molnii

— Приятная новость.

— Теперь снова надень колпачок.

Не успел я коснуться колпачком острия, как Анаклузмос снова превратился в обычную ручку. Я засунул ее в карман, немного нервничая, так как в школе славился тем, что постоянно терял ручки.

— Ты не сможешь.

— Что?

— Потерять ручку, — пояснил кентавр. — Она заколдована и всегда будет снова оказываться в твоем кармане. Попробуй.

Забросив ручку как можно дальше вниз по холму и увидев, как она исчезла в траве, я стал внимательно следить за тем, что произойдет дальше.

— На это может уйти несколько мгновений, — предупредил Хирон. — Ну-ка, теперь проверь.

Естественно, ручка была на месте.

— О'кей, чертовски здорово, — согласился я. — Ну а если кто-нибудь из смертных увидит, что я достаю меч?

— Туман — могучая вещь, Перси, — улыбнулся Хирон.

— Туман?

— Да. Прочитай "Илиаду". Там есть множество упоминаний об этом. Всякий раз, когда божественные или инфернальные силы вступают в связь со смертным миром, они порождают туман, затмевающий зрение людей. Как полукровка, ты будешь видеть все, как оно есть, но люди станут истолковывать увиденное неправильно. Примечательно, однако, что люди готовы пойти на невероятные ухищрения, чтобы доказать, будто их версия правильна.

Я сунул Анаклузмос обратно в карман.

Впервые я по-настоящему почувствовал, что пускаюсь в поиск. Я действительно покидал Холм полукровок. Я отправлялся на запад самостоятельно, без взрослых, без определенного плана, даже без мобильника. (Хирон сказал, что монстры отслеживают сотовые телефоны; если мы возьмем с собой хоть один, это будет для них как сигнальная ракета.) Выходило, что самым мощным моим оружием, чтобы сразиться с монстрами и достигнуть царства мертвых, становился меч.

— Хирон... — нерешительно позвал я. — Если вы говорите, что боги бессмертны... то, значит, время было и до них?

— Точнее говоря, до них прошло четыре века. Время титанов пришлось на четвертый век, который иногда называют золотым, а это вопиющая несправедливость. Пятый век — век западной цивилизации и владычества Зевса.

— Так что же было... до богов? Хирон поморщился.

— Даже я недостаточно стар, чтобы знать это, дитя, но я знаю, что то было время тьмы, когда смертные пребывали в диком состоянии. Кронос, владыка титанов, назвал свое царствование Золотым веком, поскольку люди жили в неведении и не были обременены знанием. Но это была всего лишь пропаганда. Царь титанов считал, что ваш род способен лишь потреблять выпивку, закуску и дешевые развлечения. В раннюю пору царствования Зевса добрый титан Прометей добыл для человечества огонь, чтобы ваш вид мог развиваться, но Прометея заклеймили как бунтаря и мятежника. Как ты, вероятно, помнишь, Зевс сурово покарал его. Однако в конце концов боги смягчились по отношению к людям, и появилась западная цивилизация.

— Но теперь боги не могут умереть. То есть, пока жива западная цивилизация, они тоже будут живы. Выходит... что, даже если у меня ничего не получится, не произойдет ничего настолько плохого, чтобы все пошло кувырком?

— Никто не знает, сколько продлится век Запада, Перси, — меланхолично улыбнулся Хирон. — Да, боги бессмертны. Но такими же были и титаны. Они существуют до сих пор, запертые в темницах, лишенные власти и вынужденные в наказание терпеть бесконечные муки, но все еще живые. Очень даже живые. Быть может, богини Судьбы воспротивятся тому, чтобы боги когда-либо пережили подобное, а мы вернулись к мраку и хаосу прошлого. Единственное, что мы можем, дитя, — следовать своему предназначению.

— Своему предназначению... знать бы — в чем оно.

— Расслабься, — посоветовал мне Хирон. — Сохраняй ясность мыслей. И помни: может быть, именно тебе суждено предотвратить величайшую войну за всю историю человечества.

— Расслабиться... — огрызнулся я. — Да я вообще не напрягаюсь.

