Поздний экспресс

— А кто? — усмехается на другом конце трубки Любаша. — Животное натуральное. Варвар. Изверг.

— Люба?!

— А кто платье порвал? Дорогое, итальянское. Moschino, между прочим!

— Мо... что? А, черт! — хорошо, что они с Любой разговаривают по телефону. Потому что Вик чувствует, как горячим румянцем заливает щеки, шею. Смущенно прокашливается. — Ты... тебе Надя... рассказала?..

— Виктор Олегович! У меня папа — фотограф, мама — писатель. А я сама, между прочим, учусь в Литературном Институте! Как ты думаешь, мне хватит фантазии, чтобы самой представить, какой ты вандал? А с виду такой приличный мальчик... На скрипочке играл...

— Люба!.. — стонет он.

— Да успокойся ты! — смеется Люба. — Шучу я. Шу-чу. Чего звонишь?

— А... Я... Люб, — решившись. — Что с Надей?

— С Надей все прекрасно. Ходит как пришибленная. Смотрю и прям любуюсь. Сбил ты спесь с королевишны.

— Что мне делать?! — Господи, как он дошел до этого? Но он действительно не понимает, что с Надей происходит. С ней, с ним, с ними обоими.

— Совет нужен? — Люба невозмутима.

— Да. Наверное. Нужен.

— Дай ей время. Правда, Вик. Ей... ей непросто сейчас. Она же... Ну, ты пойми. У нее нет в запасе тех лет, что были у тебя. Понимаешь?

— Да, — на самом деле — нет. Не понимает. Но попробует понять. — А что там у нее со здоровьем, Люб? Сильно болеет?

— Болеет? С чего бы это? Не болеет она, — отвечает недоуменно Люба. — Здорова, цветет и пахнет. Только мозги набекрень, но это ей даже на пользу.

Ах, вот как?..

— Хорошо, спасибо, Люб.

— Да не за что, товарищ изувер.

Лишь спустя пару минут после нажатия отбоя Люба понимает, что сказала что-то не то. А ну ее, эту Надьку! Предупреждать надо, если ей нужно прикрытие!

_________________

Его ни разу не динамили девушки. Так вот скучно жизнь сложилась. Сначала их попросту не было, девушек этих. А потом, когда они появились — как-то не возникало у них такого желания, видимо. И поэтому он понял далеко не сразу, что происходит. А когда понял...

Да черт с ними, пусть бы его продинамили и бросили все, кто был в его жизни. Только не она!

Время?! Ей нужно время?! Для чего? Чтобы придумать, как аккуратнее от него избавиться?

Кулак с размаху ударяется в стену. Не больно. После столько раз отработанных тамишевари* — привычно.

Зачем нужно время?! Чтобы понять, что любишь, достаточно одного мгновения. Он знает, это так. Неужели нужно много, чтобы понять: любишь? Нет, не нужно. Если любишь, чувствуешь сразу. Значит, нет. Нет любви. Теперь уже костяшками в стену, до крови. Почему нет боли там, в тренированном кулаке?! Почему вся боль там, в сердце?! Пальцы не болят, лишь слегка онемели. Вот еще так же бы онемело сердце.

Она ему соврала. Он это почувствовал, но не хотел верить. А Люба подтвердила. Не хочет его видеть. Избегает. Прячется. Почему?!

Вик не мнил себя великим знатоком женской натуры — куда уж ему. Но был отчего-то уверен, что Наде с ним было хорошо. В том самом смысле... хорошо. Значит, не в этом дело.

Страшно не хотелось думать, что он для нее — просто один из числа многих. Сексуальный партнер на один раз, не более. Ужасно не хотел верить, что она такая. Нет, не может быть. Он думал, что для нее это так же, как для него — когда то, что происходит между двоими, сбивает с ног, лишает разума и дыхания, нет его и ее, есть они двое. Так для него и было. А для нее? Неужели нет? Неужели он был просто на один раз? Тот, с кем сегодня? Кулак снова опускается на стену. В этот раз немного больно, на обоях остается кровь. Но внутри больнее.

