Где-то я это все... когда-то видел

Пафос педагога сдулся.

Ирина косится себе на грудь и вздыхает.

— Ну, вот скажи, Старик...только не громко...почему рядом c тобой всегда столько неприятностей?

Вот те на! Она что мои мысли подслушивала?

— Ведь зашла только посоветоваться! Испортил хорошую вещь...

Да, не везет Ирине с футболками. Показываю, будто стягиваю что-то с верхней части своего тела, рву это на мелкие клочки и выбрасываю в форточку.

Девушка показывает мне... фигу.

— Разлакомился. Лучше подумай и...хм...скажи, кто из ребят вашей туристической группы мог быть помощником у Галины на закладке? Или из девчат?

Я пожимаю плечами, задумываюсь. Отрицательно машу головой. Довольно неуверенно машу.

— Хотя бы, кто с ней ближе всего общался? Ну, рядом с ней находился чаще других? Кто вообще — теоретически мог?

Чешу рукой в затылке. Потом показываю у себя на воздух выше головы, мол, человек высокого роста.

— Станкевич? Олег? Который и турист, и яхтсмен?

Про то, что Олег яхтсмен, я слышу в первый раз, но утвердительно киваю. Затем двумя руками оттягиваю майку у себя на груди.

— Оксана Онищенко.

Ирина уже не спрашивает, а констатирует. Значит очень похоже изобразил.

Махаю головой, подтверждая догадку, и делаю мелкие движения пальцами у себя в волосах.

— А это кто? Что ты там ерошишь? Волосы? Кучеряшки? Рустам, что-ли?

Энергично киваю.

— Рустам Чантиев. Ваш топограф. Хм. А Родион?

А вот для Ирины я с удовольствием кручу пальцем у виска. Потом для убедительности постукиваю кулаком по лбу.

— Ну, да, — задумчиво говорит мой инструктор, — мне тоже так кажется. Отец военный, на хорошем счету...

Мне очень хочется расспросить ее о том, за что прессуют папу Родиона на службе, но не хватает жестов. Можно написать свой вопрос коварной ручкой, да только тема кажется мне не такой важной, чтобы опять мучить свои усталые пальцы.

Ладно, сам разберусь.

Постукиваю Ирину по плечу, отвлекая от размышлений, потом надуваю щеки, руками демонстрирую огромный живот и тыкаю пальцем на плечо, там, где у дисциплинированных людей обычно висят погоны.

Ирина на миг задумывается.

— Кто? Инспекторша что ли? С Галиной? Нет. Исключено. Абсолютно никакой связи. Проверяли. Да и сейчас ее ведем. Пустышка пока полная. Даже мелких зацепок нет. На связь ни с кем не выходит. В парк, на который указал Румын, даже не заглядывает. Трудится человек, сорванцов воспитывает. Не придраться...

Я неуверенно почесал нос. Потом ухо.

Блин, что-то тут не лепится. А что — не понятно. Может ее капитан в голубых тапочках вспугнул? Пёрся тогда через весь парк, обмахиваясь газеткой, как директор пляжа, вот она и срисовала слежку. Скорей всего так. И сразу на дно.

Или где-то я ошибаюсь?

Значит так, дед-уголовник дважды добирался до моего горла. И дважды я спасся чудом. Первый раз он охотился на меня с подачи Румына, которого явно науськала толстая ментовка.

Так? Да, вроде, так. Хотя...

...Постой, а на меня ли он охотился вообще? А может, только на Румына? Зачем? Ну, это как раз понятно. По всему выходит: для того, чтобы оборвать связь. Порочащую его связь с властями. Нельзя им, ворам сотрудничать с режимом.

А второй раз?

А вот второй раз он точно выходил непосредственно на меня. Потому как знал о моем предстоящем появлении в туристическом лагере. Заранее туда явился, замаскировался, залегендировался с хиппарями и выжидал. И выждал, пока Юрась у костра не назвал мое имя. И место, где я нахожусь в данный момент.

