, продемонстрировал указ и пропись для проезда Лейбница в Россию. Выложил на стол пять тысяч талеров золотыми червонцами — треть своего запаса средств в этом посольстве. Сказал, что нужно привезти оборудование для мастерских и книги для обучения. Перерасход средств будет компенсирован в Москве.
Готфрид стал очень деловит. Еще два часа обсуждали Академию. Отсутствие даже помещения для Академии, Готфрида, как не странно, порадовали. У него был свой проект Академии, запасенный для Берлина. Обсудили проект. Проект был очень продуманный, но несколько утилитарный. Московский университет ассоциировался у меня только с одним зданием. Нарисовал на отдельной бумажке — его здание, дополненное высоченным центральным шпилем, и двумя башнями по бокам. На закономерный вопрос Готфрида — зачем. Рассказал историю, что у нас, русских, разрабатывается технология быстрой связи, когда можно передавать письма не курьерами, а гораздо быстрее. Но для этого надо высокий шпиль, и чем он выше — тем лучше. Готфрид не поверил. Спросил, слышал ли он про новые русские диковины. Кто же про них не слышал. Так вот, скажи ему пару лет назад, что можно сохранить речь, законсервировать, а потом ее слушать — ведь тоже бы не поверил. А ведь это еще не все, только в этом году вышла новая диковина, которая так же как звук, сохраняет и консервирует картинку. Да именно так. Увы, времени нет показывать, но на выставке в Кёнигсберге она демонстрировалась, он может проверить. Почувствовал себя кроликом под падающим с неба орлом, Лейбниц буквально взорвался. Сослался на отсутствие времени и долгие объяснения и все ему расскажу в Москве, если он не будет распространяться пока об этой информации. Никуда теперь он от меня не денется. Про боковые башни, сказал, что будет обсерватория, а про вторую пусть думает сам — вторая для симметрии. Лейбниц обещал переработать проект под мои пожелания, он сам заинтересовался. Пытал про высоту шпиля, сказал, что как можно выше.