Или... или он все-таки напугал ее? Вот тем своим, первым... когда потерял контроль? Как быстро он забыл о том, каким был с ней. Непозволительно быстро забыл, спрятал под сладостью того, что было потом. Но ведь от фактов не спрячешься, они, как известно, вещь упрямая. Он взял ее силой, взял против ее воли, она не хотела, просила остановиться... Он остановился, в конце концов. Да только сделанного не воротишь. Нельзя отменить того, что он сотворил. Значит, она опомнилась, одумалась. И решила, что он ее недостоин. Еще один удар в многострадальную стену. Впрочем, стене все равно. Ей не больно. Ему — очень. И болят отнюдь не разбитые в кровь костяшки пальцев.

На следующий день он пошел в парикмахерскую. Та находилась в его доме, и там работала чудесная девушка Иришка, которая стригла его уже пару лет. От стрижки Иринка получала совершенно эстетическое удовольствие, по-черному завидуя его волосам и довольно забавно облекая свою зависть в слова в процессе стрижки.

Когда он озвучил свою просьбу, Ира недоверчиво ахнула.

— Шутишь?!

— Нет, — он садится в кресло. — Пару сантиметров оставь.

— С ума сошел — такую красоту состригать!

— Желание клиента — закон, — отвечает Вик ровно.

— Зачем?!

— Надоело, — пожимает плечами.

— Витя, не дури...

— Ир, ты будешь стричь или мне пойти к другому мастеру?

— Дурак, — Ирина понимает, что спорить бесполезно. Достает из ящика машинку. — Потом не пожалеешь? И что на тебе нашло?!

— Сама догадайся, — буркнул Вик. Они встречаются глазами в зеркале. Ира качает головой, потом с тоской смотрит на его голову. И принимается за работу.

Было у них как-то раз с Иришкой. В тот день он был последним, поздним клиентом, а Ирка поссорилась со своим парнем. Вечер завершился у него дома.

Ира потом страшно раскаивалась, через пару дней выловила Вика около подъезда и со слезами умоляла не говорить никому. Видимо, помирилась со своим парнем. Вик, как мог, успокоил ее. Ему было тогда одиноко, ей — паршиво. Всего один раз, что и кому он будет рассказывать? На этом все и закончилось.

— Готово! — Иринкин голос вторгается в его воспоминания.

Смотрит на свое отражение в зеркале. Не узнает себя. Кто-то другой, там, в зеркале. За его спиной скорбно поджавшая губы Иришка.

— Ну?

— Мне нравится, — он проводит ладонью по голове, непривычно жестко. Голова совсем легкая. Вот бы и ему стать таким... жестким, твердым. Или, наоборот, легким и безмятежным, как воздушный шар.

— Ты извращенец, — вздыхает Ирина. — Такую красоту испоганили.

— Ира...

— Что?

— А ты со своим парнем случайно не ссорилась?

За его плечом Иришка складывает руки на груди.

— С Антоном мы недавно расстались. И даже если бы это было не так — фиг бы тебе что обломилось!

— Почему? Тебе же понравилось.

— Потому что... учитывая это, — кивок головы в сторону его коротко стриженой макушки, — и это, — рукой указывает на его перебинтованные пальцы, — ты совершенно неадекватен!

Вик пожимает плечами. Попытаться стоило. Хотя нет, не стоило и пытаться. Будто ему, после Нади, нужен кто-то другой... Выпендривается сам перед собой.

Начал паковать вещи. Он Наде не звонил, она ему тоже. Несколько его смс, на которые она отвечала односложно или смайликами. Ну что ж, все ясно. Предельно ясно.

А он-то ломал голову, что делать с контрактом. Собирался ведь расторгать его, только не знал, как аккуратнее сказать об этом отцу, так, чтобы ему голову не оторвали за ненадобностью. Столько сил было положено, а теперь вдруг... Но он и помыслить не мог, чтобы уехать от нее, если она его... "Если" не случилось. Все. Точка.

Накануне отъезда все-таки не выдержал, позвонил. У нее завтра последний экзамен. Голос уставший и виноватый.

— После экзамена увидимся. Обязательно, Вик, — он это уже слышал. Завтра обязательно что-нибудь случится. Что помешает их встрече. Надя продолжает: — Знал бы ты... Это реально самая тяжелая сессия за все время. Надо отметить.

