Хорошо это или плохо? Не знаю. Скорее — хорошо. Не нравиться мне, когда всё начинает иметь денежную цену. Когда врач скорой помощи уезжает, не оказав помощи больному, у которого нет страховки. Когда государство начинает "делать деньги", как коммерсант какой-то.
Каким показателем эффективности управления руководствовался Сталин? Численность населения. Если люди живут хорошо — они размножаются. Прирост населения — грамотное руководство. В какой стране мира прирастало население на начало 21-го века? В Китае. Китай из стран 3-го мира стремительно превратился в лидера. А РФ? За 30 лет "эрефии" потери народа больше, чем во время ВОВ. На момент моего попадания сюда — чем измеряли свою эффективность чиновники РФ? Профицит бюджета. Прибыль бюджета. Профицит — это хорошо. Но, не сам по себе. Не за счёт вымирания народа. Да и по мне, экономисту, прибыль государства в миллионах долларов — звучит сюрреалистично. Государство должно функционировать на благо народа. А не делать прибыль, не делать деньги из народа. И прибыль государства должна измеряться миллионами человек.
Как не печально это осознавать, но РФ управляется оккупационным правительством. Вот только кто их, оккупантов, хозяин? Амеры, НАТО, англы? Они — тоже под оккупацией. У них тот же античеловеческий общественный строй. Капитализм называют. Деланье денег.
Кто ты, Враг? Покажи лик свой!
Нет, деньги — не зло. Деньги — средство. Когда деньги — средство. Тогда — не зло. Когда деньги — средство измерения, обмена, накопления. Но, когда деньги становятся целью — они зло. Когда деньги ради денег. Тогда люди перестают быть людьми.
Что такое деньги? Ничто. По большому счёту. С точки зрения какого-нибудь внешнего наблюдателя. Бога, например. Что такое деньги для Бога? Ничто. Он есть — Всё. И всё — есть Он. И спросит Он тебя, когда закончиться твой жизненный путь: "Что делал ты за свой Срок?". И ты ответишь: "Деньги". А он спросит опять: "Что делал ты за свой Срок? Что такое — "деньги"? И ты поймёшь, как напрасно прошла твоя жизнь. Ты делал пустоту. Ты делал гору бумажек, набор цифр на жёстком диске сервера, набор цифр на куске пластика. Ты занимался ничем. И сам ты — ничто. Ты не родил детей, потому что дорого, ты не любил никогда — это ещё дороже. Делать "секс" — дешевле. Ты не защищал Родину — это не приносит денег. Ты не обогатил душу. Эти вещи — несовместимы. Ты или стяжаешь Божью Благодать и Дух Святой, или стяжаешь материальные блага, становишься кащеем и чахнешь. Над златом.
А когда всё человечество начинает заниматься только "деланием денег"? Имеем то, что имеем в 21-м веке. Человеконенавистничество. Сатанизм. "Лишние" люди. Экономически нецелесообразные слои общества. И целые народы — лишние. Бесконечные малые войны. Ползущие по планете, как стригущий лишай. Целенаправленно созданный терроризм, сеющий хаос, страх, панику, нищету, беженцев и трупы, трупы, трупы. Общее обнищание человечества. Сначала духовное, потом культурное, а затем уже и материальное.
На примере того же США наглядно. Где те гордые пионеры из книг про Чингачкука, что покоряли "дикий" континент? Где "крепкие орешки" "гудзонских ястребов" — не сгибаемые и упёртые? Их убили движением хиппи. Их убили наркотой. Потом умерла культура, под наркотическим угаром. Знаменитый Голливуд уже не является "властителем дум" на 21-й век. Планку держат только накачиванием денег и бездумным раскручиванием зрелищности. Только попкорновское развлекалово, без единой новой мысли. Кризис смыслов. Кризис сценариев. Кризис идей. Кто в Голливуде снимает относительно интересное кино? Французы, китайцы, русские. Культурная экспансия американцев остановилась. Сами американцы теперь "болеют" то самураями, то китайским созерцательством, то русской непосредственностью. Только не прагматизмом NASP. Каким мы видим американца сейчас? Инфантильный недоразвитый аутист. Задорновские тупые американцы.
