Дарт Плэгас (-67) Джеймс Лучено

Дерзкий, как любовь

Накинув капюшон элегантного плаща, чтобы укрыть голову от холодного ветра, Палпатин спешил по улицам Тида. Он совсем не жаждал встречаться взглядом с незнакомцами или, хуже того, попадаться на глаза кому-то, кто знал его лично, и резко испортившаяся погода была ему только на руку. Чем могущественнее он становился в Силе, тем более странным ему казался бренный мир, раздираемый потоками, которых он прежде не замечал, и наполненный смутными очертаниями жизненных форм, которые он воспринимал лишь как величины проявленной в них Силы. Как и приказал Плэгас, он жил будущим, в гармонии с темной стороной, воплощая планы, которые он разработал вместе с учителем. Офис Видара Кима располагался в восточной части города, на расстоянии длительной пешей прогулки от дома, который Палпатин снимал последние несколько лет, и, чтобы добраться до цели, ему пришлось пересечь по мостам реку Солье и сонмище ее притоков, опутавших своей сетью все городские кварталы и предместья Тида. Он никогда не испытывал большой любви к этому городу: к его древним постройкам, площадям, десяткам тысяч жителей, суетливо спешащих по своим делам, — а сейчас Тид начал казаться ему сценой, которую тщательно готовили для изящной театральной постановки, а сама Набу — узелком в огромной паутине, которую сплетала темная сторона и в которую рано или поздно будут затянуты сотни планет и народов. Ни разу за время пребывания Палпатина в Тайнике Дарт Плэгас не спросил его о чувствах, которые он испытывал в отношении смертного приговора, подписанного Видару Киму. И в этом не было ничего удивительного, поскольку Палпатин дал слово делать все, о чем Плэгас его ни попросит. Но было совершенно очевидно, что муун почувствовал конфликт, разгоревшийся в душе ученика. Палпатин хладнокровно убил свою семью из страха и ненависти, но его взаимоотношения с Кимом были близки к настоящей дружбе — даже несмотря на то, что Ким, будучи сенатором от Набу, стоял между Палпатином и его ближайшей целью. Прощаясь с учеником в Тайнике, Плэгас сказал: «Помни, почему ситы намного могущественнее джедаев, Сидиус: потому что мы не боимся чувствовать. Нас переполняет целый спектр эмоций, от безудержной радости до лютой ненависти и отчаяния. Мы бесстрашно вступаем на путь, которым ведет нас темная сторона, и готовы принять любую судьбу, какая нам уготована». Несомненно, Плэгас знал, что Палпатин сам предрешил судьбу Кима, поддержав его в стремлении стоять до конца против Торговой Федерации — а значит, и против Плэгаса. Однако учитель ни словечком не обмолвился об этом — вероятно, таким образом напоминая Палпатину, что тому следует быть готовым принять любые, даже самые неожиданные последствия своих махинаций. Урок был неявным, но Палпатин его усвоил. С этой минуты он будет с величайшей дотошностью продумывать каждый свой шаг и, что важнее, с предельной осторожностью отнесется к попыткам темной стороны выточить из него человека, облеченного могуществом. И, припомнив, как Плэгас застиг его врасплох удушением Силы, он поклялся никогда больше не ослаблять защиты. Но он воспринял этот урок как часть их обучения полагаться друг на друга и действовать слаженно, как единая команда. Скованные темной стороной, они не имели друг от друга секретов; о действиях одного всегда узнавал второй. Они учились видеть друг друга насквозь. Палпатин не пытался польстить Плэгасу, называя его мудрым, — в сущности, нужды в этом не было: могущество мууна было за