— Когда начнется? — спросила Анна.
— Очень скоро, — Октавиан благожелательно прикрыл глаза. — Мы будем бить по почкам и печени цивилизации. И каждый удар будет больнее предыдущего. Получится настоящее ультра-насилие.
В руке его вращался заводной апельсин.
Город Меркури
Мягкие лапы принялись мять живот. Канзаки, сонно фыркнув, разлепила глаза. Ти, обиженно вздернув хвост, увлеченно топталась на хозяйке. Глазищи явственно выражали немой упрек: "Вот это называется — поиграли!"
Мегуми непонимающе огляделась. Она лежала в одних джинсах на босу ногу и домашней футболке. Лежала на своей кровати. С блокнотом в районе подушки. Девственно чистым и пустым блокнотом. В животе ощущалась приятная сосисочная умиротворенность. Такая же умиротворенность угадывалась в гладкой мордочке кошки.
— Ой, мама... — с ужасом простонала Канзаки, садясь и хватаясь за голову. Согнанная с родного пуза Ти недовольно мяукнула. — Проспала!
Это был конец. Крах всего, ужас и ад. Она проспала. Продрыхла. Черт знает, сколько времени. Оперативно становящийся затравленным взгляд заметался в поисках часов.
Вскочив с постели и прошлепав босиком к креслу, на котором висела куртка из синей джинсы. Пошарив во внутреннем кармане, девушка извлекла наладонник.
Кровь почти шумно отлила от лица, скапливаясь где-то в районе затылка. Половина пятого. Мегуми глянула в окно. Темнело.
Все, ее ждут кары небесные и позор на века. Через полчаса старший будет ждать ее. На контроль. А путь на одном только метро займет двадцать минут.
Она судорожно заметалась по квартирке.
А в это время, напротив ее скромного обиталища, Сэм Ватанабэ сидел на диване, служившим ему постелью, и вчитывался в текст, мелькавший светящимися буквами на планшете. В ванной далеко за спиной игриво журчал душ и горел свет. В комнате же единственным источником света служил желтоватый дисплей, который изучал толстяк.
Неизменный черный пиджак покоился на спинке кресла. Галстук беспомощной ленточкой свисал рядом. Расстегнутый ворот белоснежной рубахи открывал широкую шею. Украшенное бородкой лицо, подсвеченное планшетом, казалось высеченным из камня. Карие глаза, сейчас казавшиеся черными, пробегали строчки отчета.
"... Подтверждаем полученные ранее данные. Объект имел тесные контакты с Музыкантом (отмечен в предыдущем отчете). Удостоверено, что Объект и Музыкант встречались в ресторане "Демиан" в Балтиморе трижды за прошедший месяц. Наружное наблюдение за Объектом дало следующий результат: тридцать первого октября Объект и Музыкант вместе отмечали День всех святых. Объект осталась ночевать в доме Музыканта. С большой долей вероятности можно предположить сексуальный контакт..."
Почему-то он снова и снова возвращался к этому абзацу. Слова "сексуальный контакт" светящимися желтыми чертиками прыгали перед глазами.
Медведеподобная фигура Ватанабэ оставалась неподвижной, как чернеющая в сумерках скала. Ни один мускул даже не думал дрогнуть. Слух даже уловил, как прекратила течь вода в ванной.
— Сэ-э-эм! — кокетливо проворковала, входя в комнату, платиновая девушка. — Ты уже оделся?
— Дженни, — безразлично произнес Ватанабэ, продолжая смотреть в планшет. — Я не люблю быть голым.
— А я люблю, — засмеялась она, завернутая в одно лишь полотенце. Мягкими шагами приблизившись к дивану, девушка перегнулась через спинку и прижалась горячей щекой. — Тебе было хорошо?
— Дженни, — почти ласково отозвался он. — А ведь мы договаривались.
— Ой-ой-ой! — снова засмеялась девушка. — Тоже мне, договорщик! Я ведь предупреждала.
Молодое распаренное тело, казалось, вот-вот полезет на диван. А Сэм оставался неподвижен. Как статуя.
