-Когда увидел, как миллиарды живут, не зная, что их уничтожат сигналы, которые мы не понимаем. Когда понял: если мы будем цепляться за каждую единицу, мы потеряем весь вид.

Он встал. Выпрямился. Взгляд был строгим, но не враждебным.

-Ты не обязан согласиться. Но ты должен понять, в какой игре оказался. Это не война за территорию. Не за ресурсы. Это — борьба за право остаться видом, а не стать субстратом для чего-то чуждого.

Максим стоял тоже. В пол оборота. Спокойный, но жёсткий.

-Тогда, может, и стоит остаться людьми, даже если проиграем. А не превратиться в чудовищ ради выживания.

-Иногда чудовище — это просто то, кто прошёл дальше, — сказал японец и направился к двери, внезапно остановился, словно собирался сказать ещё что-то. Но не стал. Просто посмотрел на Максима, как хирург на рану, которую не может зашить. Не потому что не умеет, а потому что не должен.

— Мы оба знаем, — сказал он. -Что правда не всегда выглядит красиво. Она часто приходит с грязью под ногтями и пустыми глазами. Но она всё равно лучше утешительных сказок.

Максим молчал.

-Я оставлю координаты. Не передавай их. Не запоминай, если не хочешь. Но если однажды всё пойдёт к ёкаям в зад, и ты решишь, что не можешь больше сражаться на тонущем корабле — знай: один спасательный шлюп остался.

Он коснулся еле заметного кармашка на рукаве, достал оттуда тонкий серый модуль не больше банковской карты. Кадзэ положил его на край стола, не глядя.

-План "Фудзи". Только для тех, кто осознанно делает выбор.

Максим не ответил. Он даже не двинулся.

Кадзэ кивнул, словно прощаясь не только с хозяином дома, но и с человеком, которого, возможно, больше никогда не увидит. Затем открыл дверь и шагнул в сумерки.

Он исчез так же тихо, как появился. Шаттл взмыл беззвучно, как будто забирал с собой не человека, а идею. Тяжёлую, холодную, но живую.

Глава 10

ЮНИТОЛОГИЯ: ТВОЁ БУДУЩЕЕ НАЧИНАЕТСЯ С ПОЛНОГО ПОСЛУШАНИЯ

"Свобода — это иллюзия. Истинная сила — в подчинении Целому."

ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ: КАК ТВОИ ДЕНЬГИ СТАНОВЯТСЯ СВЯЩЕННЫМИ

Юнитология не просит — она направляет. Каждый адепт обязан внести свой вклад в Фонд Вечной Конвергенции, иначе его шансы на воскрешение резко снижаются.

Десятина Просветления — 20% от дохода (минимальный взнос).

Пожертвование Чистоты — дополнительные выплаты за "очищение от грехов прошлого" (размер определяется духовным аудитором).

Золотая Капсула — VIP-криохранилище для тех, кто пожертвовал более 1 млн кредитов.

"Не можешь расстаться с мирским? Значит, ты ещё не готов к бессмертию!"

АУДИТ СОЗНАНИЯ

Каждую неделю адепт обязан проходить Сеансы Истины, где под воздействием резонансного поля Чёрного Маркера и релаксантов он рассказывает духовному наставнику:

Все свои страхи.

Все свои сомнения.

Про всех, кто сомневается в Юнитологии.

"Если тебе нечего скрывать — тебе нечего бояться."

3. ИЗОЛЯЦИЯ ОТ "ТОКСИЧНЫХ"

Твоя семья не верит в Конвергенцию? Они уже мертвецы.

Обряд Разрыва — адепт публично отрекается от всех, кто не в Церкви.

Тотальная Блокировка — родственникам запрещено знать, где хранится тело адепта.

Кара Неверия — если кто-то попытается забрать тело из криохранилища, его объявляют "врагом Целого" и подвергают остракизму.

Любовь к семье — это слабость. Любовь к Целому — сила.