гранью его понимания. Плэгас был единственным, кто мог привести Галактику к светлому будущему. К пику своего развития. По временам было трудно поверить, что они собственными глазами увидят крах Республики и гибель Ордена джедаев, но Палпатин каким-то образом знал, что это случится. Великий замысел воплощался на его глазах, и он был не просто игроком, но и архитектором. Смириться с грядущей смертью Кима было легче, чем это могло показаться на первый взгляд, еще и потому, что Ким сломался под тяжестью потери жены и младших сыновей. Его попытка наладить контакт с сыном, которого он добровольно отдал джедаям много лет назад, была просто жестом отчаяния — поступками Кима двигало лишь желание продолжить свой род, и ничего более. Ох уж эти заносчивые дворяне, среди которых рос Палпатин! Как самозабвенно они мечтали сохранить свои имена в памяти потомков! Не став требовать от Палпатина вновь марать руки кровью, Плэгас настоял на заказном убийстве с привлечением агентов со стороны. Муун утверждал, что Палпатин должен остаться вне подозрений; что даже малейший намек на скандал может выйти ему боком. Но Палпатина не покидало смутное подозрение: а что, если все эти разговоры о партнерстве и угрозе разоблачения — лишь отговорки, и Плэгас попросту сомневается в его способностях? Палпатин припомнил, что говорил ему учитель об убийстве Керреда Санте. Всю вину возложили на поваров, приготовивших иглобрюхого угря. Ким же погибнет не от пищевого отравления, а от рук наемного убийцы — у всех на глазах. Так кто же выгадает от его смерти? Определенно не Набу и не Протекторат гранов — подозрения, разумеется, падут на Торговую Федерацию. Так зачем же Плэгасу подставлять торговцев, сильно понижая их шансы заполучить в Сенате новые места? И вновь возникла шальная мысль: а что, если Плэгас вовсе не хочет, чтобы Торговая Федерация преуспела в своих начинаниях? Муун хотел, чтобы смерть Кима воспринимали как послание. Но кто именно? Возможно, адресатом был сам Палпатин. Говоря, что сенаторам легко найти замену и что они получили свои места только благодаря его махинациям, не намекал ли Плэгас и на то, что Палпатина — даже в его новой ипостаси Сидиуса — столь же просто заменить другим подмастерьем? Муун призывал Палпатина к предельной искренности, но сам по временам вел себя донельзя скрытно. Так хочет ли он передать ученику все свои знания, или решил часть их придержать, чтобы сохранить свое превосходство?

* * *

— Спасибо, Палпатин, что пришел так скоро, — проговорил Ким, впуская его в свой кабинет, заваленный инфодисками и распечатками на флимсипласте. Воздух был затхлым, сильно пахло потом и подпорченными продуктами. Из высокого окна напротив резных деревянных дверей открывался вид на дворец — в том числе и на новую башню, которую Тапало, согласно традиции, возвел сразу после своего избрания монархом. — То, что я скажу, подвергнет тебя серьезному риску, но мне больше некому довериться. — Ким не находил себе места, то и дело переходя от стола к окну и обратно. — Я не до конца уверен, что здесь мы в безопасности, но придется рискнуть. Нахмурив брови, Палпатин указал на кресло: — Прошу тебя, Видар, садись и расскажи, что случилось. Ким остановился, устало выдохнул и сел, как просил его Палпатин. Лицо сенатора осунулось, волосы растрепались, аккуратные прежде усики и бородка торчали во все стороны клочками. — Палпатин, у меня есть все основания подозревать, что в аварии, унесшей жизни моей семьи, виноваты Тапало и Веруна. Изумление