— Самыми громкими процессами того времени, то есть времени войны, — продолжал лектор, — были так называемое дело шпионов, когда в самой Ассамблее раскрыли целую группу, работавшую на Повелителя, суд над выявленной сектой, также состоявшей в связи с Повелителем и практиковавшей подпольно чёрную магию, основанную на человеческих жертвоприношениях, и суды над пленными тёмными магами. Да, Каражевски, что вы хотели спросить?
— Господин Минкофф, а какие приговоры им вынесли?
— Чаще всего — смертная казнь, либо пожизненное заключение. Те, кто был причастен, но сам чёрной магии не практиковал, отделались более мягкими приговорами.
Значит, у магов не только свой суд, но и своя тюрьма... Что ж, всё логично, не в Алькатрас же волшебников сажать. Из обычной, пусть и очень хорошо охраняемой тюрьмы, маг сбежит в два счёта.
После уроков я на минутку забежала в нашу комнату, положить сумку с книгами. Светило солнце, и для конца октября было довольно тепло. На дорожке, ведущей к нашей веранде, лежали несколько листьев. За ночь они все исчезали, но днём ветер успевал нанести новые. Деревья уже потеряли большую часть листвы, а в разгар листопада за день перед домом собирался целый ковёр. Тогда девочки набрали кленовых листьев и поставили в нашей комнате несколько красивых букетов, стояли они и сейчас.
Обе мои соседки были на месте. Наталья лежала с книгой на кровати, Катя, как и я, явно только что вошла.
— Что это тебя на завтраке не было? — спросила я.
— А я раньше встала. У тебя новые серёжки? Красивые, правда, Наташ?
— Красивые, — подтвердила Наталья, на мгновение оторвавшись от учебника, — но с этой блузкой не гармонируют.
— Ты теперь куда? — спросила Катя.
— В парикмахерскую, а потом в больницу.
— Можно подумать, что там сотня больных, что ты каждый день туда бегаешь.
— Сотня не сотня, но парочка есть.
— А что с ними?
— Один парень с переломом ноги, а такие вещи, сама знаешь, даже магия сразу не лечит. И ещё один с серьёзным ожогом. Что-то он там на алхимии намудрил, его ожог даже заклятья не берут.
— Что, совсем не лечится?
— Лечится, но медленно.
Мы расстались. Я и в самом деле отправилась в парикмахерскую, где мне подкоротили волосы, сделав их по плечи. Предложили подкрасить, но я отказалась. Их природный цвет меня вполне устраивал, в магазине мне, помнится, многие сослуживицы завидовали. Здесь, правда, можно было менять цвет волос как угодно без помощи банальной краски, так что завидующих уже не находилось. Кристианова Люси, должно быть, специально создала эффект потемневших корней, наверное, это считалось особым шиком, иначе я ни за что бы не догадалась, что цвет не натуральный.
Потом была больница, где мне показали, какими заклятиями можно сделать анализ крови при отсутствии каких-либо инструментов и оборудования. День пролетел быстро, я оглянуться не успела, как пришло время ужина.
— Вы неплохо справляетесь, — сказала мне наставлявшая меня врач, госпожа Голино. — Хотя, сдаётся мне, могли бы и лучше, если бы чуть больше напряглись. Скоро у вас будет зачёт по целебным травам. Боюсь, что к нему вы готовы плохо.
— А скажите, зачем мы учим эти травы, раз все болезни исцеляются заклинаниями?
— Потому что вы должны уметь лечить и без них. Представьте, что вы оказались в "заводи" и не можете использовать Силу. К тому же куда проще усилить магией свойства растений, чем каждый раз сплетать заклятия с нуля. Особенно при ваших ограниченных возможностях.
Резон в её словах был. Я кивнула.
— Если у вас есть свободное время после ужина, — добавила госпожа Голино, — я могла бы провести с вами дополнительное занятие по травам. Как вы на это смотрите?
Я покусала губу в сомнении, потом снова кивнула:
— Буду вам очень благодарна, госпожа Голино.