Добравшись до подножия холма, я оглянулся. Хирон стоял под сосной — Талией, дочерью Зевса, — выпрямившись во весь свой немалый рост и высоко подняв лук в знак приветствия. Обычное прощальное напутствие после летних каникул от самого обычного кентавра.

* * *

Аргус вывез нас из сельской местности и доставил на западную оконечность Лонг-Айленда. Странно было снова оказаться на шоссе; Аннабет и Гроувер сидели рядом со мной, как обыкновенные попутчики. После двух недель на Холме полукровок реальный мир казался чем-то фантастическим. Я поймал себя на том, что, как дикарь, глазею на "макдоналдсы", на ребят на заднем сиденье родительской машины, на придорожные щиты и торговые центры.

— Пока все хорошо, — сказал я Аннабет. — Вот уже десять миль проехали — и ни одного монстра.

Она ответила мне раздраженным взглядом.

— У тебя рыбьи мозги. Такие слова не доведут до добра.

— Напомни, а то я забыл: отчего ты меня терпеть не можешь?

— Неправда.

— Ты меня за дурака держишь?

— Слушай... не обязательно же нам ладить? — Она принялась мять свою кепку-невидимку. — Наши родители — соперники.

— Почему?

— Вот же настырный, — вздохнула Аннабет. — Как-то раз мама застала Посейдона с подружкой в храме Афины — ничего неуважительнее и быть не может. В другой раз Афина и Посейдон состязались — кому быть покровителем Афин. В качестве дара твой папа открыл какой-то там источник соленой воды, а моя мама вырастила оливковое дерево. Люди увидели, что ее дар лучше, вот и назвали город в ее честь.

— Наверное, просто потому, что они любили оливки.

— Отвяжись.

— Вот если бы она изобрела пиццу — это я понимаю!

— Сказала — отвяжись!

Аргус на переднем сиденье улыбался. Он ничего не сказал, но голубой глаз на затылке подмигнул мне.

Движение транспорта в Квинсе стало медленнее. К тому времени, когда мы добрались до Манхэттена, солнце уже садилось, стал накрапывать дождь.

Аргус высадил нас на остановке "грейхаундов" в Верхнем Ист-Сайде, недалеко от квартиры, где мама когда-то жила с Гейбом. К почтовому ящику был приклеен промокший флайер с моей фотографией и надписью: "Ты видел этого мальчика?"

Я сорвал флайер, прежде чем Гроувер и Аннабет успели заметить его.

Аргус выгрузил наши вещи, удостоверился, что мы купили билеты на автобус, и уехал; когда он выезжал с парковочной площадки, один глаз на его руке открылся, чтобы проследить за нами.

Я подумал о том, как близко отсюда моя старая квартира. В это время мама обычно возвращалась домой из кондитерской. Вонючка Гейб сейчас, наверное, сидит у себя, играет в покер, и ему глубоко плевать на то, где она и что с ней.

Гроувер надел рюкзак. Он перехватил мой взгляд и посмотрел в ту же сторону.

— Хочешь знать, почему она вышла за него, Перси?

— Ты что, мои мысли читаешь? — уставился я на него.

— Только твои чувства, — пожал плечами Гроувер. — Я вроде забыл тебе сказать, что сатиры это умеют. Ты ведь вспоминал про маму и отчима?

Я кивнул, призадумавшись, что еще Гроувер мог позабыть сказать мне.

— Твоя мама вышла за Гейба из-за тебя, — сказал Гроувер. — Вот ты зовешь его Вонючкой, а сам ничего не понимаешь. У парня такая аура!.. Ее даже отсюда можно учуять. Я чую его следы на тебе, а ведь вы не виделись почти неделю.

— Ах, значит, спасибо Вонючке Гейбу, — огрызнулся я. — Где тут ближайший магазин? Я сбегаю за пивом.

— Тебе следовало быть благодарным, Перси. Твой отчим так отвратительно пахнет человеком, что он мог годами скрывать твою полубожественную природу. Как только я почуял запах его "камаро", понял: своей вонью Гейб годами прикрывал тебя. Если бы ты не жил с ним каждое лето, монстры, наверное, давно убили бы тебя. Твоя мама оставалась с ним, чтобы защитить тебя. Она была умная. И, должно быть, очень любила тебя, поскольку связалась с таким парнем... если тебе это, конечно, интересно.