ЦЕНТРЫ ДУХОВНОГО РОСТА

Если адепт недостаточно предан, его отправляют в Храм Исправления, где он перевоспитывается через:

-Многочасовые декламации текстов Альтмана

-Физический труд (уборка криокапсул, перенос биоматериалов).

-Очистительное голодание" (3 дня без еды, только святая вода с микроскопическими дозами нейростимуляторов).

"Страдание очищает. Боль ведёт к просветлению."

ВОСХВАЛЕНИЕ АЛЬТМАНА: ОН НЕ УМЕР, ОН ЖДЁТ КОНВЕРГЕНЦИИ

Майкл Альтман — не просто пророк. Он первый из возрождённых.

Его замороженное тело хранится в секретном Храме.

Его голограммы являются адептам во время молитв.

Его голос транслируется в криохранилищах, чтобы поддерживать связь с уснувшими.

"Альтман видит тебя. Альтман знает, достоин ли ты."

ВНЕШНИЕ ВРАГИ: КОГО НУЖНО ОПАСАТЬСЯ

Правительство (скрывает правду о Конвергенции).

Учёные (называют Обелиски "опасными артефактами").

Родственники адептов (мешают чистоте веры).

Бывшие члены Церкви (предатели, которых нужно вернуть или уничтожить).

"Сомнение — это вирус. Заражённых надо изолировать."

ТЫ УЖЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖИШЬ СЕБЕ

Юнитология — это не религия. Это — спасение.

Ты отдаёшь деньги.

Ты отдаёшь тело.

Ты отдаёшь разум.

Но взамен ты получишь вечную жизнь...

Церковь Юнитологии

Департамент Вербовки и Удержания

* * *

Следующие две недели Максим с Евгенией были предоставлены сами себе, никто их не беспокоил, никто не докучал с глупыми вопросами. Из-за инцидента в "Локусе" все эксперименты временно приостановили до устранения последствий. Парень догадывался, насколько серьезных.

За окном с наступлением марта полностью сошел снег и начала прорезаться зелень, что для жителя XXI века было дикостью, однако глобальное потепление, таяние ледников и повышение уровня парниковых газов сделали свое дело. Температура за окном поднималась в хороший солнечный день до плюс двенадцати.

К сожалению, гулять не хотелось, радоваться пробуждению природы тоже. Он много спал, читал, просматривал архивы и невольно всё чаще натыкался на вещание юнитологов. Эти трансляции начали лезть везде, в рекомендации, автоматические подборки новостей, даже в подсказки местной поисковой системы. Он мог бы отключить всё это, но сознательно не стал. Максим наблюдал.

И вот однажды утром, пролистывая каналы, он остановился.

На экране яркая студия, крупный логотип "Инициация: путь к Единству", в центре — человек средних лет, интеллигентного вида в старомодных очках с роговой оправой. Тот самый злополучный Джейкоб Артур Даник. За спиной — стилизованный Обелиск, голографический и величественный. Даник говорил уверенно, чуть пафосно, словно зачитывал евангелие.

Его передачи напоминали то проповеди, то научно-популярные выступления, то гремучую смесь вышеупомянутого. Он не кричал, не угрожал, не давил на чувства. Он "разъяснял". Аргументировал. Цитировал исследования, ссылался на археологические данные, физиологию, культурологию. Он делал из Обелисков философскую систему.

-...мы стоим на пороге великой эволюции, братья и сёстры. Схождение — это не конец, но начало. Обелиск — наш проводник, наш дар, наш Путь. Он освобождает нас от плоти, слабости и страха смерти. Он ведёт к Единству. Те, кто погибает в страхе и неведении — они не враги. Они — жертвы старого мира. Но мы... Мы — построим новый. Чистый. Бесконечный...

Максим даже не выругался, в его голове родилась идея. Он молча достал голопад и набрал Шифа.

-Леонид, — сказал он в пустоту. -Надо кое-что устроить.

-Я слушаю.

-У тебя есть выходы на нужных людей и административный ресурс. Хочу выйти в прямой эфир передачи, где выступает Даник, и поговорить с этим ушлепком лично. У них там рубрика "живой звонок". Организуй так, будто я дозвонился случайно... Считайте это платой за участие в ваших опытах.