В библиотеку я так и не успела. Клятвенно пообещав самой себе пойти туда завтра на перемене, я отправилась обратно в больницу. Уже стемнело, в кабинете, где мы сидели, уютно горела настольная лампа. На столе лежали, благоухая, пучки свежих и засушенных растений. Все их названия я знала из учебника и справочника, но настоящие растения значительно отличались от своих изображений в книгах, так что с опознанием порой возникали проблемы.
— Ну-ка, найдите мне перечный горец, — госпожа Голино переложила несколько уже опознанных веточек, стеблей и корешков. Я начала перебирать оставшиеся.
— Он засушен, — подсказала моя преподавательница.
Наконец горец общими усилиями был найден.
— Отлично. Для чего его используют?
В незанавешенное окно светила полная луна. Тикали часы на стене, в здании было тихо, с улицы иногда доносились голоса. Листики и стебли на столе испускали пряный аромат.
— Ой, да ведь уже почти десять часов! — воскликнула вдруг госпожа Голино. — Ну, мы и засиделись! Нам давно пора по домам.
Она поднялась со стула.
— Помогите мне разложить их по местам и можете быть свободны.
Мы начали раскладывать обширный гербарий по альбомам, мешочкам и пакетам, когда за дверью неожиданно затопали. Кто-то бежал по коридору, и звук его шагов в тишине казался очень громким. Впрочем, тишина уже не была такой абсолютной, как минуту назад. Где-то ещё шли люди, переговариваясь громкими, возбуждёнными голосами, кто-то резко командовал. Дверь нашего кабинета распахнулась, и внутрь заглянул человек в белом халате.
— Госпожа Голино, скорее! — позвал он, и тут же исчез. Моя наставница выбежала из комнаты, я, подгоняемая тревогой и любопытством, последовала за ней. Человек, позвавший госпожу Голино, на ходу что-то объяснял ей, но слишком тихо, чтобы я могла расслышать его слова. Моя наставница нырнула в свой кабинет и тотчас выскочила оттуда, на ходу застёгивая халат и натягивая шапочку. Почти бегом мы добрались до операционной, всегда пустовавшей на моей памяти, врачи вбежали внутрь, а я остановилась на пороге. Несколько человек срезали и снимали одежду с лежавшего на столе окровавленного мужчины. Вокруг уже клубилась целебная магия. Вот чья-то спина сдвинулась в сторону, и я узнала в лежащем Кристиана де Лиля. Его лицо было не тронуто, но шея, плечи и левая рука разворочены и залиты кровью, блестевшей в свете бестеневой лампы, как лаковая.
— Что с ним случилось? — тихо спросила я. Один из врачей обернулся и посмотрел на меня. Вряд ли он услышал мои слова, скорее заметил чужое присутствие.
— Почему здесь посторонние? — резко спросил он. — Студентка... — он явно забыл мою фамилию и просто махнул рукой в белой резиновой перчатке, — в ваших услугах мы не нуждаемся. Выйдите и закройте дверь.
Я продолжала стоять. Ноги словно приросли к полу.
— Идите, Александра, — мягче, но столь же непреклонно приказала госпожа Голино. — Наведите у меня порядок и ступайте домой.
Я повернулась и вышла, аккуратно прикрыв щёлкнувшую замком створку. Немного постояла у двери, потом вернулась в кабинет и продолжила прерванное внезапным несчастьем занятие. Спустя полчаса всё было сложено и убрано, но я не ушла, а вернулась к операционной и села на один из стульев, стоявших в коридоре. Звукоизоляция здесь была хорошей, и из-за двери не доносилось ни звука. Время шло, я продолжала сидеть.
Я полагала, что мои чувства угасли и что я теперь равнодушна к Кристиану. Ну сколько, в самом деле, можно любить на расстоянии? Я думала о нём все реже и реже, я уже не стремилась как бы случайно встречаться с ним, следить за ним, не попадаясь ему на глаза, собирать сплетни о нём и его пассии. Следующим летом моя учёба кончалась, и я бы совершенно спокойно уехала из Штернштадта и вспоминала бы о красавце-соседе не чаще и не реже, чем обо всех остальных, кого я знала по Школе. Но сейчас я не могла уйти. Просто не могла, и всё. Быть может, потому, что один взгляд на него дал мне понять — жизнь Кристиана висит на волоске. Она едва теплилась в его теле, и могла угаснуть в любой момент.