Лучше мне от его слов не стало, но я не подал виду.

"Я снова увижу ее, — подумал я. — Она не умерла".

Интересно, продолжает ли Гроувер читать мои чувства, сейчас они в полном раздрае. Мне было приятно, что он и Аннабет со мной, но я чувствовал себя виноватым, поскольку был с ними не вполне честен. Я не открыл им истинной причины, почему согласился на этот дурацкий поиск.

Правда заключалась в том, что мне не было ровно никакого дела до жезла или спасения мира или даже того, чтобы помочь своему отцу в беде. Чем больше я думал об этом, тем больше упрекал Посейдона за то, что он ни разу не навестил меня, ни разу не помог маме, ни разу не прислал даже какие-нибудь вшивые алименты. Он призвал меня только потому, что ему нужен был исполнитель.

Я беспокоился лишь о маме. Аид несправедливо забрал ее, и Аид вернет ее обратно.

"Тебя предаст один из тех, кто называет себя твоим другом, — прошелестел у меня в голове Оракул. — В конце концов ты не сможешь спасти самое главное".

"Заткнись", — велел я.

* * *

Дождь не переставал.

Мы потеряли всякое терпение, дожидаясь автобуса, и решили поиграть одним из яблок Гроувера. Аннабет была бесподобна. Она могла подбросить яблоко коленом, локтем, плечом, чем угодно. Я старался от нее не отставать.

Игра закончилась, когда я зашвырнул яблоко практически в рот Гроуверу. В одну козло-секунду наш импровизированный мячик исчез — с кожурой, черенком, словом, весь.

Гроувер густо покраснел. Он попытался извиниться, но мы с Аннабет были слишком заняты, нахваливая друг друга.

Наконец пришел автобус. Пока мы стояли в очереди на посадку, Гроувер начал оглядываться и принюхиваться, будто учуял свое любимое школьное лакомство — энчиладу.

— Что такое? — спросил я.

— Не знаю, — напряженно ответил он. — Может, и ничего.

Но ручаюсь, это было не просто так. И я тоже стал оглядываться.

Мне стало легче только тогда, когда посадка закончилась и мы нашли свои места в задней части автобуса. Сложили рюкзаки и уселись. Аннабет продолжала нервно похлопывать по бедру бейсболкой.

Когда зашли последние пассажиры, она стиснула мое колено:

— Перси!

В автобус только что вошла старая дама. На ней было помятое бархатное платье, кружевные перчатки и бесформенная оранжевая вязаная шляпа, затенявшая ее лицо, в руках она держала большую сумку из ткани с орнаментом. Когда дама подняла голову, ее черные глаза блеснули, и сердце мое бешено забилось.

Это была миссис Доддз. Она постарела, на лице появилось больше морщин, но выражение осталось то же — злобное.

Я поглубже вжался в сиденье.

За ней вошли еще две старые дамы, одна в зеленой, другая в фиолетовой шляпе. В остальном они выглядели точь-в-точь как миссис Доддз: те же узловатые руки, матерчатые сумки, помятые бархатные платья. Демоническая троица старушек.

Они сели в переднем ряду, сразу за шофером. Двое, сидевшие возле прохода, выставили ноги и скрестили их. Это могло показаться случайным, но смысл был совершенно очевиден: проход закрыт.

Автобус отъехал от остановки и запетлял по мокрым улицам Манхэттена.

— Недолго же она пробыла мертвой, — сказал я, стараясь не выдать дрожь в голосе. — Кажется, ты говорила, что их можно уничтожить раз и навсегда.

— Я сказала: если повезет, — ответила Аннабет. — Ты явно не из везунчиков.

— Все трое сразу, — захныкал Гроувер. — Di immortales!

— О'кей. — Аннабет напряженно что-то обдумывала. — Фурии. Трое самых ужасных чудовищ царства мертвых. Не беда... Не беда. Мы вылезем через окна!