-Это будет сложно.

-Но ты же справишься.

-Конечно. Я просто хотел уточнить: ты уверен? Даник хоть и фанатик, но ораторского мастерства, эрудиции, ему не занимать.

Максим усмехнулся.

-Более чем. Я был на Титане, играю роль подопытного кролика сейчас, лично контактировал с куском артефакта. Я видел, к чему все приводит. Пора вбить клин.

-Хорошо, переговорю с директором и перезвоню.

Через день новый выпуск. Студия та же, фон — вновь мрачный, стилизованный под храм. На экране: прямой эфир. Даник вновь вещает, в глазах пылает убеждённость:

-...и если Homo sapiens эволюционировал благодаря жесточайшим кризисам, — говорил Даник, неспешно, с расстановкой. -То почему вы считаете, что следующий виток должен быть мягким, стерильным, контролируемым? Возможно, это наша новая стадия. Мы боимся не потому, что это зло. Мы боимся потому, что утрачиваем контроль.

-А теперь мы открываем линию для зрителей, — объявил ведущий с ослепительно белой улыбкой. — С нами на связи... Евгений, город Москва, сектор Северной Азии, Россия. Евгений, вы в эфире.

Экран разделился на две части. Справа — лицо Даника, слева — чуть затемнённая комната, в которой сидел Максим, с нейтральным выражением и спокойным голосом. Разумеется, на его лицо наложили незаметный слой хитрого грима, слегка менявшего внешность

-Здравствуйте, — начал Максим спокойно. -Благодарю за возможность. Я внимательно слушаю ваши передачи, мистер Даник, и хотел бы обсудить несколько фундаментальных вопросов, если вы не против.

-Наоборот, -доброжелательно отозвался Даник. — Зачастую в споре рождается ясность. Говорите.

-Отлично. Тогда первый вопрос. Вы утверждаете, что Обелиски — нечто большее, чем артефакты. Что они — носители трансформационного кода. Но разве не странно, что почти в ста процентах случаев их активация приводит к катастрофам? Массовой гибели. Потере когнитивной функции у заражённых. Уничтожению инфраструктуры. Где здесь рост, где развитие?

Даник чуть приподнял бровь:

-Прекрасный вопрос. И, как любой сложный процесс, он требует исторического контекста. Да, на ранних этапах взаимодействие с Маркерами — я предпочитаю этот термин — деструктивно. Но то же самое можно сказать про электричество в XIX веке. Или ядерную энергию в XX. Мы сталкиваемся с технологией, которую не понимаем. Это не "зло". Это не "инфекция". Это — структурный код, записанный в материю самой Вселенной. Мы просто слишком примитивны, чтобы его осознать.

-Хорошо, — не стал спорить Максим. — Тогда уточню. Вы говорите о "коде". Кто его, по-вашему, написал?

-Это и есть великая загадка, — кивнул Даник. — Мы предполагаем, что Обелиски — остатки работы древнейшей цивилизации. Возможно, не одной. Возможно, это коллективное творчество. Или продукт разума, существовавшего миллионы лет назад и достигшего сингулярности. Но для нас важнее другое: факт существования этого сигнала. Он универсален. Он активен. Он подчиняет биологию. Это значит, что он обладает структурой выше нашей.

Максим кивнул, будто соглашаясь, но мягко подкинул следующее:

-А если этот "высший код" — не созидание, а оружие массового уничтожения? Если мы имеем дело не с посланием, а с механизмом утилизации биомассы? Само то, что организмы после активации Маркеров теряют личность, превращаются в агрессивные формы, подчинённые одному вектору — не наводит ли на мысль, что речь идёт не о развитии, а об устранении?

Даник не сразу ответил. Он сцепил пальцы, на лице возникла сосредоточенность.

