Шедан, маг льда

— И что же ты хочешь от меня? — спросила я у гостя. — Мне что, нужно сесть с твоим врагом за стол и вернуть тебе проигрыш?

— Да что вы! Боги с вами, — искренне возмутился он. — Ничего такого не нужно. Просто создайте мне сильное зелье удачи. Мне говорили — вы можете. А я с ним сяду за стол и верну себе проигрыш.

— Но такое зелье стоит немалых денег, — сказала я ему холодно. — А, как я помню, их-то у тебя не осталось.

— Ну, дорогая, ну, миленькая. Сделайте мне его наперед. А я, как выиграю, мигом все оплачу, — пообещал он с клятвой.

Через какое-то время я все же поддалась на его уговоры...

— Поддалась? — Ее слова настолько удивили меня, что я нашел в семе смелость тут же ей возразить. — Мне показалось, что чем-чем, а простыми уговорами тебя не пошатнуть.

— Что ж...— Ведьма вздохнула, и так искренне, по привычному, по-стариковски. — В ту пору была весна. Все вокруг цвело, все играло. Зайцы играли в траве, сок бежал по деревьям. А он так просил, такие слова говорил. Вот я и не выдержала. — Мгновенья забвенья прошли, и мимолётная слабость ушла, как и пришла. — Сделала я ему зелье и дала ему в долг, — закончила она быстро.

— Ну, а что потом? — Я почувствовал, что уже не так сильно спешу покорять болото.

— Потом он вернулся, но вместо того, чтобы отдать мне долг, попросил снова сварить мне такое же зелье. Он говорил, что мое варево не сильно ему помогло. Что с ним он мог только не проиграться, и никаких денег он с помощью его не выиграл. И снова, просил, просил, просил. И я, как дура, снова ему поддалась.

На этот раз я промолчал, понимая, что окончание рассказа совсем не за горами.

— Но незнакомцу хватило наглости прийти ко мне в третий раз. Прийти без денег и снова с теми же просьбами. Я дала ему обещание сделать еще одно зелье, но на следующий день отправила своего молодого помощника собрать кое-какие сведения. Как оказалось... — Ведьму грустно вздохнула, но быстро взяла себя в руки. — Как оказалось. Первое зелье прекрасно ему помогло, и он сумел отыграться. Но его победа попала на глаза баронету, и он предложил мужчине сыграть одну партию с ним. Мое второе зелье помогло ему выиграть еще больше денег. Но слухи о сыновней трате дошли до ушей барона. Владыка вознегодовал, но поскольку все было сделано, как казалось, честно, он пригласил счастливчика, чтобы иметь шанс отыграться.

— То бишь, деньги у него были? — понял я, к чему клонит она.

— Были, и немалые, — согласилась ведьма.

— Но вместо того, чтобы заплатить тебе за три зелья...

— Он предпочел положиться на свою лесть и сладкую мордашку.

Мордашку. От таких слов меня внутренне передернула. Да ей, почитай, давно за пятьдесят лет, а кровь до сих пор кипит.

— Поэтому я решила все взять в свои руки , когда он пришел в третий раз, я угостила его одним особым отваром, после которого он никогда больше не смог бы взять кости в руки, — сказала она и улыбнулась так злорадно, что меня передернуло.

— Погоди, погоди, — сразу напрягся я, вспоминая свою должность, а с ней своя обязанности. — А это не через чур? Он же просто тебя обманул, а ты его... вот так! — искренне возмутился я.

— А как иначе? — История закончилась и передо мной вновь стояла уверенная в себе и своих словах колдунья. — Я же говорила тебе — все, кто со мной связываются, должны получать по заслугам. Ибо таковы законы этого мирозданья — всякий из нас, рано или поздно, получит по заслугам, — повторила она те слова, что говорила нам раньше.

— Но есть же и законы баронства... — попытался вставить свою позицию я.

