Игра Стражей

— Привет, ребята! Вы — Айда Кенске-кун и Судзухара Тодзи-кун? Пришли проведать Синдзи-куна? — голос кажется смутно знакомым. Поскольку Тодзи на данный момент способен исключительно к нечленораздельному мычанию, отдуваться приходится мне.

— Да. Здравствуйте. А откуда...

— Я — опекун и командир Синдзи-куна. Мисато Кацураги. Естественно, я знаю всех его одноклассников. — Так вот откуда мне знаком этот голос! Это же она велела нам забраться в контактную капсулу Евангелиона!

— А что с Синдзи-куном?

— Сидят в одной комнате с Рей-тян и медленно приходят в себя. Если бы еще не это награждение... Чтоб тому, кто его придумал...

— Так что случилось-то? Раз награждение — значит все хорошо?

— Если бы... Присаживайтесь... — Комната, куда нас пригласила Кацураги, отличается от стандартной только наличием двух холодильников. Зачем это, интересно? — Тут такое дело... Перед второй атакой на Ангела мы с научным отделом составили план, вероятность осуществления которого нашими компьютерами оценивалась как две десятитысячных. Синдзи-кун внес исправления, которые подняли прогнозируемую вероятность до половины. То есть, или получится или нет. Но чтобы воплотить эти предложения в реальность погибли полторы тысячи человек. А потом Синдзи-куну пришлось идти на награждение и слушать список награжденных... Представляете — полторы тысячи фамилий, и после каждой из них — слова "награждается посмертно".

Память. Синдзи.

Склоненные знамена. Торжественная музыка. И слова...

— Майору авиации Шепетову Николаю Ивановичу, за проявленные мужество и героизм, присвоено звание Героя Российской империи. Посмертно. Его имя навечно будет занесено в списки части.

— Старший лейтенант... награждается орденом Славы первой степени. Посмертно.

— Старший лейтенант... Посмертно.

...

Список имен все продолжается и продолжается. Руки сжимаются в кулаки. Больно.

— Синдзи-кун, что с тобой? — Мисато обратила внимание на то, в каком состоянии я нахожусь.

— Это я предложил... И они — погибли.

— Синдзи-кун, ты все сделал правильно. После обследования Рамиила мы пересчитали наш вариант — там не было и тени шанса.

— Вот это-то и плохо.

— Я тебя не понимаю.

— Если бы это... — киваю в сторону оратора, продолжающего перечислять незнакомых мне людей — было результатом ошибки, можно было бы утешать себя. Говорить, что "в следующий раз обязательно учтешь неучтенное, поправишь неправильное, и все останутся живы". Но ведь нет. Ведь все правильно... А значит, в следующий раз я опять предложу план, который, в лучшем случае, приведет к победе... Чтоб ее...

— Такова война. Мы размениваем победу на свои жизни.

— Я понимаю это... Но не могу принять. Не могу!

Мисато обнимает меня и прижимает к себе. Ее живое тепло начинает растапливать горький лед, сковавший мою душу... но награждение все длится и длится...

Токио-3. Квартира Мисато. Айда.

— Госпожа Кацураги...

— Просто Мисато!

— Мисато-сан, расскажите нам что-нибудь...

— Хорошо... Вот помню, как-то на тренировке Синдзи-кун ошибся с переключателями, и вместо мишеней чуть не перепахал наш бункер. Очередь легла недолетом буквально метров на 20. Хорошо еще, что он палил болванками. Будь у него заряжены фугасы — мало могло и не показаться, даже в бункере.

— Круто. А еще?

— Вот, например...

Мисато травила байки где-то полчаса, но при этом, как ни весело она смеялась, ее взгляд периодически перемещался на две застывшие фигуры. Их состояние явно вызывало у нее беспокойство. Синдзи сидел в классической позе для медитации. Понятно было, что Рей подошла несколько позднее, опустилась рядом с ним на колени и накрыла его ладони своими. И так они и сидели, совершенно не реагируя ни на что окружающее, хотя Мисато старалась подобрать истории так, чтобы они задевали самолюбие Синдзи, или прохаживалась по его отношениям с Рей. Но, похоже, Синдзи ее просто не слышал.