Дед услышал про Залысину и приковылял туда на свою погибель. Но вот кто его озадачил и навел на маршрут группы? Контакт с инспекторшей он сам обрезал. Причем, буквально. Значит не инспекторша. Может быть, Галина? Двурушница наша? Чепуха. Не были они знакомы. Киллер ударил ее как случайного свидетеля, как помеху. Хотя, ведь, не глядя бил. На звук, и сразу на поражение. Он не знал конкретно, кого бьет. Или знал? Хм. Да, нет. Галина не заказчик! Чего бы она под нож за меня бросилась? И, между прочим, жизнь мне спасла.

Все-таки, есть ли в этой затее след инспекторши? Или есть кто-то, о ком я не знаю?

Я замотал начинавшей побаливать головой.

Карусель безответных вопросов. Те, кто могут пролить свет — молчат. Молчит Румын, кормящий червей в какой-нибудь расщелине. Молчит Галина Анатольевна, цепляющаяся за жизнь из последних сил. Молчит Чистый, размазанный по рельсам тяжелым составом. Молчит инспекторша, прикидывающаяся невинным ягненком, и добросовестно перевоспитывающая хулиганов под надежным колпаком профессиональных топтунов.

Тупик? Хм...

— А тебе Козет показывал снимки? С той, растоптанной пленки? — голос Ирины оторвал меня от тягостных размышлений, — наши эксперты ведь восстановили кое-что.

И киваю головой.

— Ну и как? Ничего не показалось странным?

Я снова киваю. И, разумеется, молчу. А ну выкладывай свои подозрения первой!

— А что именно? Пейзажи?

Снова глубокомысленно киваю. Для важности по-профессорски складываю руки на животе.

— Для чего в технических материалах оказались пейзажи? Для маскировки? Глупость какая-то. Кого ими обманешь? Или агент в сантименты ударился? Растаял перед прелестями живописного прибоя?

Я показываю рукой, мол, продолжайте, продолжайте, студент.

— А место тебе не знакомо?

Пожимаю плечами. Таких скал на побережье — за три жизни не обойдешь. Хотя...

Вод втемяшился мне в голову Херсонес — первое, что выскочило из ассоциативного ряда — и не отпускает. Спорно, конечно, уж больно отвратительное качество. И если это Херсонес, то, как-бы это сказать, что-то необычное в нем есть. Не типичное, не стандартное для обычных фотографий этого древнего городища, коих за все время его раскопок сделано бесчисленное множество.

Но в целом, я согласен с Ириной. Что-то свербило меня именно в этих фотографиях. Что-то шевелилось очень глубоко в памяти. Причем, не в памяти первоклассника, а где-то на уровне лет пятнадцати-шестнадцати. И не могло оформиться. Как мелкая, но болезненная заноза под кожей.

Вот так все сложно!

Отрицательно машу головой в ответ на вопрос Ирины.

— Ну, нет, так нет, — рассеянно произносит она. Тоже витает где-то далеко в облаках, — Я пошла. Пока! Будут бить — кричи громче. Я тут, за стенкой...

Очень смешно!

Глава 23

На следующий день голос постепенно стал восстанавливаться.

Вот досада!

Полдня дожидался прихода одного из юмористов, чтобы достойно ответить на очередную подколку. Напрасно — Козет не заходил, а Ирина исчезла куда-то еще до моего пробуждения. Я невзначай прогулялся по ее палате — вещи были на месте. Дела, наверное. Служба есть служба. Ну что ж. Не только у моих партнеров могут быть дела!

Я наспех оделся и был таков.

Кстати! Пользуясь случаем, хочу выразить признательность местным бойцам невидимого фронта, бдительно стоящим на чеку во избежание происков забугорных злодеев. После моих экспромтов с походом, я, почему то, ожидал некоторого ужесточения режима в чудесном санатории. Какого-нибудь лишнего сотрудника. Или амбарного замка на двери моей палаты. О чудо! Ничего подобного не приключилось. Доверие органов ко мне не пошатнулось ни на йоту!

Такая корпоративность окрыляла и подталкивала меня на очередные подвиги. Вот только в каком секторе работы можно было проявить мои способности в полной мере — я пока представлял себе довольно смутно.