— Законы баронства? Где ты видишь тут баронство и его законы? — Женщина приловчилась и медленно отвела руку назад, показывая вросший в землю зеленый дом, полный зелени огород, небольшую лужайку и вздымающийся кверху лес. Всюду зелень и зелень. Глухомань глухоманью — ни малейшего признака власти человека. — Нет тут власти баронства, и никогда не было. Да и кто мне поможет? Ополчение из ближайшей деревни? Так до них далеко. Баронова стража? Ее тут отродясь не видывали. А обычные люди...Им проще не связываться со мной, чем помогать. С одним глазом жить куда спокойней, чем с двумя, а кто слеп на оба глаза, тот счастлив, словно младенец, — философски заявила она.

И снова я ничего не смог возразить.

— Словом — запомни эту историю. Она тебе пригодится, — снова сказал мне ведьма. — А я пойду в дом — устала я от таких длинных разговоров, — бросила она напоследок, и, тяжело развернувшись, пошагала кривыми ногами по мягкой лесной земле.

— Хорошо, я запомнил. И не буду обманывать о выполнении задания, — заявил я, хотя не был уверен, что ведьма намекала именно на это.

*

— А я бы все-таки снес той ведьме голову, — уверенно заявил Родовит не столько Торсону, сколько всем нам.

— И это почему же? — флегматично отозвался толстяк.

Я тоже прислушался — интересно, что скажет красавчик?

— Потому что, во-первых, эта мымра слишком нагло себя ведет, — заявил мужчина. Я, моя земля, мои правила. Она так говорила, словно она — барон. А во-вторых — перед ней стоял сам командир приграничного форта, а она вела себя с ним так, словно он — мальчишка. Никакого к нему уважения. Обычная хамка-нахалка. Да за такое ей крюк под кадык и на главную стену.

Да, Родовит суров, в этом ему не откажешь.

— Будешь вешать старую бабку за каждое неумное слово? — Торсон покачал головой. — Так через пару лет во всем баронстве ни одной старухи в живых и не останется, — нарисовал толстяк печальную картину. — Давай еще до кучи будем вешать всех брехливых собак, а вместе с ними котов, что не дают весной спать. То-то будет потеха! То-то некромантам раздолье!

— Да ладно, ладно. — Представив себе столь ужасную картину, Родовит пошел на понятную. — Я же не про то. Я же... Ну, так же нельзя. Обычная старуха, а возомнила о себе, боги знают, что. И перед командиром пограничного форта так себя не ведут. Он тут — король и герцог. А она его песочит, как сельского мальчишку за мелкую провинность.

— Годков ей, по-твоему, сколько? Много. Вот. — Торсон многозначительно поднял палец кверху. — А место какое тут, знаешь? Знаешь — плохое тут место. Болотной гнилью прет. И вдобавок, бабка живет тут одна. Вот и тронулась она головой и мнит себя местной владычицей. Нашел, к кому привязаться, — вяло пожурил его сдержанный собеседник.

— А я бы посоветовал вести себя с ней осторожно, — подал голос Игнац.

— Да ну! А это ещё с чего? — переключился Родовит на нового собеседника

— Так она же ведьма? Вдруг чего наколдует.

— Например?

— Пронос до скончания века, или лысую голову, — сразу же выдал тот.

Да, в этом весь Игнац — еще ничего неизвестно, но он сразу предпочитает именно самое худшее.

— Чтобы такое случилось, надо от нее что-то принять и выпить. А я от такой страшилищи ничего принимать не стану — ни за так, ни за деньги. — Родовит пренебрежительно отмахнулся рукой.

— Так она ж ведьма. Вдруг ей достаточно просто нашептать? Или просто коснуться тебя рукой? — взыграли страхи в Игнаце.

— Вот же трус-боягуз. Сам боишься до колик, и других подбиваешь? Попомни мое слово — никогда не быть тебе в десятниках.

— Ты что, ведьма, чтобы проклёнами заниматься? — насупил брови Игнац.

— Это не проклёны. Это предсказания, — фыркнул в ответ Родовит, и отвернулся в сторону.

— Вот разгладились, словно базарные бабы, — вмешался в разговор доселе молчавший Тур. — Нет бы смотреть на реакцию командиров. Господин Трезор и господин Шедан в ответ на ее слова и бровью не повели.