Они, янки, здесь, в 40-е — не такие ещё.
И финальная стадия — просто обнищание. США — страна городов-призраков. Половина населения живёт за счёт подачек бюджета. Не могут сами себя прокормить. Нет работы, нет желания работать. Нет желания жить. Стремительно набирает обороты волна добровольных эвтаназий и тупых самоубийств.
РФ стремительно догоняет США в этой гонке к краю пропасти. К стабильности кладбища.
Вот что делает с человечеством власть денег. И, опять же, с глобальной точки зрения — есть ли смысл в существовании такого человечества? Общества потребления. Пожирание планеты? Стоит ли удивляться учащению природных катаклизмов? Планета защищается.
На начало 21-го века альтернативы не было обществу охального, бездумного потребления. Пожиралова. После распада СССР глобализация не оставила иного варианта, кроме фашизма. Толпо-элитарной модели, что и есть фашизм. Непубличная власть, классовое общество, жёстко разделенное, жёстко структурированное, бесправное. Полное отсутствие свободы личности, отсутствие потребности в Свободе, в виду отсутствия Личностей. Глобальный человеческий муравейник. Человейник. Управляемый Неизвестными Отцами. И СМИ, как Башни Подавления. Фашизм.
Стоит ли удивляться, что бестолковые, в виду отсутствия образования, русские парни на окраине русских земель ходят под нацисткой символикой, убивают друг друга во имя Хаоса? А-а, они же уже не русские. Укры. Бывает. Там у них, на Окраине, стремительно возводиться каркас фашистского общества — башни подавления СМИ промывают мозг, развеиваются последние свободы, уже имеется негласный механизм принятия решений, негласная власть, отсутствие даже видимости народовластия. Демонтаж общества и государства. Есть только толпа, "элита" и их охрана. Толпо-элитарная модель. Фашизм. Полицейское государство. Обыкновенный фашизм. Наглядно. Уже не скрываясь.
Исламизм — не выход. Это — истерическая реакция арабов на попрание их устоев, подогретое американскими же деньгами. Реакция мусульман долларами канализирована на утилизацию самих же мусульман. Исламизм — не то. Не может учение Мухаммеда устроить всех. И не решит он всех проблем. Слишком много в Исламе радикального, местечкового, что не может быть принято всеми жителями планеты. То, что хорошо для одного региона Земли — для остальных будет дикостью. Исламизм — учение Христа, переложенное именно для этой, конкретной, общности людей. При всём уважении к Аллаху, Корану и его последователям.
А какой выход? Сталинская модель устройства общества? Коммунизм? Та же штука. Не всеобщее. Русские — приняли. Потому что по духу нам близко. Чем дальше от русских, чем меньше русских — тем больше искажений. До полного неприятия. Достаточно вспомнить камбоджийских "коммунистов". Выверт наизнанку. Самое дикое людоедство под красными флагами.
И так — всюду. Смогут ли индусы жить в бесклассовом обществе? Если уже многие века живут в построенном для них наглыми колонистами фашистском классовом обществе? Смогут ли индивидуалисты NASP жить общностью? Общиной? У них детей по совершеннолетию из дому вышвыривают. Смогут ли они относиться к чужой крови, как к родным? Смогут ли дальневосточные азиаты жить своим разумением, вольно, без обожествления "начальника"? Смогут ли люди "библейской национальности" жить без денег, жить не ради денег, честно, без манипулирования умами других?
Что ж это получается, что Сталин строит то самое "Царствие Небесное", как его понимает русский культурный эгрегор? "Идеальное общество", русский вариант? Равные возможности на старте. Почести по заслугам, социальное положение исходя из выполняемой функции в обществе. Веротерпимость, терпимость к чужой культуре, чуждому складу жизни. Общинность, она же "советы", "народовластие". Забота над немощными. Жертвенность. Трудолюбие. Честность. Верность. Аскетизм. Приоритет духовных, моральных ценностей над материальными, она же "душевность".