— Конечно. Ни пуха, ни пера, Надюш.

— К черту! — смеется она.

Да, именно туда он и отправится. Завтра. К черту, в ад, туда, где не будет ее.

____________________

Эта сессия едва ее не доконала. Голова трещала, и отнюдь не от впихиваемой в нее с трудом информации. И потом, вдруг, сидя на экзамене по дипломатическому и консульскому праву и глядя в окно, в яркий летний день, поняла: ничего она не придумает. Ничего нового. Кроме того, чтобы ответить ему тем же самым, что он чувствует к ней. Потому что оно в ней есть. Не три года, но есть. И вообще — все это чушь, главное, что он есть у нее! А она есть у него. На ее лице расцветает мечтательная улыбка, не имеющая никакого отношения к сдаваемому предмету.

— Соловьева, судя по вашей улыбке, вы готовы отвечать?

А, скорее бы сбежать отсюда!

— Да, Геннадий Васильевич, готова.

— Тогда прошу.

Чудом вытянула на четверку. А теперь — домой, в душ, переодеться и позвонить Витьке. Что-то он сам не звонит, замучила она его своими отказами. Ну, теперь все. Сессия сдана, она все для себя решила. Держись, Баженов! Черная Королева переходит в наступление. Белому Королю лучше сразу сдаться на милость победителя.

Когда возвращалась домой, поймала себя на том, что напевает нечто безымянное, но мелодичное, чего за ней ранее не наблюдалось. Ну, так она и влюбилась по-настоящему в первый раз.

______________

— Надежда, ну как? — с кухни ее окликает отец.

— Честная четверка, пап. На большее просто сил не было, — с облегчением скидывает туфли на высоченном каблуке.

— Ну, четверка — тоже оценка, — соглашается Соловьев-старший. — Ногу баранью запек. Будешь?

— Нет. Я сейчас в душ — смыть с себя чертову сессию. И убегаю отмечать это дело с Виком.

— А он разве не сегодня улетает? Завтра, что ли? Я попутал?

Она останавливается, словно налетает на невидимую стену. Оборачивается в дверях кухни. Смотрит на отца и онемевшими вмиг губами:

— Улетает? Кто?

— Кто-кто... Виктор. Олег вроде бы говорил, что сегодня он улетает в эту свою Калифорнию.

— Как?!

— Полагаю, самолетом.

— Пап?! Ты шутишь?!

— А ты не знала, что ли?

Надя медленно оседает на табуретку.

— Не может быть...

— Почему? Он по трудовому контракту уезжает, работать. Так вроде бы Олег говорил. На год, а там видно будет. Еще один раб Кремниевой Долины.

Надя хватается за телефон. Пальцы дрожат. Абонент недоступен. Ей кажется, что она задыхается.

— Во сколько рейс?!

— Не знаю, — отец удивленно смотрит на нее. — Не отвечает? Ну, наверное, уже в самолете. Или правда улетел.

— Пап, позвони дяде Олегу! Пожалуйста! Узнай точно!

— Хорошо.

— Сейчас!

— Да понял я, понял... — Соловьев-старший достает из кармана джинсов телефон. Во время разговора поднимает взгляд на кухонные часы. И, отключившись и все так же глядя на циферблат на стене:

— Странно. Рейс вроде бы через три часа еще.

— Дядя Олег с Виком?

— Нет, Олег на работе. Сказал, что они Виктора не провожают. Он им запретил, как обычно. Самостоятельный.

Самостоятельный идиот!!!

Надя срывается с места, торопливо сует ноги в Любкины кеды, которые совершенно не подходят к романтичному платью, в котором ходила на экзамен. Но — плевать, это действительно сейчас совершенно неважно. Кричит уже из прихожей:

— Пап, перезвони, спроси, какой аэропорт?!

— Домодедово, — невозмутимо отвечает отец, выходя в прихожую. — А что происходит?

— Потом объясню! — уже практически из-за двери.

Стас качает головой. Однако нельзя сказать, что он очень сильно удивлен.