Палпатина было неподдельным: — Видар, место крушения тщательно обследовали. Это был просто несчастный случай. Неполадки с антигравом… — Несчастный случай можно подстроить! Ты водишь спидеры, сколько мы с тобой знакомы. Ты отлично знаешь, что в любой технике возможен саботаж. Палпатин сел напротив: — Но какие у них мотивы? Зачем им убивать вашу семью? Налитые кровью глаза Кима пронзили его взглядом: — Мне известны их грязные секреты, Палпатин. Я знаю обо всех взятках, которые они получали от Торговой Федерации с того времени, когда Тапало взошел на трон. А эти их законы, из-за которых плазму может разведывать и добывать кто угодно. Я знаю о сделках, которые они заключили с видными членами электората, чтобы обстряпать беспрецедентную победу Тапало на последних выборах. — Даже если так, — протянул Палпатин, — причем здесь ваша семья? Ким чуть ли не рычал: — Лишив меня поста в Сенате, они рискуют вызвать гнев многих дворян, моих сторонников. Вот и решили заставить меня уйти в отставку по своей воле — от горя, от страха, да кто его знает от чего еще. — Тапало никогда бы не решился на такую подлость. — Ты слишком хорошо о нем думаешь. Авария должна была послужить мне предупреждением. Но вышло все с точностью до наоборот. — О чем это вы? — уточнил Палпатин, подаваясь вперед. — Сегодня же я отправляюсь на Корускант. И первое, что сделаю, — извещу обо всем Орден джедаев. Палпатин резко выпрямился: — Видар, джедаи слушают только Сенат и верховного канцлера. Ты не можешь просто ворваться в Храм… — Мое заявление Совету передаст мой сын. Если я не смогу убедить Ронара уйти из Ордена, информация о сделках Тапало станет моим подарком джедаям. — Но предположим, Ронар не захочет даже выслушать вас. — Палпатин сложил руки на груди. — Вы пытались связаться с ним? Насколько я понял, джедаям не дозволено видеться с родителями. Ким хмуро разглядывал ковер у себя под ногами: — Тем не менее я смог с ним поговорить. — И? Сенатор выглядел подавленным: — Он заявил, что для него я чужой, и что имя Ким для него ничего не значит. Палпатин вздохнул: — Значит, мы ничего не можем сделать… — Нет. Он согласился встретиться со мной лично — на Корусканте. Я намерен убедить его, Палпатин. Семья должна быть превыше всего. Палпатин прикусил язык, не став говорить того, что собирался, и вместо этого спросил: — Вы будете держать меня в курсе? Или просто скажите, как с вами связаться… Подойдя к столу, Ким разворошил стопку флимси-листов и наконец выудил нужный: — Вот мой график на предстоящую неделю, — сказал он, передавая флимси собеседнику. — Палпатин, если на Корусканте со мной что-то случится… — Видар, не надо. Мы слишком торопим события. Ким накрыл его ладонь своей: — Ты прав. — Он подошел к креслу и сел. — Палпатин, ты не настолько младше меня, чтобы я мог думать о тебе, как о сыне, но буду откровенен, ты для меня как младший брат, которого у меня никогда не было. Палпатин кивнул, не проронив ни слова. — Если я не смогу достучаться до Ронара или джедаев, я по крайней мере извещу моих коллег в следственном комитете при Сенате. Палпатин хотел было вскочить с места, но обуздал этот порыв: — Мне кажется, вы не правы насчет Тапало и Веруны, Видар. Я могу сказать с уверенностью, что вы рискуете жизнью, если выдвинете обвинения публично. — Я полностью это сознаю, Палпатин. Но если Ронар откажет мне в моей просьбе, ради чего мне жить дальше? Палпатин опустил ладони на плечи Кима. «Ради той маленькой роли, которую ты сыграешь в возмездии ситов».