Выход ли это? Человечество не примет такой модели жизни. Слишком требовательна она к индивидууму. Хотя и открывает качественно новый виток развития, как самого человека, так и общества. И всего человечества.
Шестаков, тупым отсутствующим взглядом наблюдавший за моей автоматической, в задумчивости, вознёй с автоматом, хмыкнул. Этим вернув меня из заоблачных далей размышлизмов на грешную землю. С сожалением констатировал, что такая интересная мысль, какое-то важное открытие — ускользнули от меня. Осталась только горечь понимания, что эта война, в которой я вымазан по уши — подтверждение. Попытка задавить в зародыше. Попытка недопущения такого развития человека. Единственным известным Хаосу способом — разрушением.
Врёт! Это я про его прикид валенка. Он протянул мне булькнувшую флягу. Трофейную. Понюхал — гадость какая-то. Типа портвейна "Три Сапога". Помотал головой. Шестаков пожал плечами и приложился к фляге сам. Острый кадык заходил верх-вниз над воротом фуфайки.
— По этому делу угодил к Шурочке? — спросил я его.
Этот алкаш — примет он новый строй? Нет. Он ему — не нужен. Непонятен, неприятен. Чужд и враждебен. Поэтому такие вот, "простые" — ненавидят коммунистов, комиссаров, Сталина и всю Советскую власть. Пить не разрешают. Суки!
Он поперхнулся, налился краской, вытаращил глаза, сдерживая кашель. Справился с кашлем, с гневом в бараньих глазах буркнул:
— Тебе чё? Ты мне кто? Исповедник? Нахпшёл!
Я пожал плечами. Что и требовалось доказать.
Он схватил меня за грудки, выдохнул сивушным вонизмом в лицо:
— Ротному стуканёшь — порешу!
Я боднул его каской в нос. Когда он отшатнулся, пнул в грудь:
— Ещё раз тронешь меня — зарежу, как свинью! Пьянь тупорылая! Ты мне на кол не упал — сдавать тебя. Сам сдохнешь. Пьяные в бою — не живут.
— А я — живу! Год уже в боях — живу!
— Рад за тебя. Ещё раз повторяю — я тебе не телок! Тронешь хоть пальцев — вот так сделаю! — я указал ему на филиал скотобойни под ногами, — Усёк? Или тебе, барану, в печень постучать?
Он не ответил, отвернулся. Теперь надо за тылами приглядывать, чтобы в спину не прилетело.
Не сдержался. Жалею. Бывает. Слишком меня выбили из "роли" улёт в заоблачные дали размышлизмов и сделанное открытие. Слишком вывел из себя переход от возвышенного образа будущего Человека к этому скотине в человеческом обличии. Как вот с ними строить коммунизм Царствия Небесного? Для кого строить? Для них?
— Зря ты так, — сказал мне один из бойцов, что как раз к нашей перебранке доползли.
— Сам виноват! Он первый и начал.
— Зря. Немтырь — он нормальный. Чудной, но нормальный. Не поймёт тебя народ.
Ну, вот. Неприятие. Непонимание. Чуть приоткрылся, чуть не сдержался — уже агрессия, отрицание. Сам понимаю — зря. Не сдержался, к сожалению. Забылся, что я — никто. Не тот разудалый Медведь. А — никто. Слишком долго я был расторможенным Кузьминым. Привык, что мне всё сходило с рук. Удобно быть безпридельщиком, когда тебе терять — нечего, а крыша у тебя даже не ментовская, а НКВД Лаврентия Павловича Берии — мегаструктура. Надо отвыкать. Переучиваться. И перестать отвлекаться. "Улетать". Иначе можно вернуться в дырявое тело. Царствие Небесное. Забудь, нах! Блажь это. Блажь. Никому ни на что не нужное пустое умозрительное, утопичное мозгодрочилово. Путь в пропасть? А это когда? О-о! На мой век хватит! А там — хоть трава не расти!
* * *
— А-а-а-а!