— Ну все. Придется прибегнуть к радикальным мерам. Синдзи-кун, очнись! С Рей-тян — беда!

Я не успел заметить движения, но нас в тот же миг вмяло в стены. Столик, с которого мы ели — разлетелся мелкой щепой, а то, что на нем стояло — оказалось рядом с нами на стенах. Синдзи висел в центре комнаты. В его левой руке крутился кинжал с черным лезвием, временами превращающийся в размытый круг, а на правой руке появились когти, вроде тех, которые рисуют в комиксах про Росомаху. За спиной Синдзи хлопали призрачно-огненные крылья. Наверное, именно их удар впечатал нас в стены. Синдзи повернулся к нам, и я содрогнулся: в его глазах совершенно не было разума. Так могла бы смотреть боеголовка ракеты. Потом я обратил внимание на совершенно невероятный момент: в глазах Синдзи не было видно белка. Они были совершено черными, как иногда рисуют в комиксах. Глаза, крылья, когти... Да что происходит, в конце концов?

— Мисато-сан, что с Аянами? Почему Вы сказали, что она в беде?

— С ней то же, что и с тобой: сидит, не двигается, ни на что не реагирует.

Синдзи оглядел комнату, скользнув по нам с Тодзи взглядом, как будто по участку стены. Потом он заметил Аянами, и белки его глаз, только что проявившиеся, снова исчезли под напором тьмы.

— Мисато-сан! Спасибо что разбудили. Я иду искать Аянами. Когда вернемся — тут должны быть горячий чай и много фруктов. Феа, за мной! — Под конец этого шедевра риторики Синдзи стал таким же призрачным, как и его крылья, а с руки Аянами сорвался браслет-дракончик.

— Подожди! Какие нужны фрукты?

— Любые! — голос донесся как будто издалека, и Синдзи исчез вместе с дракончиком, сидящим у него на плече.

— Ну вот... И что теперь делать?

— Мисато-сан... А может так и сделать, как он сказал: Вы заваривайте чай, а мы с Тодзи-куном сбегаем за фруктами?

— Лучше наоборот: я никогда не умела готовить, а уж "любые" фрукты как-нибудь куплю. Так что, ребята, приготовьте чай и без меня никуда не уходите. — Она выскочила за дверь, и мы с Тодзи остались в разгромленной комнате с остающейся без сознания Аянами.

Дороги Отчаяния. Синдзи.

Озадачив всех, чтобы их внимание не мешало мне, я открыл Дверь и шагнул на Дороги Отчаяния. Рей! Я... виноват перед тобой. Я захлебнулся в собственной боли и не подумал, что рядом та, кому может быть еще хуже. Я допустил, чтобы тебя занесло сюда... Впрочем... не время расслабляться. Губы сами шепчут заклятья Поиска и Дороги, и я точно знаю, что каждый шаг, каждая пройденная развилка приближает меня к тому состоянию, где заплутала душа Рей.

Тени сгущались. Из серебристо-серых они становились фиолетовыми. Изредка стали проявляться багровые всполохи. Радовало то, что ни единого листика, ни одной веточки не появилось на мрачных скалах, сжимавших дорогу. Это означало, что уничтоженный лес не восстанет из праха.

Феа у меня на плече обеспокоено зашевелился.

— Я помню. И верю тебе. Но могу я просто порадоваться хорошо сделанной работе?

Феа успокоено обмяк, прикоснувшись к моей щеке своей чешуйчатой головой, и его раздвоенный язык прошелся по моему лицу. Кажется, он все больше и больше становится личностью.

Внезапно я услышал слова, которые сразу разогнали колесо саа до бешеных оборотов

— Ничья душа, да? Хорошо. Из тебя получится отличный артефакт. Что бы я делал без этих придурков, которые теряются на Дороге Отчаяния? Хозяин был бы очень недоволен. Очень.

