И только он, после всего этого, надеялся насладиться заслуженным, видит Бог, отдыхом, как снова... Опять новый корабль, и теперь уже он — командир. Без всяких обидных приставок И.О. Первый после бога. "Старик". Нда... А ведь он всего месяц назад на самом деле думал, что именно старпомом быть тяжело. Но организовав за три недели установку на его (ЕГО!!!!) "Авроре" щитов для орудий и подкрепление их фундаментов, понял — командирский хлеб еще горше. А ведь подобную работу порт выполнял уже далеко не в первый раз, вроде все должны знать что им надо делать... И спать приходиться не больше чем на прежней "собачьей" должности.
Столь скоропалительная, без всякого согласования со шпицем, смена командиров кораблей в очередной раз взбудоражила Владивосток. Никто не мог понять, в чем же так провинился капитан первого ранга Сухотин, что его отправили сопровождать в Петербург поправляющегося после ранения Вирениуса. Точный ответ на этот вопрос знал только Засухин, но он предпочитал помалкивать. Ему Руднев при назначении на должность высказался в духе, "я не знаю, могла ли "Аврора" дотопить "Адзуму", может быть и нет. Но видя, что "Лена" начала преследование, и по ней кормовые восьмидюймовки не стреляют, попытаться он был обязан. Хотя бы за компанию, что ли".
Крейсерство уже подходило к концу, угля оставалось меньше половины, когда во время очередной встречи кораблей Рейн с борта "Лены" невинно прокричал:
— Анатолий Николаевич, а не пробежаться ли нам на обратном пути ко входу в Цусимский пролив? А то тут океан как вымер, ну сколько можно рыбацкие шхуны топить?**
Немного поколебавшись, Засухин согласился, ему самому хотелось в его первый командирский выход свершить чего — то эдакого. Да и выводы из напутствия Руднева он сделал соответствующие. Именно это, принятого наспех, решение и привело к бою, впоследствии изучавшемуся всеми командирами крейсеров мира.
"Лена" и "Аврора" шли строем уступа, привычно разбежавшись на 60 миль, больше было чревато потерей радиоконтакта. Причем "Аврора" намеренно отставала на пару десятков миль, чтобы прикрыть "Лену" в случае бегства от более сильного противника. Солнце только только перевалило через полуденную метку, чем не преминул воспользоваться штурман для уточнения координат крейсера, когда на мостик "Авроры" прибежал запыхавшийся прапорщик Брылькин. Бывший телеграфист с Владивостокского телеграфа был самым гражданским существом на борту крейсера. Даже любимец команды — дворняга Рыжуха была гораздо грознее и воинственнее его, особенно при попытке отобрать у нее честно украденную с камбуза кость. Но зато с его появлением радиотелеграф стал устойчиво работать на невиданной дистанции в сотню миль, а иногда и больше. Хотя Засухин подозревал, что тут свою роль сыграл внезапно заинтересовавшийся радиотелеграфами Лейков с "Варяга". Он две недели, сразу после памятного боя у Кадзимы, мотался по всем кораблям эскадры, что-то шаманя в рубках радиотелеграфа и перетягивая антенны между мачтами.
— Получена телеграмма с "Лены", — как ему казалось четко и по военному "доложил" Брылькин, которому за невиданную скорость и точность чтения и передачи сообщений прощалось все, — в квадрате Буки сто сорок восемь замечено восемь транспортов, ход восемь узлов, курс Зюйд Вест Вест.
— Николай Илларионович, — укоризненно начал очередную лекцию командир корабля, — сколько раз вам говорить, будьте внимательнее. Ну сами подумайте, с чего бы японцам посылать сразу восемь транспортов вместе? Такого никогда не было. Вы с какой цифрой могли восьмерку перепутать?
— Я могу перепутать нос с кормой у корабля, это да, — кроме близорукости, малого роста и большой лысины Брылькин отличался отвратительным характером, его и на телеграфе то начальство терпело только как первоклассного специалиста, а "на войну" отправило с огромным удовольствием и тайной надеждой — авось с этой войны и вовсе не вернется, — но за точность приема текста телеграммы я ручаюсь всегда. Да и на "Лене" сами продублировали цифру текстом, как будто зная, что вы не поверите.
— Тогда прошу прощения, хотя ничего и не понимаю, надеюсь только это не очередной дурацкий розыгрыш Рейна, с него станется, — пожал плечами командир крейсера, — в машине! Поднимайте пары для полного хода. Штурман! Константин Викторович, будьте любезны, дайте курс на пересечку транспортов, и когда мы до них доберемся. Команда имеет время обедать, но сразу после еды разойтись по боевым постам.
Однако через пять минут исчезнувший с мостика Брыльким вернулся с новым бланком телеграммы, который на этот раз отдал молча.