— Я предупреждала, — горячо прошептала Дженни ему на ухо. — Что все равно мы будем вместе.
Только теперь статуя Сэма шевельнулась. На губах появилась кривая ухмылка. Очень недобрая.
— А я предупреждал, — сказал толстяк. — Чтобы ты оставила иллюзии.
Лениво слушавшая Дженни Паттерсон вдруг уловила нечто странное. Рядом появился жалобный скрежет и скрип. И вдруг замелькал свет работающего планшета. Взглянув на руки Ватанабэ, девушка увидела, как в широких ладонях сминается дорогостоящий заменитель бумаги и почтового ящика. Мощные коротковатые пальцы Сэма ударили в пластиковый корпус, разваливая планшет надвое.
Дженни ошарашено распрямилась, отодвигаясь от мужчины. А тот уже вставал, и разломанный планшет осыпался на пол кучкой разномастных обломков. Не говоря ни слова, Сэм шагнул к стоявшему на тумбе в углу телевизору. Подхватив аккуратный гладкий корпус, толстяк развернулся. С ужасом смотрела Дженни на то, как он без замаха, но с чудовищной силой метнул телевизор в свой старенький настольный компьютер. Обиженно и несчастно громыхнуло, треснуло, задымил лопнувший кинескоп, захрустел протараненный монитор, задрожал стол.
Когда по комнате разнесся аромат горелого пластика, Сэм обернулся. И, нагнувшись, взялся за диван.
Только теперь Дженни не утерпела. Видя, как возносится над макушкой Ватанабэ еще недавно мирный предмет меблировки, она испуганно закричала. А диван, едва не задев девушку, врезался в балконные двери. Даже прочные стеклопакеты не выдержали подобной наглости и осыпались наружу, прямо под вывалившиеся на узенький балкончик сиденья.
А Сэм уже шел на Дженни. Грозной светлеющей массой надвигался он, сверля девушку холодными, мертвенными карими глазами и продолжая криво ухмыляться. Холодея от испуга, она попятилась назад.
Комнатка в квартире была небольшой, и вот уже платиновая девушка ощущала спиной стену. Сэм же все не останавливался. Его правая рука медленно поднималась.
— Сэм... — затравленно пискнула Дженни. — Сэм...
Широко раскрытая ладонь понеслась навстречу. Перепуганная девушка закрыла глаза. И услышала громкий грохочущий стук над ухом.
— Слушай, — низким, почти рычащим голосом заговорил мужчина. — Ведь я же сказал.
Его рука упиралась в стену в сантиметре от лица Дженни. Огромная фигура толстяка нависла над беспомощной, закутанной в куцее полотешко, жертвой.
— Я же сказал, что наш договор — он только договор. Я ведь сделал то, что сделал, только ради того, чтобы твой папа-кардинал не запихнул тебя в монастырь. Я предупреждал, что никаких отношений быть не может. Ты обещала не начинать сначала.
— Я... — задушено пискнула Дженни.
— Ты обещала, что не будешь пытаться снова быть со мной. Ты знала, что я не смогу тебя отшить. Ты знала, что я не хочу. Но ведь так хочется воспользоваться моментом. Так хочется сделать приятно себе. И вот сейчас стоишь ты, голая, и говоришь, что мы будем вместе. А я не хочу. Потому что не люблю тебя. И ты меня не любишь.
— Сэм... — теперь вместе со страхом ее наполняла обида. — Но как же так...
— А вот так. Я сразу сказал тебе, что поступаюсь принципом. И теперь ты мне противна. Потому что снова пришла. Но еще противней мне — я сам. Потому что впустил.
Он снова был неподвижен. Возвышаясь над Дженни подобно фигуре разгневанного божества, Сэм не шевелился. Только губы произносили горькие, вызывавшие слезы слова. И глаза смотрели жестоко, неподвижно.
— Сэм, — чувствуя, как бежит по щекам мокрое и горячее, шепнула Дженни. — Но я же...
— Ты — дочь кардинала Паттерсона. И более — никто.
Отняв руку от стены, Ватанабэ выпрямился.
— Уходи.