* * *

Когда он покинул кабинет Кима, на улице стало еще холоднее. Снег кружил над дворцовыми башнями в порывах шквалистого ветра, а мелководные притоки Солье подернулись коркой льда. Агент с Корусканта, которого сосватал ученику Плэгас, — Сейт Пестаж — дожидался Палпатина на площади у стен музея искусств Парнелли, разогревая озябшие ладони своим горячим дыханием. — На Набу никогда не слыхали об управлении погодой? — бросил он, когда Палпатин приблизился. Припомнив свои тренировки на ледяном Майгито, Палпатин едва не рассмеялся агенту в лицо. Но вместо этого он произнес: — Набуанцы никогда не были охочи до перемен. Пестаж метнул взгляд на величавые колонны, подпиравшие купол музея: — Кто бы сомневался. Немного старше и выше ростом, чем Палпатин, он был жилист и производил впечатление человека весьма компетентного. Его близко посаженные карие глаза блестели, а черные волосы, поредевшие у лба и висков, подчеркивали острый нос и угловатые скулы. Плэгас упоминал, что Пестаж родился в городе Даплона на Сьютрике — промышленном центре, близ которого когда-то вели тайную жизнь Дарт Бейн и Дарт Занна. Плэгас не сообщал, где и как он познакомился с Пестажем — возможно, «Капиталы Дамаска» когда-то вели дела с большой и влиятельной семьей этого человека — но намекнул, что Палпатину стоит включить Пестажа в свой растущий штат помощников и доверенных лиц. Палпатин выудил из кармана плаща лист флимси, который выдал ему Видар Ким, и вручил его сообщнику: — График и маршрут Кима. — Прелестно. — Пестаж упрятал флимси в карман. — Дождись, когда он завершит свои дела на Корусканте. — Как скажете. — Он грозится оповестить Орден джедаев и следственный комитет при Сенате о сделках, которые мы провернули. Пестаж хмыкнул: — Значит, он целиком заслужил то, что его ждет. — Он обвел взглядом округу, не поворачивая головы. — Я присылал вам список возможных исполнителей. Вы кого-нибудь выбрали? — Маладианцев, — ответил Палпатин. Группа высококвалифицированных гуманоидов-убийц. Выбор для него был очевиден. Пестаж кивнул: — Могу я узнать, почему именно их? Палпатин не привык оправдываться, но тем не менее ответил: — У мандалорского Дозора смерти своих проблем по горло, а у «Бандо Гора» собственные виды на Галактику. — Трудно не согласиться, — сказал Пестаж. — Для маладианцев контракт — это святое, так все говорят. — Как скоро вы доставите их на Корускант? Пестаж искоса посмотрел на него: — Будет лучше, если я не стану утомлять вас деталями. Такая дерзость произвела на Палпатина впечатление и одновременно разозлила его: — Ошибок быть не должно, Сейт. Пестаж ответил ему страдальческим взглядом, но в голосе звучала покорность: — Если будут ошибки, тогда больше нам разговаривать не придется. Я всецело сознаю, на что вы с магистром Дамаском способны, и постараюсь доказать, что достоин и дальше вам служить. Однажды, быть может, вы начнете воспринимать меня как члена семьи — как, без сомнения, воспринимает вас сенатор Ким. «Как же много ему известно?» — задумался Палпатин. — И вы не чувствуете угрызений совести, ведя двойную жизнь, Сейт? — Есть люди, которые рождены для этого, — ответил Пестаж, со всей невозмутимостью встретив пристальный взгляд Палпатина. — Вы позвоните мне сюда? — Как только разберусь с делом. Постарайтесь не отходить далеко от комлинка. — Магистра Дамаска вы тоже известите? Пестаж покачал головой: — Он дал понять, что в ближайшие недели будет недоступен. Но вряд ли я ошибусь, если предположу, что результаты не ускользнут от его внимания.