Поэтому ноги понесли меня в самом очевидном направлении — туда, где было больше всего вопросов. К месту службы Родькиного папаши, в Любимовку.

Что я хотел там увидеть — понятия не имею. Возможно, одним из стимулирующих факторов была длительная прогулка через весь город на Северную сторону и дальше. Случайно, не мой ли малолетний носитель подтолкнул меня к этому довольно-таки бестолковому променаду? Ведь конечная цель предполагала форсирование бухты на маршрутном катере!

Да! Не скрою, что даже в зрелом возрасте, поездки на Северную сторону всегда для меня были сопряжены с положительными эмоциями. Уж очень красив наш город со стороны моря! Крутые склоны, залитые густой зеленью, и белоснежные островки домов, как рифы в океане.

Никогда не устану любоваться! В этом есть что-то завораживающее. Магическое. Притягивающее, как магнит. За свою долгую военную службу и метания по стране в командировках я видывал очень много других городов. И огромных, и красивых. А вот, магии в них не почувствовал.

Конечно, сказывается фактор "кулика" с "родным болотом". Бесспорно. Это я понимаю. Но как тогда понять то, что люди, совершено посторонние этому городу, в свое время с непостижимой яростью защищали каждый его камень. Врастали в эти скалы и стояли насмерть — дважды за короткую его историю. И дважды этот город был просто стерт с лица земли вместе с этими, сроднившимися с ним людьми. И дважды возрождался.

И другие люди, такие, например, как бабушка бестолкового Трюхина, со всех концов земли приезжали сюда, чтобы поднять город из руин. Сделать его еще прекраснее и родным для себя. И наполнить его новой магией. Магией жизни и любви.

Опять меня понесло? Понесло! Да, и не мудрено. Ведь я стал историком благодаря этому городу. Может быть, благодаря именно этим морским прогулкам — с южной стороны центральной бухты на северную.

Еще бы меня туда не тянуло!

Я стоял на кормовой площадке у машинного отделения катера, вцепившись в поручни, и с удовольствием подставлял лицо под соленую водяную пыль.

Вообще-то, сюда вход для пассажиров воспрещен, но команда этого уютного суденышка всегда сквозь пальцы смотрела на сие повсеместное нарушение.

Какое-то назойливое чуть заметное беспокойство стало нарастать у меня в голове на полпути до северного причального пирса. В самом центре городской бухты. Что-то очевидное, но не до конца сформировавшееся.

Ненавижу это ощущение! Прямо чувствую, как где-то в подкорке головного мозга по запутанным синапсам метается заблудившийся электрон не оформившейся мысли, и не может никак выбраться на поверхность. Впору головой стукнуть о переборку, для ускорения процесса...

— Мальчик! А где твои родители?

Оглядываюсь. Полноватая дамочка в блеклом пляжном халате в какой-то мелкий сизый цветочек. На голове — розовая с блесками соломенная панама с бантом. За руку держит не менее полного мальчишку лет девяти с капризно надутыми губами. На пацане короткие светлые штанишки, футболка с якорем на пухлом животике и берет с голубым помпоном на голове.

Я усмехаюсь про себя. Типичная картина. Курортники. Что-то припозднились. Вообще-то, учебный год уже начался. Почему не в школе, морячок? Кто ему этот берет дурацкий подсунул? Ведь даже не догадывается, что помпон красным должен быть...

— Кто тебе разрешил там стоять? А ну, выйди немедленно! Сейчас капитана позову!

Ну, да! Сейчас он штурвал бросит и прибежит. Толстячок, наверное, раскапризничался. На корму хочет. А в проходе — цепочка, на которой табличка с грозной надписью. Стра-ашно! Делов то — отстегнуть цепочку, пройти и повесить ее обратно. Так нет! Доколупаться надо! До местных старожилов.

— Я тебе что сказала! Милицию позвать?

То капитана, то милицию. Давай уж сразу взвод палубной охраны. Который на судне с экипажем в три человека.