Это началась новая атака штрафной роты. Бойцы побежали в ход сообщения, Шестаков выставил пулемёт на бруствер окопа, стал сосредоточённо долбить в сторону противника. Я подавал ему коробки магазинов. Ужасное неудобство — половина магазинов была на 20 патронов. А что такое 20 патронов для пулемёта? А перезаряжать как неудобно — высоко. Или пулемёт опускай, теряя из виду противника, или сам высовывайся, рискуя получить свинцовый приветик. Гуано, а не пулемёт. Да и тяжеловат он для ручного пулемёта. ДТ, всё же, мне больше нравиться. Хотя, там тоже с этаким блином — не всё радужно.
— Менять позицию пора! — крикнул я Шестакову, когда разорвались мины по бокам от меня. Одна справа, другая — слева. Немтырь отмахнулся от меня плёчом, как от назойливой мухи, дёрнул ногой, чтобы пнуть, но я не дал ему шанса испытать удовлетворение — убрал себя с линии удара.
Я скукожился на дне окопа, втянув голову в плечи.
Взрыв! На меня падает земля кусками, сыпет песком.
Жив, архар! В этот раз его нога смогла пнуть меня. Постучал перевёрнутым магазином по каске, подал ему. Подал следующий, но он не взял, развернулся, сполз по стенке окопа на задницу, придерживая пулёмёт.
— Ранен? — кинулся я к нему.
Ещё взрыв, опять кидает на нас мусор.
Он отрицательно помотал головой, рукой вытер потное лицо, размазывая грязь. Тяжело дышал. Оказалось — он не дышит, пока стреляет, чтобы прицел не сбивать. Отдышался, отхлебнул своего пойла, мотнул головой, типа — идём, и нырнул в ход сообщения. Я закинул на плечи все свои манатки, ящик гранатный — в руки. В нём ещё перекатывались патроны с гранатами. И побежал следом. Искать новую позицию.
Когда атака опять заглохла, я забил остатки немецких патронов по магазинам, Патроны ППШ снова ссыпал в карман. Они были в ящике вперемешку с винтовочными патронами немецкого калибра — без закраины. И сел на ящик отдохнуть.
Рота частично заняла первую линию окопов. Сейчас подтянутся отставшие, снова — "Ура!".
Странно, почему к противнику до сих пор подмога не подходит?
-У-ура-а-а-а!
Опять!
Шестаков опять выставляет пулемёт, долбит по амбразуре пулемётной точки, в которую переделали каменный фундамент станционной постройки, пробив в кирпичной кладке дыру. Пули Шестакова выбивают красную кирпичную пыль вокруг факела пулемёта противника. Не удаётся его заткнуть. Надо правее передвигаться, но тогда и мы будем в пределах доступа этого пулемёта из амбразуры. Сейчас-то он нас не может достать.
Вижу метнувшийся силуэт в ватнике, летящий к амбразуре комок, взрыв. Пулемёт продолжает долбить сквозь поднявшуюся пыль, но цепи штрафников уже поднялись, накатывают — огонь пулемёта стал неприцельный, пули идут выше голов.
Шестаков перезарядил пулемёт, но не стреляет — два бойца прижались спинами к выщербленной пулями кирпичной кладке. Кивнув друг другу, бойцы засовывают руки с гранатами в амбразуру, падают. Взрыв выбросил через амбразуру пыль и дым. Пулемёт заткнулся.
— Ура! — кричу вместе со всеми.
Бегу вслед за Шестаковым, гремя пустыми коробками магазинов.
В зачистке полустанка мы не смогли поучаствовать — злые штрафники добивали прикладами остатки сопротивления противника, пинками и прикладами сгоняя пленных в кучу, обыскивали их и потрошили трупы и рюкзаки. А мы — прямым ходом идём мимо полустанка. Нас ротный послал на насыпь — ждать контратаки противника. Мы пролетели мимо мародёрства. Со злостью долбим ломами землю — окапываемся.
Контратаки — не случилось, чему я был безмерно рад. Нам принесли поесть, кучу патронов в узле из обгоревшей трофейной плащ-палатке. Но — не сменили.
— Ты стуканул? — со злостью спросил Шестаков.
— Ежнулся? Когда?
Он зло сплюнул. Его фляга давно опустела. А трофеев нам не досталось — тут на насыпи — не было трупов.