* * *

На планете, что на краю изведанного космоса, над полированным до блеска металлическим столом в мерцании диаграмм и бегущих строчек данных по физиологии и анатомии светилось трехмерное изображение рослого двуногого существа в четверть его роста. В похожем на ложку кресле, прикрепленном верхним концом к высокому потолку белого зала, восседал Хего Дамаск, казавшийся на диво миниатюрным на фоне троих худощавых ученых: двоих мужчин с гребнями на голове и женщины, чье лицо было серым, а не белым, как у ее сородичей. — Этот индивид — типичный образчик своей расы? — осведомился ученый по имени Ни Тимор тихим, похожим на шелест голосом. — Этот индивид убил шестерых образчиков своей расы, — ответил Дамаск, — но в остальном он — типичный йинчорри. Тенебрус познакомил Плэгаса с Камино еще на раннем этапе его обучения, но в последний раз муун посещал планету более трех лет назад. Наводнив гриловые леса Тайника редкими и даже вымершими представителями фауны, он нанял каминоанцев выращивать клоны биологических образцов, которые он раздобыл через сеть торговцев генетическим материалом. Стеклянные глаза, длинные шеи и гладкая кожа аборигенов наводили на мысль, что когда-то в далеком прошлом они обитали в воде, хотя на самом деле эта раса была сухопутной — и сейчас, и за миллионы лет до того, как Камино захлестнул потоп планетарного масштаба. Перед угрозой глобальной катастрофы многие технически продвинутые народы на их месте бросили бы родину и отправились покорять звезды. Каминоанцы же соорудили колоссальные города на сваях, успев завершить строительство прежде, чем океаны окончательно затопили континенты. Чтобы уберечь свой вид от вымирания, лучшие умы планеты обратились к науке клонирования и со временем достигли в ней успехов, какие не снились ни одному народу Галактики. Пребывая за пределами галактического диска[32], каминоанцы выполняли свою работу в тайне от посторонних глаз и лишь для самых богатых заказчиков. Да и маловероятно, что они стали бы мириться с ограничениями, которые наложила на клонирование Республика. Казалось, все свои моральные устои, связанные с процессом естественного отбора, они оставили на дне мирового океана, и не удивительно, что они поставляли в Тайник зверей для игрищ с такой же готовностью, с какой снабжали шахты негостеприимного Сабтеррела лопаторукими клонами-рабочими. Дамаск считал их одним из самых прогрессивных народов Галактики: своей эмоциональной отчужденностью и полной беспристрастностью в вопросах науки они во многом походили на ситов. Женщина-ученая Ко Саи подсветила область среднего мозга йинчорри: — Недостаток нейронных путей, ведущих к переднему мозгу, намекает на природную склонность к насилию. Впрочем, подобный изъян не обязательно характерен для всего вида. Третий каминоанец, Лак Нор, увеличил подсвеченную область: — Воинственность йинчорри может осложнить дело, магистр. Не имея доступа к социологическим исследованиям, мы не можем с точностью сказать, до какой степени проповедуемый народом культ насилия определяет поступки отдельных его представителей. Клон, выращенный в лабораторных условиях, скорее всего, будет вести себя дико и необузданно, если не давать ему возможности выплескивать агрессию. — Выпускать пар, — проронила Ко Саи. — Я снабжу вас данными научных изысканий, — заверил их Дамаск. — Вопрос в том, можно ли привить им покладистость, оставив нетронутой тягу к насилию? — Без риска повредить их базовую матрицу личности — думаю, что нет, — ответила Ко Саи. — Мы могли бы вырастить клона, который будет походить на йинчорри только внешне, но не сохранит черт характера, которые отличают его народ. Дамаск нахмурился: — Нет, это не годится. — Вы не думали над тем, чтобы клонировать кого-то более спокойного и податливого? — И кого вы порекомендуете? — Какой-нибудь мирный народ. Иторианцев, для примера. Или каамаси. Дамаск покачал головой: — Ни один из них не подойдет для моих целей. Как насчет людей? — Наш опыт работы с людьми весьма