После стандартной кодированной части "КВ Б149 Т6 шесть Х 9 КУ SWW" шел нормальный текст. "Ухожу на 18 узлах курсом NO 200. Преследует "Идзумо". Удачи с транспортами. С ними остался один миноносец". Если первая часть была понятна — уточнялось местоположения и курс транспортов, то вторая озвучивала приговор "Лены" и последнюю волю ее командира. Рейн прекрасно понимал, что уйти от "Идзумо" до заката ему не удастся. Точно также он понимал и то, что попытайся "Аврора" его защитить, дело кончится утоплением не вспомогательного крейсера, а полноценного. А собственно "Лену" "Идзумо" все равно утопит, ну на пару часов позже. Поэтому он сам предлагал "Авроре", не обращать внимания на догоняющий его броненосный крейсер и идти топить оставшиеся без охраны транспорта. Но Засухин его план несколько модернизировал.
На мостике "Идзумо" капитан первого ранга Коно Идзичи довольно потирал руки. Он удачно прикрылся транспортами и сначала подпустил русский вооруженный пароход на десять миль, а потом выскочив из — за линии купцов стал его преследовать. Собственно его натолкнул на эту мысль рассказ командира "Адзумы" Фудзии, сигнальщик которой тоже не сразу опознал прячущуюся за транспортом "Аврору". Они вместе загорали в Сасебо почти месяц, пока их корабли стояли в доках на ремонте. Флагману отряда Камимуре пришлось перенести флаг командира второго броненосного отряда с его "Идзумо" на наименее поврежденный "Ивате". Да и сам отряд после памятного боя съежился с пяти до двух броненосных крейсеров. Третьим в их невеселой компании командиров "покалеченных крейсеров" был командир "Якумо" Мацучи. Причем, если его "Идзумо" за этот месяц привели в порядок, и он шел на соединение с главными силами в Чемульпо, то остальная пара пока прочно оккупировала доки Сасебо. На "Якумо" только начался монтаж подачи для 10 дюймового орудия, которое должно было вскоре прибыть из Чили, а "Адзума"... В случае с ней руки разводили все. Менять главный вал было не на что. Заказать новый во Франции не удалось, а в Японии никто не брался изготовить что — то подобное. Нагревать и выпрямлять — опасно, может треснуть, тогда будет не погнутый вал, а вообще никакого. Пока его только сняли, что тоже было далеко не просто, но что с ним делать — было не ясно.
Но сейчас был час его личного триумфа. Теперь он понимал, что Камимура был прав, и он не зря плелся на 8 узлах вместе с транспортами. Да, это отсрочило его соединение с флотом на пару дней, но зато он наконец утопит эту столь насолившую Японии и императору "Лену". А она, в свою очередь, не сможет помешать доставке в Дальний новой партии осадных 11 дюймовых мортир. А будь в охране одна "Чихайя", как планировалось изначально, "Лена" могла рискнуть. И, памятую ее прошлые подвиги, наверняка не отступила бы до потопления пары транспортов. Первая дюжина тяжелых орудий, которых в Японии и было всего то три десятка, как раз была утоплена во время неожиданного выхода русских сразу после разблокирования фарватера. Но эта то будет доставлена к Порт Артуру и расстреляет наконец русских трусов с их броненосцами прямо в гавани. Армия наконец то раскачалась, и прорвав оборону русских начала продвижение к Порт Артуру. А сам порт Дальнего хотя пока и оставался в русских руках, но отрезанный от основных сил и лишенный подвоза, без нормальных укреплений и запасов он вряд ли продержится больше недели.
На правом крыле мостика "Лены" Рейн отдал приказ выдать команде двойную винную порцию, всем желающим, кроме комендоров. Наблюдать за догоняющим японцем было удобнее отсюда. А паче кто пожелает — то и тройную, он прекрасно понимал, что часы его корабля сочтены. При всей горячности его натуры, он прекрасно умел оценивать шансы на успех. Зачастую именно его предельно расчетливые, на грани фола, действия и принимались окружающими за безрассудный риск. Но одно дело надеяться, при поддержке "Авроры" догнать и торпедировать тяжело поврежденную "Адзуму". Столкновение же с абсолютно исправным броненосным крейсером, с полными угольными ямами и погребами боезапаса — это смерть и для одинокой "Лены", и для "Авроры", если та попробует вмешаться. Именно поэтому он, в своей последней радиограмме, намекнул Засухину, что "Аврора" должна идти топить транспортники. Приказывать старшему по званию он не мог, но оставалось надеяться, что намек поймут. Тогда гибель его корабля хоть не будет напрасной.
Первый залп японцев лег с недолетом, дистанция была запредельна даже для восьмидюймовок. Пока. Но с каждым часом японец приближался на 10 — 15 кабельтовых, и через час снаряды начнут долетать. А через три — придется или взрывать погреба, или идти в последнюю торпедную атаку. Что тоже закончится гарантированной гибелью "Лены".