Ярость снова подхватила и понесла меня на своих крыльях. Руки сами сплясали сложный танец невозможных для человеческой анатомии жестов, а с губ срывались слова, не предназначенные для человеческого горла. Силы, объявленные запретными еще во времена Власти, свивались передо мной в заклятье, именуемое Сеть Душелова, или Ловушка Тысячи голосов.

— Оставь ее!

— С чего бы это? — В руке у старика, закутанного в черную хламиду, сиял яркий кристалл. Тварь! Он прикоснулся... Слова больше были не нужны. Сеть хлестнула по врагу. Его защита, напоенная болью и смертью многих людей, попыталась остановить смертельный полет тоненьких шелковых нитей, но была разрезана на мелкие куски, которые постепенно истаяли, впитавшись в обсидиан дороги. Раздался жуткий крик, полный боли и неверия, и среди горстки пепла осталась стоять статуэтка, изображающая старика с посохом в руке. А бесценная драгоценность души Рей оказалась в моих руках.

— Ха! Значит, ты сумел одолеть этого болвана. Ну что ж. Так тому и быть. Отдай мне тот камень, что держишь — и можешь убираться. Даже можешь забрать себе то, что осталось от души моего слуги! — Тени Дороги соткались в могучие доспехи. Я совершенно не чувствовал в них жизни, но голос доносился именно от них.

— С чего ты взял, что я просто так отдам тебе то, зачем пришел сюда?

— Не смей дерзить мне, смертный! Или ты думаешь, что исторжение души может мне чем-то повредить? Это, конечно, Высочайшее заклятье для смертного мага, но чтобы повредить Преодолевшему Смерть этого недостаточно!

— Так ты — нежить? Ну что же. Сделай еще шаг — и мы проверим, кто из нас более смертен!

— А ведь я действительно хотел отпустить тебя. Жаль. С'гарх — он твой. — Рядом с черными доспехами появилась чудовищная помесь паука со скорпионом, только размером с лошадь.

— Феа, убей. — Лишенный Покоя рассмеялся. Уж очень разными выглядели весовые категории дракончика у меня на плече, и призванного им чудовища. Но огненный выдох дракона не оставил от С'гарха даже пепла.

С воплем ненависти лич шагнул вперед и начал плести какое-то сложное заклинание. Но вот только давать ему закончить я не собирался. Исторжение души, высшее заклинание некромантии, пожалуй, действительно не помогло бы мне: душа лича гораздо сильнее связана с филактерием, чем человеческая — с телом. Но ведь и Сеть — заклинание совсем иного порядка. В чем-то оно намного проще Исторжения, и воспользоваться им может не то что Высший или Высокий, но даже и обычный, не слишком сильный и умелый маг. Вот только для того, чтобы его произнести, нужна сущая малость — перестать быть человеком. Ярость берсерка помогла мне преодолеть этот барьер, и теперь... Слова, которым не должно быть произнесенными, еще звучали. Еще сияла перед моим внутренним взором призрачная Печать, и невесомые нити, ласкающими движениями касались доспехов, служивших физическим воплощением моего врага. Рывок. И, собственно, бой закончен. В Сети бьется еще одна душа, а пустые доспехи осыпаются пеплом.

Бой закончен... теперь бы еще разобраться с его последствиями. Если бы я был вене, Танцовщицей Изменений народа эль-ин, уже танцевал бы Очищение, чтобы откатить Изменение. Но... такого мне не дано. И остается только принять Изменение. Принять, что получившееся после Изменения — тоже я. Сажусь на Дорогу. Феа слетает с плеча и зависает напротив меня. Глядя ему в глаза, стараюсь новым Изменением... Нет, не вернуть все как было — это невозможно. Только придать себе облик, который запомнился моему Сотворенному. И, заодно, разобраться с тем, что из меня получилось. Похоже, я навсегда получил в свое распоряжение оружие, которое для меня самого опасно не менее, чем для врагов. "Бойтесь же тех, кто и тело и душу может предать геене". Я теперь — могу. И боюсь. Что ж. Остается только одно. Поднимаю руку в древнем жесте Принятия Дара.

— Прими без страха. Владей без сожалений. Используй без колебаний.