Мужчина отвернулся и шагнул к креслу. Подобрав с сиденья аккуратно уложенное платье и нижнее белье, протянул назад. Не обернулся.
Несколько долгих, отвратительных секунд тянулась пауза. Потом, под аккомпанемент жалобных всхлипываний, одежду взяли из руки. Все так же стоя спиной, Сэм слушал легкое шуршание. Звякнули застежки, потом еще. Всхлипывания медленно, с неохотой, смещались в прихожую. Наверное, она все еще ждала, что он опомнится, позовет обратно. Но Сэм молчал.
Щелкнула открываемая дверь. Плачущая девушка ушла.
Мегуми Канзаки, натягивая верную куртку поверх свитера, услышала, как кричала по соседству женщина. Кричала от страха. Кричала не просто по соседству, а напротив. Грохнуло тяжелым ударом нечто. Еще раз.
Натягивая верные рабочие кроссовки, Канзаки осторожно смотрела в дверной глазок. Но времени на сторонние размышления не было. А потому девушка споро выскочила в коридор и принялась запирать родную квартиру.
Уже когда она засунула ключи в карман, когда повернулась, дверь квартиры напротив открылась с робким скрипом. Мегуми увидела девушку с платиновыми волосами, ту самую. Она вышла в коридор с безжизненно опущенными плечами, закрывая руками заплаканное лицо. Заметив Канзаки, мимоходом глянула на незнакомую женщину. И, прижимая ладошки к пылающим щекам, окончательно разревелась.
Мегуми откровенно растерялась. Все благородное в ней порывалось спросить, что случилось, попытаться как-то помочь. Все эгоистичное в ней требовало плюнуть на непонятную плаксу и галопом нестись на встречу со старшим, пока есть шанс успеть. Все японское вообще требовало, прежде всего, сохранять лицо и не делать глупостей.
Однако общая для всех нормальных людей участливость как-то незаметно переборола национальные привычки и мелкий эгоизм.
— Эй... — неуверенно позвала Канзаки. — Эй, что с вами?
Не отвечая, незнакомка торопливо зашагала прочь по коридору. Мегуми дернулась было следом, но тут заметила нечто примечательное. Дверь, открытая плакавшей девушкой, так и осталась распахнутой. Сейчас она, со знакомым скрипом, клонилась закрыться.
А где Ватанабэ?
И что там был за шум?
Может, он... того?
Да нет, что за бред...
Но тогда где он?
Может, она сбежала от Ватанабэ?
Может, после того, как он с ней попытался... А она защищалась?
Тьфу ты, ерунда какая-то! Она же сама к нему липла днем!
Из дальнего конца коридора раздалось хлопанье металлических дверей. Пока Мегуми отвлекалась на дверь, незнакомка успела торопливо заскочить в подъехавший лифт.
— И что дальше? — сама себя спросила Мегуми.
Пятичасовая встреча с куратором группы все еще больно теребила сознание, но уже где-то с краю. Темнеющий провал двери чужой квартиры, в отличие от далекого старшего, был тут, совсем рядом. Слегка пугал. Но еще больше — подбивал шагнуть внутрь. Узнать, что же случилось.
Возможно, не будь обитателем соседских апартаментов Сэм Ватанабэ, столь сильно интриговавший и возбуждавший любопытство Канзаки прежде, она все же плюнула бы на странности и поспешила на встречу. Возможно, будь шансы успеть чуть выше, она бы поступила так же. Но именно из-за того, что успеть, как ни старайся, уже не получалось, а загадкой манило жилище Ватанабэ, Канзаки поступила так, как поступила.
После она иногда задумывалась, как бы сложились их жизни, всех их, не войди она тогда в его дом.
Но сейчас — просто переступила порог.
Коридор, точно такой же, как у нее, встретил девушку сгущавшейся сумеречной темнотой и угрюмой громадой платяного шкафа. Свет, похоже, не горел нигде. Мегуми осторожно, неуверенно шагнула вперед.
Еще когда она открывала дверь в жилую комнату, пахнуло горелым. В дальнем углу безмолвно тлели в печальном смертном объятии телевизор и монитор классического компьютера. Вот что грохнуло. А, нет — балконная дверь оказалась протаранена диваном. Вот это точно можно было услышать. Там, где наверняка диван стоял до своего злополучного путешествия, жалобно сгрудились обломки какого-то устройства.