Услышав его слова, я весело ухмыльнулся — ничего другого я от Тура не ожидал.

— А я что? Я ничего, — смутился в ответ Родовит.

— Вот так-то лучше. Смотри на командиров и все на ус мотай.

— Да ладно, ладно. Ты за собой смотри.

— А я и смотрю!

— Вот и смотри. А-то еще слово и я...

Я продолжал шаг за шагом идти вперед, и чем дольше я думал, тем быстрее улыбка сходила с моего лица. Чтобы я ей сказал. Чтобы я сказал? А что я ей мог сказать? Мало того, что, говоря со мной, эта странная старуха настолько сильно завладела моим вниманием, что, слушая ее, я порой забывал, что стою не один. Но главное... Главное, что в разговоре с ней я полностью потерялся. Я не знал, что сказать. Я не находил нужных слов. Я растворился в пучине ее рассуждений, как теряется маленькая щепка в объемном сундуке столяра.

Она утверждала, что мир устроен так, что рано или поздно всякий человек получает по заслугам. И что я тут мог ей возразить? Я ведь не жрец, и даже не послушник, а потому знаю про мир и богов лишь то, что известно всем. Ну, может немного больше. Я знаю про двенадцать богов, что создали этот мир. Знаю их всех поименно, и чем они отличаются. Знаю про трех темных богов зимы, что с приходом холодов карают всех нерадивых. Знаю про трех богов лета, что с установлением тепла благословляют послушных. Знаю про трех богов весны, что даруют любовь и жизнь, и про трех богов осени, что дают насыщенье. Знаю и приношу им в свое время жертвы. Но чтобы вот так взять и сказать, чего именно они хотят? Что хотят все двенадцать? Уложить сотни мелких правил в один, самый главный закон? Такого я, со своим хилым умишком, и представить не мог, а уж тем более — заявлять такое во всеуслышание.

Она говорила, что все, кто с ней связываются, должны получать по заслугам. Звучало, и, правда, гордо. Гордо и самонадеянно. Но ведь, если признаться, каждый из нас в душе хочет чего-то подобного. Чтобы не угнетали. Чтобы не унижали. И чтобы любой обидчик получил по заслугам, если вдруг справедливость не может тебе помочь.

Да и вообще. Зелья ее? Ее. Цену за них она назначает сама? Сама. И условия за обман она ни от кого не скрывает — она не из тех, кто станет такое скрывать. Не заплатил, обманул — получил, что обещано. Не по законам, все верно. Но по ее правде и совести.

Так что... Ну, что сказать? Темная ведьма? Не знаю. Суровая — несомненно. Но в такой глуши с любым недругом быть мягким никак нельзя. Нелюбовь людей к ней понятна, и почему ее называют "темной" тоже легко понять. Но, несмотря на это, к ней все одно идут.

Не знаю, не знаю. Возможно, я что-то не понимаю, или же упускаю. Возможно, как служака баронства, я должен думать иначе. Но, сейчас, пока у меня мало командирского опыта, я следую тому, чему научился на своей шкуре, и книгах, присланных дядей. И я до сих пор колеблюсь.

— Господин Шедан, — озадаченно раздалось слева от меня. Я повернул голову и обнаружил Игнаца, который, ускорив шаг, слегка вырвался вперед и оттого теперь шел вровень со мною.

— Чего? — спросил я, отрываясь от непривычных для себя размышлений.

— Я хотел бы задать вам вопрос. Вы...— Голос воина неожиданно сбился. Ба, да он волнуется? Я глянул на него повнимательнее. И верно — взгляд русоволосого метался из стороны в сторону, а кожа лица непривычно побледнела. Волнуется? Нет. Он же просто в панике!

— Что случилось? — встревожено спросил я его, инстинктивно оглядываясь по сторонам в поисках возможной угрозы. Но все было спокойно — по сторонам от тропинки мирно росли густые зеленые кусты, над которыми возвышались небольшие березки и осинки.

— Нет, там все хорошо. Дело... во мне, — все тем же тихим сбивчивым голосом произнес Игнац.