Такой вот подарок самому себе... Шелковистые нити ласкают мою кожу, сплетаются в сложный узор вокруг левой руки и исчезают. Но я по-прежнему чувствую их прикосновение, и знаю, что они останутся со мной до конца... каким бы он ни был.

Дороги Отчаяния. Рей.

— Где я? — Очередной вопрос канул в окружающий меня туман. Фиолетовые светящиеся нити бегут сквозь него куда-то, перекрещиваясь, свиваясь в толстые канаты, распадаясь в тончайшие, на грани восприятия линии... Под ногами — сплошная черная полоса. — Как я здесь очутилась? — Не помню... В памяти — такой же туман, как и тот, что окружает меня. Последнее отчетливое воспоминание — серебристый шар снаряда, отлетает от прозрачной пластины Ангела куда-то в пустоту звездного неба. Я подвела всех... Синдзи-куна, Командующего, Мисато-сан... Больно... Я не справилась...

— Ничья душа, да? Хорошо. Из тебя получится отличный артефакт. Что бы я делал без этих придурков, которые теряются на Дороге Отчаяния? Хозяин был бы очень недоволен. Очень. — Странный голос. Незнакомый. О чем это он?

На меня обрушивается непонятная тяжесть. Ну что же. Хуже уже не будет. Я не сопротивляюсь. Не могу, да и не хочу двигаться. По красно-синей ленте приближается огромный человек в черной хламиде. Его гигантская рука протягивается и поднимает меня.

— Оставь ее! — голос Синдзи? Как он здесь оказался? Наверное — погиб вслед за мной. Но он продолжает защищать меня... Зачем? Ведь я проиграла... я подвела его!

— С чего бы это? — костлявая рука сильнее сжимается вокруг меня.

Внезапно реальность разрывает полоса багрово-алого света. На ней стоит фигура, даже отдаленно не напоминающая человека. Четыре руки, каждая — с двумя локтевыми суставами, плетут прихотливую вязь жестов, а остающийся за ними тускло-светящийся след образует какой-то сложный рисунок. За спиной существа (демона?) развернулись восемь изломанных линий багрового сияния, складывающихся в подобие крыльев. Лицо — скорее напоминает забрало Евангелиона. А на плече... — над левым плечом высовывается подозрительно знакомая мордочка. Кажется Икари называл его Феа — мой браслет-дракончик... Это — Синдзи-кун?

Постепенно, по мере того, как не имеющий ничего общего с человеческим, голос Синдзи-куна выговаривает все новые и новые слова (заклятья?), вокруг левой верхней руки формируется подобие сети из черных нитей, отчетливо видимых на фоне мерцающей мглы. И вот, с последним "Ра", сеть отправляется в полет.

Старик, держащий меня, тоже поднимает левую руку, и перед ним раскрывается шестиугольный щит. Кажется, точно такой же я видела у Рамиила... Ангел? Хотя... пожалуй — нет. У Ангелов щит светящийся, а тут — какой-то грязный красно-коричневый, цвета запекшейся крови. Нити сети прикасаются к щиту, и тот разлетается мелкими брызгами. Сеть накрывает старика. Он бьется и кричит. Те места, которых касается сеть — осыпаются пеплом. А потом — сеть касается и меня. Это — конец? Нет. Сеть мягко, и даже — нежно, подхватывает меня и переносит в руки Синдзи.

— Ха! Значит, ты сумел одолеть этого болвана. Ну что ж. Так тому и быть. Отдай мне тот камень, что держишь — и можешь убираться. Даже можешь забрать себе то, что осталось от души моего слуги!

В разговор вступает новый участник. Он такой же огромный, как и Синдзи, но я не могу разглядеть его. Вижу только клубящуюся тьму.

— С чего ты взял, что я просто так отдам тебе то, зачем пришел сюда? — Синдзи пришел за мной? Он жив и пришел по своей воле?

— Не смей дерзить мне, смертный! Или ты думаешь, что исторжение души может мне чем-то повредить? Это, конечно, Высочайшее заклятье для смертного мага, но чтобы повредить Преодолевшему Смерть этого недостаточно!