Посреди же всего этого безобразия неподвижным сфинксом восседал Соломон. Толстый черный кот Сэма Ватанабэ. Коротенькие треугольные уши зверька печально поникли, большие глаза смотрели на новую гостью. Скромно подобрав под себя длинный хвост, Соломон замер на голом дощатом полу. Унылое выражение на физиономии кота как будто бы говорило: "Вот видите, какие безобразия тут творятся. Старому мудрому животному даже поспать на кухне не дадут".
Надо заметить, что Канзаки впервые оказалась дома у Ватанабэ. Поэтому, отметив про себя наведенный беспорядок и отсутствие трупов, она принялась разглядывать комнату уже с самым обычным любопытством. Помимо роскошного лоснящегося кота обиталище Сэма ничем похвастаться не могло: голый, но чистый пол, скромные шторы, сейчас тормошимые ветром и наполовину содранные зацепившимся диваном. За тонкой перегородкой угадывался стандартный кухонный уголок. Только вот кровати нигде не было. Он что, спит на диване?
Взор Канзаки сдвинулся к левой стене, где, у окна, расположила постель она сама. И вот тут обнаружился сюрпризец: вместо своеобразной ниши, образованной кухней и стеной туалета, Мегуми увидела стену. И плотно закрытую дверь.
Вот это уже странно. Ватанабэ достроил себе какую-то каморку.
Хм... А где он, кстати? В жилой комнате его нет, дверь в ванную открыта... Уж не в этой ли самой каморке?
Под внимательным взглядом Соломона Канзаки, плюнув на вежливость и уличные ботинки на ногах, прошла к загадочной двери. Холодная металлическая ручка опустилась до середины, но затем под рукой ощутилось препятствие. Заперто. И ручка-то холодная.
Выходит, он не там.
А где?
В спину дохнуло холодным воздухом осеннего вечера. Обернувшись, Мегуми увидела прореху балконной двери. Сумеречное небо, нахохлившееся тучами, заглядывало в квартиру из-под рваного века разбитого стеклопакета.
Там?
Хрустнув упавшими в комнату осколками, девушка выглянула, насколько смогла, поверх дивана на балкон. Узкий и неказистый, тот был пуст. Но она заметила лесенку, что вела куда-то наверх. Точно, на крышу! Она же приспособлена под летний отдых. Только вот что там делать в ноябре вечером?
Мысли прыгали в голове, тесня друг друга, а тело уже ловко пролезало по дивану в полуоткрытую дверцу. Бок царапнуло острым краем остатков окна, но, похоже, не порвало даже куртку. Правда, какая-то крошечная зараза впилась-таки в палец, когда Канзаки становилась на ноги, опираясь о мебель. Но это все были мелочи, даже кровь не пошла. Места, чтобы стоять, почти не оставалось, и девушка сразу же ступила на лестницу.
Он, наверное, даже не услышал, как бряцали чужими шагами перекладины. Сэм Ватанабэ сидел на холодном бетоне, скрестив ноги по-турецки. В этой позе он неуловимо напоминал своего кота, восседавшего в квартире. Только, в отличие от Соломона, толстяк рода человеческого был занят делом. Он увлеченно возился с револьвером.
Мегуми лишь позже смогла разглядеть это примечательное оружие. Сейчас же она лишь увидела, что это револьвер, причем какой-то старой модели. Сэм же отлично знал, что держит в руках "Кольт" модели 1871, прозванный когда-то "Миротворцем". Легендарное оружие времен Дикого Запада в огромных ручищах Ватанабэ казалось почти игрушечным. По темной стали оружия, начинаясь на барабане, шла до самого дула искусная узорная гравировка. Причудливый рисунок, словно пучок изящных лиан, покрывал орудие убийство, создавая тем самым какую-то жутковатую эстетическую гармонию.
Когда девушка поднялась на крышу, он зарядил последний патрон и с легким щелчком привел револьвер в рабочее положение.