Как-бы между делом начинают подтягиваться поближе немногочисленные пассажиры. Они с интересом наблюдают за разгорающимся скандалом. Большинство — с понимающими улыбками. Хоть путь не долгий, но кто ж откажется от дополнительного развлечения?

И тогда я совершаю коротенький, но убийственный ход. Простой, как все гениальное. Отворачиваюсь от скандалистов и делаю один шаг влево.

Все! Детский мат. Меня просто не видно за массивной кормовой рубкой машинного отделения. Даже сквозь шум дизеля слышится возмущенный голос дамочки, скулеж псевдо-французского юнги и смешки пассажиров. Думаю, инцидент исчерпан. Цепочка для курортников — серьезное препятствие.

Что-же меня свербило совсем недавно?

Вот сбили же!

* * *

Прямо возле причала — площадь. На ней с краю — небольшая автобусная станция. Отсюда до Любимовки минут пятнадцать нескорой езды на общественном транспорте. Однако я прохожу мимо и направляюсь по главной улице в горку. Там на холме — центр Северной стороны, кинотеатр "Моряк". Место встреч и свиданий для влюбленных. А также — главный ориентир для тех, кто не совсем хорошо знает город.

Вон оно что! Я понимаю, куда меня несут ноги. Возле "Моряка" в одном из частных домиков живет мой друг юности — Вовка Микоян, с которым мы учились вместе в судостроительном техникуме.

"Ну и смысл? — ругаю собственные своевольные ноги, — мы с Вовкой в пятнадцать лет только познакомились. Ему сейчас семь. Он меня еще просто не знает. Даже и не мечтает о таком счастье".

Нас сблизила... ну, или сблизит лет через восемь страсть к гитаре. Ну, а как же! Мы ведь даже оказались у истоков создания целого ансамбля! "Подвального", как это тогда называлось. "В каморке, что за актовым залом..." — так это про нас.

Была и каморка, и актовый зал в технаре, и полуразбитая аппаратура, которую мы не уставали совершенствовать. Потом была каморка в общаге хлебокомбината, полуподвальная студия Дома культуры строителей. Было с десяток выступлений на дискотеках, городских праздниках, свадьбах и...собственно, все. Жизнь разметала. Кончилась группа. А вот теплое пятнышко в памяти осталось. На всю жизнь. Такое теплое, что захотелось увидеть Вовку в его сопливом возрасте, без его усов и модной прически. Цель моего расследования — место службы Родькиного отца — все равно рядом, так почему не совместить приятное с полезным?

Я стоял у знакомой калитки из штакетника и разглядывал Вовкин двор. Все по-прежнему. Как в будущем. Как будет, когда нам стукнет пятнадцать. Вон Надежда Васильевна, Вовкина мать вышла из дома с мокрым бельем. А вон — симпатичная юная красавица, Вовкина сестра, которую я узнаю уже взрослой и усталой женщиной с ребенком. Деревья, какие еще маленькие!..

— Мальчик! Ты к кому? К Вове?

Киваю неуверенно, автоматически просовываю руку между штакетинами и откидываю знакомую защелку.

— Проходи, проходи! Вот, посиди в беседке. Я его сейчас позову. Вы учитесь вместе?

Мотаю головой из стороны в сторону. Чего я приперся?

— Я по делу...

— Ну, сейчас.

Исчезает в доме.

Играя в группе, мы всегда соперничали с Вовкой в искусстве владения инструментом. Да нас это и сблизило, в общем то. Шли к совершенству, что называется "ноздря в ноздрю", он — на бас-гитаре, я — на солирующем инструменте. Я брал музыкальным образованием, он — чистым талантом.

Скрипнула дверь в доме.

Вовка! Мелкий! Смешной без усов! Вспомнилось, как мы с девчонками, нашими поклонницами пытались как-то побрить нашего бас-гитариста во хмелю. Не удалось...

— Ну, привет, Вовка!

— Здравствуй...те...

Застенчивый мальчишка. Мой друг всегда яростно боролся с этим своим недостатком. Успешно, надо сказать, боролся.

— Меня Витьком зовут. Будем знакомы.