____________________

Такси ловить бесполезно, они встрянут в пробке. Бегом к метро, до Павелецкой семь станций. Ближайший "Аэроэкспресс" через двадцать минут. Каждая из этих минут убивает ее.

Время в пути — пятьдесят минут. Надя или набирает его номер, или гипнотизирует минутную стрелку. Каждый ее оборот уменьшает шанс увидеть его. И скоростной поезд кажется ей медлительным, как улитка. А вовсе не экспрессом. Неумолимо опаздывающим экспрессом.

Регистрация на рейс закончена. Надя уже ничего не соображает толком, кроме одного затмевающего все желания — найти его. Сказать. Спросить. Не успевает. Чувствует: не успевает.

Повсюду мелькают чужие лица, Надю постоянно толкают, по ногам проезжает чья-то тяжелая сумка.

— Извините... Ой! Пропустите, пожалуйста... Можно пройти?

— Девушка, куда вы ломитесь? — перед глазами внезапно возникает недовольное лицо пожилой тетки.

— Простите... Мне надо... — перешагивает через нагромождение чемоданов.

Сколько людей, с ума сойти. Впечатление, что вся Москва куда-то летит в один день. Взгляд на информационное табло: посадка на рейс вот-вот закончится. В отчаянии Надя пытается пару раз подпрыгнуть, чтобы посмотреть поверх голов. Как некстати сейчас ее небольшой рост и отсутствие каблуков!

Зона таможенного досмотра. Туда ее не пустят. На какой-то момент ей вдруг показалось, что она увидела его в толпе, там, уже среди прошедших контроль — знакомый высокий силуэт, футляр с гитарой за плечами. Хотела крикнуть, но осеклась. Он наклонил голову — коротко, почти под ноль стриженый затылок. Это не Вик.

Она бесцельно бродила по залам аэропорта, теряясь в многоликой толпе. Вот и время вылета. Возможно, самолет уже в воздухе. Возможно, катит по рулевым дорожкам. Сути это не меняет: Вик недосягаем. Она опоздала.

Надя без сил опускается на первое свободное сиденье в каком-то из залов ожидания. Вот и все. Пустота внутри. Его нет. Как она это допустила?! Хочется плакать, но слез нет. Ничего нет. ЕГО нет. Пустота.

____________________

Улетать лучше одному. Ни к чему сейчас здесь родители, слезы матери, неловкость отца. Попрощались дома и хватит. Все, он уже не здесь. Мыслями он там, в Маунтин-Вью, калифорнийском городке, небольшом, но известном. Место, которое должно излечить его. Или убить — как знать.

Улетать лучше одному. Кого он обманывает? Надеялся, в самой-самой глубине души. На чудо. Откуда бы ему взяться, конечно, но где-то там, глубоко внутри, жила она, эта подлая, не желающая погибать сука надежда. Что сейчас чьи-то руки обхватят сзади, как тогда. Родное лицо уткнется в спину. И любимый голос скажет: "Не уезжай...". Поэтому и настоял, чтобы родители не провожали. Наивный дурачок.

В какой-то момент ему показалось, что она где-то рядом. Он уже прошел зону таможенного досмотра и вдруг откуда-то... Будто пахнуло ее духами... Или голос ее на ухо. И четкое ощущение ее взгляда в спину. Лишь головой дернул. Он жалкий галлюцинирующий псих. Поправил лямки гитарного футляра. С собой в салон смог взять только гитару и ноут, все остальное — в багаж. Перехватил удобнее сумку с ноутбуком и пошел в сторону зала ожидания вылета.

За стеклом иллюминатора пока еще медленно проплывают бетонные плиты взлетно-посадочной полосы. Ему повезло — место у окна. Поправил наушники на голове, без волос они сидят как-то... непривычно. Повернул голову в сторону соседа — средних габаритов парень, который, надув специальную подушку для сна и пристроив ее на шее, отключился, не дожидаясь взлета. Вик двинул ногами, вздохнул. Учитывая его рост и длительность перелета, на комфорт в "эконом классе" рассчитывать не приходится. В его личный ад удобной дороги не будет.

Врубает звук в плеере громче. Бетонная лента за окном разматывается все быстрее. Вот и все. Обратной дороги нет.