Я, уже готовый к возможному магическому противостоянию, расслабил напряженную руку.

— А что у тебя не так? — спросил я его, сбитый с толку.

— Ну, это, вы понимаете. — Мечник никак не мог совладать с обуявшим его волнением. — Я хотел спросить вас о тех словах, что сказала ведьма.

— О словах ведьмы?

— Да. Она сказала, что мир устроен так, что рано или поздно всякий человек получит по заслугам.

Ага, прекрасно помню. Только что думал об этом.

— Вот я и хочу узнать ваше мнение, что вы об этом думаете? Считаете, что это правда, или же это ложь? — спросил у меня Игнац.

Вместо ответа я тяжело вздохнул. Ага , и он туда же. Откуда мне знать про такое? Я пока даже в магии мало что понимаю. А про службу командира форта знаю и того меньше. А ему подавай ответы о богах, о законах и мирозданье. С одной стороны, понятно — обычно командир решает все вопросы солдат. Вот поэтому Игнац и обратился ко мне. Но я лишь командир форта. Если точнее, я только исполняю его обязанности. А тут такой вопрос.

Кстати — с чего вдруг у простого солдата такой интерес к этой теме? Раньше такого я от него не слышал.

— С чего вдруг интересуешься — пустого интереса ради, или на то есть серьезная причина? — прямо спросил я его, пристально глянув в глаза.

Игнац ответил не сразу. Но его лицо... Его стало бросать то в белую, то в красную краску, словно девицу на выданье. А его сердце... Казалось его стук заглушает все звуки вокруг меня.

Искусав губы в кровь, Игнац, наконец-то, решился дать ответ.

— Понимаете, господин Шедан, — зашептал он так тихо, как будто хотел скрыть свои слова от самих богов. — Я стал солдатом баронства не по своему желанию. Точнее, по-своему. Но это лишь отчасти.

— О, как оно? Продолжай, — поощрил я его. Мое любопытство тут же колыхнулось живою волной и прилипло к ушам.

— Я по ремеслу кто? Горшечник, — начал свою исповедь он. — И мое ремесло у меня хорошо получается. Почему? Потому что учитель у меня был хороший. И руки, как говорится, из нужного места растут. — Что бы я в этом нисколько не сомневался, он вытянул вперед руки. Сильные, крепкие, трудолюбивые руки. — Чего только я ими не стряпал? Из-под моих пальцев выходили изумительной красоты кувшины, крепкие горшки, большие и маленькие глиняные блюдца. А сколько игрушек я вылепил для детей. — В глаза воина на миг вернулся прежний блеск, тот, что бывает у человека, когда он говорит о деле, которое любит и которым гордится.

— Тогда как ты попал в армию? — спросил, не выдержав, я.

— Во все виновато проклятое вино. — Блеск в глазах пропал, словно его и не было. — Однажды вечером мы с друзьями крепко выпили, и, выйдя во двор, я увидел свою жену, обнимающуюся с другим. Кровь во мне взбурлила, и я помчался в драку. Помчался, не разбирая. Бой был коротким, и я... Я убил соперника. — Мужчина нервно сглотнул. — И чтобы не попасть под карающий меч закона, я записался в армию и отправился служить в дальний форт баронства.

Вот это поворот... Никогда б не подумал.

— Ты отправился в армию, чтобы родственники убитого тебя не смогли найти? — задал я вопрос.

— Да, но... Но не только. — Игнац с силой сжал свои крепкие кулаки. — Когда я становился солдатом, я обещал богам нести свою службу с честью. Так я хотел показать, что очень сожалею о произошедшем, и хочу искупить вину. И я с честью нес свою службу — не отлынивал от дозоров, старался ладить с другими солдатами, чужой еды за столом ни у кого не брал, и никаких пакостей другим не устраивал.

Похоже на правду — на дисциплину Игнаца никто никогда не жаловался.

— И даже когда ходил с вами в тот, последний поход, я старался служить вам мечом, верой и правдой.

Тоже полная правда — он трусил, но все же сражался, и наших рядов не покинул.