ограничен. Хотя, разумеется, мы не раз выращивали людские органы для трансплантации. — Повышенная эмоциональность людей может стать проблемой, — вставила Ко Саи, — хотя и не сказать, что неразрешимой. Дамаск обдумал ее замечание и признал, что оно не лишено здравого смысла. Эмоции людей были их пагубным пороком. Эмоции подпитывали их тягу к формированию прочных уз, заставляли искренне верить в святость всей жизни и делали их сердобольными сверх всякой меры. Каких-то несколько недель назад в Тайнике Плэгас обнаружил, что даже Сидиус, несмотря на все его растущее могущество и понимание темной стороны, оставался пленником своих эмоций. То, что Сидиус испытывал потребность пустить в ход свои новообретенные силы, было ожидаемо и вполне достойно похвалы, но ему следовало преподать урок, который должен усвоить каждый сит. Тонкими манипуляциями Сидиус превратил Видара Кима в помеху и обузу, от которой пришла пора избавиться. Плэгас не стал просить ученика об этом лично, поскольку Сидиусу нужно было сосредоточиться на политической карьере и сделать свои первые шаги к назначению на должность канцлера. Тем не менее, реакция Сидиуса на приказ об устранении Кима — какой бы мимолетной она ни была — убедила Плэгаса в том, что ученику не помешают дополнительные испытания. Сидиусу не нужно было объяснять его ошибки; он должен был получить необходимый опыт, испытав их последствия. — Быть может, магистр, — говорил Лак Нор, — если бы мы понимали, каковы ваши планы на клонов йинчорри… — Я намерен сделать из них солдат. — А… — протянул Ни Тимор. — Нужна не просто покладистость, а полное повиновение. — И отчасти — свобода воли, — быстро вставила Ко Саи. — Иначе хватило бы и боевых дроидов, не правда ли? Взгляд крупных глаз Лака Нора задержался на Дамаске: — По всем внешним признакам эти йинчорри будто созданы для войны, магистр. Неужели в Галактике их так мало, что понадобилась армия клонов? Плэгас намеренно не стал говорить о невосприимчивости йинчорри к Силовому внушению, поскольку откуда бы простому финансисту Хего Дамаску знать об этом — равно как и обо всех прочих аспектах поведения мидихлориан. Однако именно способность рептилий создавать пузыри Силы он и надеялся исследовать с помощью клонов. — Как вы уже отметили, — сказал он после короткой паузы, — их природная агрессивность препятствует их способности следовать приказам. Ни Тимор промолвил, обращаясь по большому счету к самому себе: — Значит, мы должны сделать йинчорри сговорчивее, оставив при них склонность к насилию. — Все верно, — кивнул Дамаск. Ко Саи изогнула свою длинную шею: — Это серьезный вызов. Возможно, если бы нас снабдили образцами для экспериментов… — Она указала на трехмерную картинку. — Можно ли получить этот экземпляр для всестороннего исследования? — Я могу доставить его на Камино, — пообещал Дамаск. — Предположим на минуту, что вы найдете способ решить поставленную задачу. Сколько времени потребуется, чтобы вырастить взрослого клона? Ученые переглянулись. — Если говорить о йинчорри, — сказал Ни Тимор, — нужно не меньше двенадцати лет, чтобы добиться как полноценного физического, так и умственного развития. Как вам известно, мы достигли кое-каких успехов в вопросе ускорения роста клонированных существ — но не тех, кого можно назвать полностью разумными, учитывая уровень адаптивности юного мозга. — Более того, — добавил Лак Нор, — на данный момент мы можем вырастить нескольких клонов, но не целую армию. Для этого у нас недостаточно производственных мощностей. — Нам также понадобятся военные специалисты для консультаций по обучению солдат, — заметила Ко Саи. — Все это можно устроить, — сказал Дамаск. — Надеюсь, вы не против сотрудничества с «Тяжелым машиностроением Ротаны»? — Разумеется, нет, — ответил Ни Тимор. — Тогда «Капиталы Дамаска» обеспечат вас всем необходимым. Глаза Ко Саи, казалось, стали шире. — Премьер-министр будет рад услышать об этом, — сказала она с воодушевлением — вернее с тем, что на Камино считалось воодушевлением.