Не знаю, сколько прошло времени. Когда замок на двери щёлкнул снова, я вздрогнула, словно рядом прозвучал выстрел. Дверь открылась, в коридор выехала каталка, за ней вереницей шли врачи.
— Александра? — удивилась госпожа Голино. — Вы всё ещё здесь?
Остальные лишь покосились на меня, но ничего не сказали. Каталка уехала по коридору в направлении ближайшей палаты.
— Что с ним случилось? — спросила я, поднимаясь.
— Его искусал оборотень.
— Оборотень?! Откуда здесь взялся оборотень?
— Это будут выяснять, — устало сказала госпожа Голино. — Идите домой, Александра. Вам завтра рано вставать.
— Простите... А вы уверены, что это был именно оборотень?
— Здесь достаточно специалистов, способных определять такие вещи безошибочно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказала я и пошла по коридору к выходу. У регистраторской стойки я оглянулась. Никто не шёл за мной, за стойкой тоже никого не было. Тогда я тихонько свернула на тёмную лестницу, взбежала на площадку второго этажа и остановилась там. Я лишь удостоверюсь, что с ним всё в порядке, и тут же уйду.
Внизу кто-то прошёл, хлопнула входная дверь, потом ещё раз. Прошла целая группа врачей, щёлкнул выключатель, и весь свет, кроме аварийного, погас. Входная дверь в последний раз открылась и закрылась, стало тихо.
Я на цыпочках, хотя уже можно было не скрываться, спустилась вниз и подошла к палате, куда поместили Кристиана. Замерла у двери, потом решилась, нажала на ручку и заглянула внутрь. Там было темно. Они что же, оставили его одного?
Осмелев, я вошла и нашарила выключатель. Кристиан неподвижно лежал на кровати, его лицо соперничало белизной с постельным бельём и обматывавшими его шею бинтами. Жизнь вытекала из его тела, как вода из дырявого ведра, тонкой, почти незаметной, но постоянной струйкой. Я села рядом на стул, глядя на неподвижный профиль, рассыпавшиеся по подушке тёмные волосы, тени от ресниц на бледной щеке. Протянув руку, я коснулась этой щеки и поразилась, какая она горячая. Он прямо-таки горел, неудивительно, что он умирает, в таком жару человек может прожить несколько часов, не более. Почему же рядом с ним никого нет?
Я закусила губу и прикрыла глаза, вызывая Истинное зрение, с помощью которого можно увидеть внутренние повреждения, но всё застилал густой туман. Словно поражено было всё тело, настолько, что невозможно выделить что-то одно. Единственное, что чётко предстало перед моими глазами, был огонёк самой жизни, слабый, гаснущий. Я невольно протянула к нему руку, попытавшись влить в него немного Силы, словно это был настоящий огонь, который можно заставить гореть ярче. Показалось, или он и в самом деле стал немного ровней? Действуя по наитию, я зачерпнула огонёк горстью, отделяя его от тела, и он устроился на моей ладони, приятно согревая кожу и подпитываясь током Силы моего тела. Я открыла глаза. Огонёк и в самом деле был здесь — тоненький, почти незаметный язычок материализовавшегося белого пламени горел в моей руке, как в чаше. Вот он мигнул, и я испуганно прикрыла его другой ладонью, оберегая от невидимого ветра.
Это было странное ощущение — буквально держать в руках человеческую жизнь. Но, взяв её, я уже не могла отпустить этот огонёк, потому что знала — оставшись без моей поддержки, он вскоре погаснет. И я держала его, оберегая и подпитывая, не давая ему иссякнуть. Так прошёл час, пошёл второй, а язычок пламени был всё таким же слабым и ненадёжным. Я с тревогой подумала, что стоит мне устать или отвлечься, и всё пойдёт прахом. Кристиан умрёт.
Вокруг царила мёртвая тишина. Когда-то в детстве я могла подолгу глядеть на огонь свечи или пламя костра, потом это стало казаться мне скучным, но теперь мне ничего не оставалось, кроме как внимательно смотреть на это белое, почти невидимое пламя. Стоило ему дрогнуть, и моё сердце вздрагивало вместе с ним, когда же он горел ровно, я боялась даже дышать на него, хотя ясно было, что этот огонь не зависит от движения воздуха.
Тело Кристиана неожиданно дёрнулось, из его перебинтованного горла вырвался сдавленный хрип. Забыв на мгновение даже об огоньке, и наклонилась к нему, но Кристиан уже успокоился. Я снова сосредоточилась на своих руках. Часы на стене палаты показывали четвёртый час ночи.
Наверное, я в конце концов впала во что-то вроде транса, вроде тех, которым меня учили на уроках магии духа. Во всяком случае, я плохо помню, как прошла эта ночь, как в окно нерешительно заглянул тусклый осенний рассвет, как в больнице зазвучали шаги и голоса. Потом дверь палаты открылась.
— Чернова?! Что вы здесь делаете?
— Сижу.
— Как вы здесь оказались?
— Я пришла.
— Это я вижу. Но в вашем трогательном дежурстве нет нужды. Идите отсюда.
— Потом.
— Не потом, а немедленно. Чернова! Вы слышите, что я вам говорю?
— Слышу.
— Вы опоздаете на занятия, — меня взяли за плечо и встряхнули. — Что это вы делаете? Эй! Вам пора идти.
— Если я уйду, он умрёт.
В палату вошёл кто-то ещё, они говорили, но смысл их слов до меня не доходил. Сила дрогнула, и огонёк в очередной раз мигнул, реагируя даже на довольно слабое заклинание. Я испуганно напрягла ладонь, но всё обошлось. Как ни странно, но после этого меня оставили в покое. Должно быть, что-то поняли. Потом в палату заходили ещё несколько раз, я продолжала сидеть.
— Александра, вам надо отдохнуть и поесть. Вы слышите?
— Да. Я потом.
— Александра, вы сделали всё, что могли, и даже больше. Вы не можете сидеть над ним вечно.
— Я буду сидеть столько, сколько нужно.
Вошедшая женщина бросила в сердцах что-то резкое, но ушла. Состояние Кристиана не менялось, он был всё таким же горячим, это я чувствовала, даже не прикасаясь к нему. И потому я не могла отпустить его жизнь. Иногда его тело вздрагивало, однажды веки разомкнулись, но за ними были лишь белки закатившихся глаз. В себя он не пришёл ни разу. Я продолжала оберегать язычок пламени, лишь краем сознания отмечая, что за окном начало темнеть, что в палате снова горит свет, что меня опять попытались увести, правда, не очень решительно. В памяти осталась чья-то фраза: "Ну, пусть пробует, хуже не будет", и сказанное другим голосом: "А сил-то хватит?" Потом кто-то поднёс к моим губам стакан, и я послушно выпила. Это был настой каких-то трав, щедро сдобренный мёдом, судя по терпкому привкусу, гречишным. И вновь стало тихо.
Огонёк чуть подрагивал у меня в ладони, вокруг снова были ночь и тишина. Казалось, что стул, на котором я сидела, слегка покачивается вместе с полом, и в глазах всё начало расплываться. Ко мне подошла мама и наклонилась над моим плечом. Я даже не удивилась, откуда она здесь взялась, а за ней маячили другие люди, знакомые и незнакомые, и я вдруг поняла, что я уже не в палате, а в каком-то другом месте. И Кристиан куда-то исчез, а я даже не вспомнила о нём.
Проснулась я оттого, что прямо в глаза мне светил солнечный луч. Я приоткрыла веки и тут же зажмурилась. Моя голова лежала на краю высокой постели, и шея затекла от неудобной позы. Я попыталась приподняться, но резкая боль пронзила шею, и я невольно схватилась за неё. Оглянулась по сторонам, растирая больное место, и только тогда вспомнила, где я, и зачем я здесь. Огонька в моей руке больше не было.