— Трехтрубный корабль на горизонте на зюйд — вест! — донесся с марса крик сигнальщика.
Мгновенно перебежав на правое крыло Рейн стал, тихо матеря клубы дыма мешающие наблюдению, вглядываться в горизонт. Так, и кто трехтрубный мог к нам сюда еще пожаловать? Идет контрокурсом, флаг отсюда не разглядеть, сигнальный из за нашего дыма даже дым на горизонте прошляпил, только корабль и заметил, не иначе о последней в своей жизни винной порции замечтался, шельмец... Англичанин? Или японец? Или...
— Радиограмма с "Авроры"! — влетел на мостик посыльный из радиорубки.
"Лене" идти Владивосток. Без фокусов. Быть там не позднее 28 сентября".
"Похоже что Засухин не просто просчитался с курсом, а сознательно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов", — понял командир "Лены". Чего не мог понять Рейн, так это зачем командир "Авроры" сознательно пошел на почти верную гибель своего корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, "не настоящего" крейсера? Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Рудев строго настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 28 сентября. Причем "Лена", "с ее бездонными угольными ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадренный угольщик" вернуться должна даже ценой гибели "Авроры". "Смоленск" забит снарядами для 1-й эскадры, и бункероваться с него, это русская рулетка. А без быстрого угольщика — "может сорваться операция способная решить ход всей войны" ибо — "если наш прорыв пойдет не так, как планировалось — она наш последний шанс на обратный путь". Хотя Руднев и употребил слова о "гибели "Авроры" в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. Он, "сложив два и два", понимал, что речь идет о прорыве идущего с Балтики авангарда Второй Эскадры. А чем закончился прорыв во Владивосток отряда Вирениуса, он помнил слишком хорошо. "Ослябя" вон до сих пор ремонтируется.
На мостике "Лены", несущейся на северо восток с заклепанными клапанами, которые теперь еще предстояло аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерявшийся человек. Рейн приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению абсолютно незаслуженно, выпал билет "жизнь", он просто не знал что с ним делать. Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал вариант уклонения от огня, имитации потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю, полторы. При условии что японцы увлекутся, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб, в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, глядя на корму исчезающего на горизонте "Идзумо" он просто стоял... На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже умерев, требовалось немного времени и неимоверное душевное усилие.
— Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете рассчитать курс на Владивосток? — вывел командира из двадцатиминутного состояния "берсерк молча стравливает пары" вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.
— И вы правда решили, что заглянув за кромку и поставив на грань гибели себя, свой экипаж и корабль, я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? — встрепенулся вновь оживающий Рейн, — ну уж нет уж. Из — за каждой мелочи менять жизненные привычки, это не по мне... Разворот влево на 16 румбов! Рассчитайте ка мне лучше курс...
"Идзумо", заметив "Аврору", направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, мгновенно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, не предупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону "Лены" пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист "Идзумо" истошно пытался что — то передать на оставшийся при транспортах авизо "Чихайя". Тот тоже был в охранении транспортов, и теперь должен был приказать им максимально рассыпаться по морю, в ожидании подхода русского крейсера. Но увы, на "Авроре" вчерашний телеграфист Брылькин имел на этот счет свое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктор отстучать позывные своего крейсера и имя адресата, как старый телеграфист определил, что передача ведется станцией типа Телефункен, используемой на японском флоте. Он нимало не стал заморачиваться такими мелочами, как доклад командиру и просьба разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения. Он просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и мемуарах и в официальных документах, скромно но неверно ссылаясь на них как на "бессмысленный набор знаков". Правда посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы "проинформировать командира о том, что японцы что — то там пытались передавать, но телеграмма наверняка не дошла".
В результате, когда "Чихайя" с "Авророй" сблизились и опознали наконец друг друга, это стало сюрпризом для обоих. На "Авроре" ждали встретить у конвоя миноносец, за который сигнальщик на "Лене" принял низкобортное авизо. На "Чихайе" же ожидали встретить "Лену", непонятно как обогнувшую "Идзумо", и решившую перед смертью дотянуться таки до купцов. Когда стало ясно, что облако дыма на горизонте материализуется в русский крейсер типа "Диана", командир авизо капитан второго ранга Саеки Фукуи машинально почесал свежий осколочный шрам на левом предплечье. Этот сувенир остался у него вечным напоминанием о его первой встрече с русским крейсером. Тогда, девять месяцев назад, он попытался встать поперек пути "Варяга", когда тот пытался после прорыва из Чемульпо атаковать транспорта. Неприятное ощущение дежавю приподняло волоски на спине капитана. Ну неужели каждый раз, когда он сопровождает транспорта, ему суждено сталкиваться с русскими крейсерами? Такую карму и врагу не пожелаешь. Если бы Саеки знал, что на мостике "Авроры" сейчас стоит человек тоже принимавший участие в том же бою, он бы окончательно уверился, что это судьба...