— Они не открываются, — простонал Гроувер.

— Задний выход? — предположила Аннабет.

Заднего выхода не было. Да если бы и был, вряд ли бы это нам помогло. Мы уже успели выехать на Девятую авеню и направлялись к туннелю Линкольна.

— Они ведь не нападут, когда кругом столько свидетелей? — спросил я.

— У смертных плохое зрение, — напомнила Аннабет. — Их мозг воспринимает лишь то, что видно сквозь туман.

— Но они увидят, как три старухи убивают нас, или нет?

Аннабет задумалась.

— Трудно сказать. Но мы не можем рассчитывать на поддержку смертных. Может быть, аварийный выход на крыше?..

Мы въехали в туннель Линкольна, и в автобусе стало темно, не считая цепочки огней, бежавших вдоль прохода. Царила зловещая тишина, даже дождя не было слышно.

Миссис Доддз встала. Голосом, таким бесцветным, словно она репетировала его заранее, она объявила на весь автобус:

— Мне нужно в туалет.

— Мне тоже, — сказала вторая сестра.

— И мне, — подхватила третья.

Все три двинулись по проходу.

— Поняла, — прошептала Аннабет. — Перси, возьми мою кепку!

— Что?

— Им нужен только ты. Превратись в невидимку и ступай по проходу. Пусть они пройдут мимо. Может, тебе удастся добраться до передней двери...

— А вы?..

— Есть шанс, что они не заметят нас, — пояснила Аннабет. — Ты — сын одного из Большой троицы. Твой запах может заглушить остальные.

— Я не могу просто так бросить вас.

— Да не волнуйся ты о нас, — подтолкнул меня Гроувер. — Иди!

Руки у меня дрожали. Чувствуя себя трусом, я взял бейсболку с эмблемой "Янкиз" и надел ее.

Посмотрев вниз на свои ноги, я увидел, что ничего не вижу.

Я пополз по проходу. Мне удалось преодолеть десять рядов и шмыгнуть на свободное место как раз в тот момент, когда фурии проходили мимо.

Миссис Доддз остановилась, принюхиваясь, и в упор посмотрела на меня. Сердце мое гулко билось в груди.

Она ничего не заметила. И сестры пошли дальше.

Я был свободен. Мне удалось подобраться к передней двери, как раз когда мы выезжали из туннеля. Я уже приготовился нажать кнопку аварийной остановки и тут услышал омерзительные завывания, доносившиеся сзади.

Старухи уже не были старухами. Лица их остались теми же — страшнее не придумаешь, — но тела превратились в кожистые коричневые тела старых ведьм, с крыльями как у летучих мышей и когтистыми, как у горгулий, лапами. Вместо сумочек они размахивали огненными хлыстами.

Окружив Гроувера и Аннабет — хлысты так и свистели в воздухе, — они наперебой зашипели:

— Где это? Где?

Остальные пассажиры пронзительно кричали, съежившись на сиденьях. Значит, что-то они увидели, уже неплохо.

— Его здесь нет! — взвизгнула Аннабет. — Он ушел.

Фурии занесли над ней свои хлысты.

Аннабет выхватила бронзовый нож. Гроувер вытащил жестяную банку из рюкзака, где хранил свою провизию, и замахнулся.

Мои дальнейшие действия были настолько импульсивными и опасными, что я вполне мог претендовать на звание первого психа года и расклейку моих фотографий на постерах по всей стране.

Водитель отвлекся, пытаясь разглядеть, что происходит, в зеркале заднего вида.

Оставаясь невидимкой, я выхватил у него руль и крутанул влево. Пассажиры взвыли, когда их швырнуло вправо, и я услышал — хотелось бы надеяться! — как трое фурий вываливаются в окна, разбивая стекло.

— Эй! — завопил шофер. — Эй, какого черта?!

Мы продолжали бороться за руль. Автобус тяжело швыряло из стороны в сторону, металлический скрежет не умолкал, искры летели в воздухе на милю позади нас.

Накренившись, автобус выскочил из туннеля Линкольна под дождь, людей и монстров бросало по всему автобусу, машины летели в разные стороны, как кегли в боулинге.