* * *

В своем доме в заснеженном Тиде Палпатин смотрел запись репортажа Голосети, на которой рыцарь-джедай Ронар Ким перепрыгивал с корускантского такси на моноспидер с маладианским киллером, нанятым для убийства Кима-старшего. В этот момент на связи с послом находился Сейт Пестаж. — На Набу крутят эту запись? — спросил он. — По всем каналам. — Экстренные новости с Корусканта, — говорила корреспондентка. — Уроженец Набу, сенатор от сектора Хоммель Видар Ким был убит сегодня днем на пути к космопорту Меззилин. По всем признакам, убийство было заказным. Ховеркамера, размещенная на узле с обозначением ССД в районе Сах’к, сумела заснять момент, когда с такси сенатора Кима поравнялся моноспидер и его водитель, чье лицо скрывал шлем, дал очередь из бластера. Ким был убит на месте, а второй пассажир — неопознанный пока рыцарь-джедай — лишь чудом избежал ранения. На записи ховеркамеры видно, как джедай-человек со световым мечом перепрыгнул из салона такси на моноспидер и столкнул убийцу с водительского сиденья. На глазах у десятков свидетелей джедай вытащил нападавшего на пешеходную дорожку после того, как спидер рухнул и загорелся, однако сведения о том, пережил ли убийца падение, достаточно противоречивы. Пострадавший во время покушения пилот такси был доставлен в медцентр района Сах’к. Его состояние оценивается как крайне тяжелое[33]. — Маладианка жива? — потребовал Палпатин ответ от Пестажа. — Нет. Она вколола себе нейротоксин, когда Ронар пытался разговорить ее. — Вы уверены? — Абсолютно. — Дура дурой, — бушевал Палпатин. — Почему она не дождалась, когда Ким сойдет у Меззилина? — Вы особо настаивали, что убить Кима следует публично, и именно об этом я и сказал ей. Она решила стрелять на виду у камеры, но я так и не понял, знала ли она, что Кима сопровождает джедай. Судя по тому, как легли выстрелы, думаю, она собиралась прикончить обоих. — И если бы преуспела, джедаи могли начать собственное расследование. — Уже начали, — сказал Пестаж. — Ронар заявил журналистам, что мишенью мог быть и он сам. Палпатин зло посмотрел в камеру комлинка: — Почему вы не предупредили ее о Ронаре? — Предупредил. Наверное, захотела добавить еще одного мертвого джедая в свой послужной список. — Еще одного? — Я же говорил, маладианцы знают толк в своем деле. Палпатин поразмыслил: — Если Ронар думает, что мишенью был он, сенатор Ким, видимо, так и не рассказал ему о Тапало и Веруне. — Не рассказал. Я держал его под наблюдением с момента прибытия на Корускант. Ким не ходил в Храм джедаев и не встречался ни с кем из следственного комитета при Сенате. У меня есть записи трех его встреч с Ронаром в его сенатском кабинете, и единственное, на что сподобился Ким — это несколько туманных намеков насчет интриг на Набу. — Убедил ли он Ронара покинуть Орден? — Нет. Ронар заявил, что уважает Кима как своего — как же он сказал? — а, прародителя. Однако считает своим домом Храм, а семьей — джедаев. Палпатин тяжело вздохнул: — А ведь я его предупреждал. — Ким пытался убедить сына, что кровные отношения важнее, но Ронар с тем же успехом мог слушать очередную серию «Корускантских исповедей». — Магистр Дамаск будет не слишком доволен. Какие слухи ходят по Сенату? — Поговаривают, что Ким мог быть замешан в сомнительных сделках. Что перешел дорогу группе влиятельных лоббистов. Сенаторы напуганы — если вы хотели именно такого исхода, то своего добились. Плэгаса это устроит, подумал Палпатин. «Послание», пришло ему в голову, было адресовано не кому-то конкретному, а Сенату в целом. Убийство Кима имело цель не только продвинуть Палпатина по карьерной лестнице, но и посеять в галактической столице семена страха. — В любом случае, дело сделано, — молвил он. — И у полиции с джедаями — ни единой зацепки. Вы полностью вне подозрений. Плечи Палпатина немного расслабились. — Вы неплохо справились, Сейт — хотя были на волосок от неудачи. Для вас найдется место среди моих приближенных — если вы в этом заинтересованы, разумеется. В голосе Пестажа также читалось облегчение: — В таком случае, полагаю, увидимся на Корусканте, сенатор Палпатин. Глава 17