-Позвольте задать встречный вопрос. А что, если "личность" — не венец эволюции, а её этап? Мы же видим: структура переработанных организмов идеально адаптирована к выживанию в условиях разрушающейся среды. Они выносливы. Могут использовать любое тело как платформу. Не боятся смерти. В некотором смысле они бессмертны. Кто сказал, что сохранение "я" важнее сохранения вида?

Максим не ответил сразу, сложно было сразу привести грамотный контраргумент вместо матерного оскорбления.

-Тогда выходит, вы готовы пожертвовать собой ради этого "вида"?

Даник чуть улыбнулся:

-Готов, но не вслепую. Я ищу понимания. Я не зову людей умирать, я зову их исследовать, переосмыслить, приблизиться. Смерть — лишь термин. Возможно, мы просто неправильно её называем.

-Значит, вопрос будет следующим: если вы правы, и мы стоим на пороге новой формы существования, как отличить её от геноцида? От тотальной утраты индивидуальности? Где граница между преобразованием и исчезновением?

-Отличный вопрос, сразу видно думающего человека, — спокойно отозвался Даник. -И, если позволите, я бы хотел начать следующий сегмент с вашего разрешения именно с него.

Максим кивнул:

-Конечно. Я здесь не для шоу. Я здесь за ответами.

На экране вновь появился Джейкоб Даник. Он немного поправил воротник костюма, медленно вздохнул и начал говорить.

-Вы спросили: где граница между преобразованием и исчезновением. Вопрос философский, но я постараюсь ответить предельно честно. Эта граница — в нашем восприятии. Мы боимся утраты "я", потому что вся наша культура построена на индивидуализме. Но что, если разум — это не нечто локальное, нечто замкнутое в одном черепе, а сеть? Что, если Обелиск не уничтожает личность, а распаковывает её в более высокую форму? Мы пугаемся, потому что теряем привычное "я". Но это не исчезновение — это синтез, синергия.

Максим откинулся на спинку кресла. Его голос был ровным, спокойным:

-Хорошо. Допустим, что личность трансформируется, а не исчезает. Но где доказательства? Вы говорите о "высшей форме", о "сети", о "синтезе" с "синергией", но ведь все наблюдаемые формы после активации Обелиска — это трупы, лишённые речи, мышления, самосознания. Агрессивные, хаотичные, не способные на сложную коммуникацию, она сводится лишь к поиску добычи. Их поведение напоминает поведение хищных животных.

Даник не сразу возразил. Он чуть опустил глаза — и заговорил мягко, почти по-отечески:

-Что вы знаете о мышлении после биологической смерти? Мы видим лишь оболочки, лишь первые слои. Пчёлы кажутся примитивными, но их ульи — шедевры. Мы судим по признакам, которые сами же навязали: слова, зрительный контакт, память. Но если новая форма существования подразумевает отказ от этих ограничений — разве отсутствие привычных признаков свидетельствует об отсутствии сознания?

Максим чуть склонил голову:

-Интересная аналогия. Но, боюсь, несостоятельная. Потому что ульи не строятся из костей. И пчёлы не убивают матку, чтобы "соединиться". Я был на Титане. Я видел, как некроморфы собираются, сливаются, переплавляются в нечто большее. Это не выглядит как прогресс. Это выглядит как переработка мяса. Жестокая и бессмысленная. Где в этом интеллект?

Даник, как ни странно, не стал спорить резко. Он говорил чуть тише:

-Вы видели внешний слой. Видели ужас. Его никто не отрицает. И я не отрицаю. Но вы не были внутри. Внутри Обелиска. Внутри сигнала. Я был.

-Вы испытывали видения? — уточнил Максим.

-Да, — подтвердил Даник. — Я видел сны, переживания, образы. Они были ужасающими — сначала. Но потом стали ясными. Они дали мне язык, структуру, ощущения. Это не галлюцинации. Это язык другой цивилизации. Он просто... нечеловеческий. Он требует времени, требует смирения. Мы привыкли к линейности мышления. Обелиск мыслит иначе — в потоках, в кластерах, в архетипах.

Максим помолчал. Потом спросил: