— Да, это так. — помолчав, ответила принцесса. — Но, от судьбы не убежишь, так что давай сейчас думать о Долбере. Пусть Лембистор враг наш, но он оставил тебе поистине драгоценные вещи, каких не у каждого волшебника сыскать. Ты пользовался дудочкой и довольно удачно, так попробуй что-нибудь ещё. Я помню, демон говорил, что зеркальце может указывать путь к цели.
Лён порылся в сумке и вытащил плоский свёрточек с магическим зеркальцем. Выглядело оно довольно просто: тусклое стёклышко в обрамлении тёмного металла — по виду бронзы. Завитки были тонкими и даже отдалённо не напоминали символьное письмо. Лён начал медленно вращать круглое зеркальце, постепенно приближая его к глазам. Украшения начали расплываться и пересекаться — их детали стали совмещаться и образовывать уже знакомые очертания. Эксперимент дался гораздо легче, чем предыдущие — практически Лён сразу начал понимать смысл.
"Мой путь и близок, и далёк. Моя дорога коротка и бесконечна. Мои желания ведут меня, и жажда цели есть мой лучший спутник."
— Я ничего не понял... — сказал он, отрываясь от зеркала и поднимая глаза к темноте за окном. Но, в тот же миг зеркальце вспыхнуло, и в нём вырисовалась ясная картина: небольшой конный отряд едет белым днём среди высоких сосен. Впереди на вороном скачет царь, а рядом с ним видна светлая голова Долбера. Остальные же в сопровождении. Потом вторая картина: уже смеркается, и отряд готовится к ночлегу. Долбер весел и доволен — он вместе с царём располагается в удобной шёлковой палатке, на мягких одеялах. Они ужинают при свете свечей, смеются, разговаривают, хотя слова не долетают до Лёна. Стремясь получше разглядеть выражение глаз царя, Лён приблизился к зеркальцу и услышал речь:
— Твой друг в самом деле огненный маг, или просто фокусник?
— Нет, он настоящий волшебник. — охотно ответил Долбер. — Лесная ведьма, у которой мы учились, говорила, что он настоящий дивоярец. И Магирус Гонда говорил, что Лён со временем станет одним из сильнейших магов Дивояра, и что они давно не встречали такой магической силы. Жаль, что он не поехал с нами на охоту.
— Да, он сказал, что у него есть другие дела и отправился к той развилке, где стоит Оракул. Так что, нет смысла ждать четыре дня, пока он вернётся — можем поохотиться! Давно я не выезжал на охоту!
— Каменная девка не давала? — с пониманием спросил Долбер, на секунду отвлекаясь от жареного фазана.
— Она самая. — ответил царь, который полулежал на удобной походной лежанке с чашей вина. — Но, твой друг спас наше царство от демоницы. Когда он вернётся, устроим праздник в городе. Он поехал выяснить про то кольцо, о котором я говорил.
— А, это... разочарованно протянул Долбер, сразу помрачнев. — так это же совсем не то кольцо.
— Ну да, не то. — подтвердил царь. — Но ведь твой друг волшебник, он может больше узнать от Оракула, чем просто человек. Я доверяю ему.
Потом свечи в царской палатке потушили, и воцарилась темнота. Вот то, что увидел и услышал Лён из волшебного зеркальца. Ничего особенно подозрительного царь Лазарь не сказал — он не нарушил обещание, данное Лёну и не сообщил Долберу, что подозревает в нём своего сына. И про то, что кольцо, подаренное девами воздуха и унесённое царицей может быть одним и тем же, не сказал — как и обещал. В целом, разговор царя с Долбером должен бы успокоить Лёна, но почему-то наоборот — у него окрепло подозрение: что-то тут не так.
Он отвернулся от окна, потому что намеревался поискать отдыха — устал после долгого перелёта туда-обратно. Зеркальце тут же потухло и стало похоже на обычную не слишком дорогую вещицу. Лён снова повернулся к окну — зеркальце опять вспыхнуло и показало маленькую искорку среди ночной темени.
— Оно указывает направление! — обрадовался Лён и взглянул за окно, на отвещённый лунным светом далёкий обрыв, над которым возвышался лес.
— Зачарованный лес, как я не подумал! Они уехали туда!
— Срочно в путь, Лён. — ответила принцесса.
Старый слуга некоторое время наблюдал из-за угла за царёвым гостем. Не слишком-то хотелось подходить к нему — ведь, говорят, он поджарил подмётки двум стражам у ворот и расколотил плиты царского двора. Челядинцу было страшно, а всё же долг свой исполнять надо: пригласить царского гостя к ночлегу и закрыть окно, чтобы летучие мыши не налетели и всякая ночная мошкара не набилась.
Не нравился ему этот господин — странный очень, к тому же, волшебник. А волшебства в этом городе боятся. Теперь вот стоит и разговаривает сам с собой.
Старик ещё немного помедлил и решился выйти из укрытия. Он уже приосанился, как полагается приличному постельничему в царском дворце, но не успел и слова вымолвить, как странный человек резко обернулся вокруг себя, взмахнув руками. Лёгкий непрозрачный поток воздуха закружился на том месте, где только что стоял юноша, и тут же испарился, а в окно, пышно трепеща крылами, вылетела светлая сова.
— Опять колдовство! — испугался челядинец.
* * *
Сова далеко видит в темноте — даже мышка среди травы не укроется от неё, не то что конный отряд. Острое зрение ночной птицы действительно давало преимущество — Лён предпочитал ночной порой превращаться в сову, а днём в сокола, но понятия не имел, как делает это. Превращение в птиц и зверей было его коньком — даже Паф не умел делать этого. В деле преображения, или, если научно выражаться — зооморфизма, он был равен самой Фифендре. Интересно, что предприняла бы лесная колдунья в этой запутанной ситуации? В любом случае, эта способность Лёна оборачиваться в нужный ему образ много раз выручала его. Вот и теперь, бесшумно несясь над тёмными лугами, сова стремительно миновала высокий обрыв, с которого стекала дорога, и устремилась в молчаливый лес. На шее у совы висела тоненькая цепочка, а на цепочке крохотным глазком мигал в ночи кусочек зеркала величиной с детский ноготок.
Извилистая дорога петляла среди тёмных лесных массивов — она то пропадала под деревьями, то снова появлялась. Оказывается, путь недельной давности был отнюдь не прям, как тогда казалось Лёну. Временами дорога делала такой изгиб, что почти возвращалась к началу. От основной дороги не отходило ни одного бокового ответвления — она была одна. Да и не удивительно: ни единого селения не встречалось в этом лесу. Пролетев вдоль извилистой ленты довольно много, Лён начал срезать петли. Во время очередного виража он увидел далеко в стороне слабый огонёк. Наверно, это и есть место охотничьей ночёвки — егеря не спят и жгут костерок.
Сова развернулась и направилась туда. Уже отлетев довольно далеко, она сообразила, что костерок лежит вовсе не на дороге, а далеко в стороне. Птица закружилась на месте, соображая: это и есть место охоты? Недалеко же отъехал отряд — всего лишь на день пути. И начала снижаться к месту ночёвки.
Лишь став на ноги, Лён понял, что ошибся: птичье зрение неверно оценило цвет пламени. Перед ним светился на пенёчке и смотрел своими большими глазами из-под широкой шляпы лесной дух — старик-сосна.
— Ну вот, пожаловал. — сказал он, ничуть не удивляясь превращению птицы в человека. — Небось, снова сказки слушать.
— Что-то ты, дедушка, тогда не то наплёл. — сказал Лён. — Красавица-то оказалась чудовищем. А ты говорил: царь очень сокрушался о потере дочери.
— А я не говорил того. — ответил лесной дух. — Я лишь сказал, что царь потерял своё дитя. Я говорил про сына и про перстень.
— Что это за перстень? — спросил Лён.
— Самой Каменной Девы перстень. — мерно покачивая головой, ответил светящийся старик-сосна. — Она дарит его тем, кто хочет вечно оставаться молодым, но при этом берёт в уплату плоть от плоти — сына или дочь того человека. Она превращает молодых в каменные столбы, а их жизнь вдыхает в перстень. Такой человек живёт жизнь своего ребёнка — всю его молодость, пока не выйдет время. Тогда не мешкай — веди другого сына или дочь. У Каменной Девы целый сад таких столбов.
— Вот отчего царица бежала с сыном. — заметил Лён. — Она узнала это, но от кого?
— А от меня. — сказал старик-сосна. — Пришла она ко мне за советом, как иные люди, а мне не жалко — я сказал.
— Любишь делать людям добро? — усомнился Лён.
— Нет, дивоярец. — ответил лесной дух, — Просто не люблю Каменную Деву. Камни камням рознь, а эта взялась творить злодеяния. Ехал некогда этой дорогой один волшебник и оставил у духов камня скверный дар — до своего возвращения, да что-то не вернулся.
— Вот оно что... — задумчиво ответил Лён. — Что-то этот волшебник больно щедро раздавал свои подарки.
— Я тогда ещё не народился, мне прадедушка рассказывал, а он тогда был молодым и стройным юношей-сосной. — пояснил дух.
— Сдаётся мне, что настало время этому волшебнику выбраться и начать собирать свои магические вещи. — пробормотал Лён.
— Вот и я так думаю. — серьёзно ответил лесовик.
— Но, кто он?
— Не могу сказать. — пожал плечами старик-сосна. — Не при мне то было.
— А как его звали?
— Ну я же просто лесной дух, а не оракул. — возразил старик. — Красиво его звали, как-то по-дивоярски.
— Не Румистэль, случайно?
Старик подумал, почесал в шляпе, потом признался:
— Не помню. Может, Румистэль.
— А, может, Лембистор?
— Вот уж не знаю. — сверкнул глазами старик-сосна и соскочил с пенька. — Хватит мне тут с тобой болтать. Ты сам, смотрю, не лыком шит, так чего пристаёшь к простому лесному духу? Моё дело маленькое: сижу, сплетни собираю, дальше передаю. Ходют тут всякие, землю топчут. Потом грибы не растут...
Он моментально обратился в большую раскидистую сосну, качнул ветвями, и дождь шишек посыпался на дивоярца. Тому более ничего не оставалось, как снова превратиться в сову. Лён подхватил с земли когтями большущий мухомор и кинул его сверху на крону старика-сосны. И улетел, не слушая раздражённого скрипа. Пусть старый пень сам объясняет своим друзьям-деревьям, как оказался на его макушке мухомор!
Он вернулся к покинутой дороге, недоумевая про себя: неделей ранее они ехали втроём по этому пути и встретили старика-сосну прямо у дороги. А теперь тот ублукал куда-то в сторону. Одно из двух: либо старик бродит, либо — дорога. Что и говорить — зачарованный лес! Но всё же старый хитрец сказал Лёну кое-что полезное. Если вообще не наврал. Да, с дикими духами держи ухо востро!
Мысли Лёна прервались — впереди лес кончался и вырисовывалась холмистая местность. Как раз тут их Ромуальд встретил с крестьянами и наплёл про трёх соперников что-то несуразное.
С высоты полёта было видно далеко: дорога убегала в холмы, поросшие кустарником. Однако, никакой деревни и в помине не было. Дивясь на то, сова захлопала крыльями и поднялась ещё выше, рассматривая своими круглыми глазами белеющий под лунным светом путь. Странные корявые обломки, собранные в тесную кучу, привлекли внимание птицы — как будто кто-то корчевал лес да и побросал комли в одно место. Она спустилась пониже и увидала нечто удивительное.
Дряхлые замшелые пни высотой в человеческий рост с круглыми дуплами и с нахлобученной поверх островерхой шапкой из коры и веток — такие домики тесно стояли в низинке меж холмов — своего рода деревня. Вместо рябинок возле домиков в изобилии росли поганки. Сама низинка была меньше, чем показалось в прошлый раз. А вместо пашен бока холмов занимали заросли беладонны, чертополоха, крапивы, папортника и вороньего глаза. Отдельно располагалось огороженное поле мощно растущей цикуты — дикой моркови, как её называют. На вершинах же холмов были не кусты боярышника, а самое настоящее волчье лыко.
Вот это раз! Сова изумлялась, низко летая над огородами и крышами домиков. Из темноты среди домишек выбрался согнутый тощий человечек в драной шапке, в которой зоркая сова признала шапочку Ромуальда! Одетый в невообразимую рванину местный житель вдобавок весь порос мхом и был нескладен, словно его тельце было деревянным. Прищурясь на летающую птицу, он бросил на дорогу горсть семян люпина.
— Жри, глазастая! — крикнул он вверх и, потирая тощую спинку, направился обратно в темноту.
Деревня леших! Вот так история! Что же будет дальше? У кого они угощались в харчевне, а главное — чем?! Помнится, Кирбит стащил там порядочное количество еды, которую они с Долбером ели!
Стоящее далеко от дороги низенькое бревенчатое строение никак не напоминало добротную харчевню. Никаких лошадей у бревна, никаких кур и поросят во дворе. Крохотные окна походили на кошачьи лазы, дырявая дощатая крыша и ветхая дверь. Да здесь давно никто не жил! И духом человеческим не пахнет! И расстояния тут иные, нежели казалось днём.
Однако, подобравшись ближе, сова обнаружила обильные следы конского навоза. Были также следы колёсных экипажей и крестьянских телег.
Лён превратился в человека и направился ко входу, держа руку наготове, чтобы вовремя выхватить свой меч.
Всё было тихо — очень уж тихо, словно кто-то притаился за перекосившейся избой и только ждёт, чтобы выскочить из-за угла и напасть. Полная луна светила с неба, усеянного редкими облаками, и звёзды были таинственны и высоки. Ночной ветер был свеж и приятен, несло от зарослей крапивы высотой в человечий рост — растения пышно цвели. За широким брусом с обрывками упряжи слабо флуоресцировали невиданно большие цветы дурман-травы. Место было совершенно колдовское и дико притягательное. Лишь низкая длинная изба со слепыми провалами окошек казалась воплощением угрозы. Кривая дверь висела на одной петле, а из щели тянуло противным запахом нечистоты.
Что бы тут ни было, у него нет времени на расследование. Ясное дело, что это ещё один морок колдовского леса. Точно так же он понял, что всё множество деревень и селений по дороге до харчевни были обманом. Неделей ранее это был оживлённый тракт, а теперь и в помине нет деревушек по сторонам — лишь мрачные и молчаливые болота.
Морщась от отвращения, Лён повернул было и собрался улетать, как его ушей достиг тихий и слабый стон, донёсшийся из фальшивой харчевни. Колеблясь, Лён направился к её двери — очень не хотелось входить внутрь, тем более, что запах из-за двери был чем-то знаком — что-то очень скверное.
Он очертил себя знаком защиты и открыл дверь.
Внутри всё выглядело так, словно тут двести лет не было человеческого духу — прогнившие дощатые столы, сломанные лавки, дырявый пол, через потолок светит луна. А на лавках, под столами, на столах, лежали бесчувственные тела, раздетые почти догола. Пятеро мужчин лежали мертвецки пьяные, один из них постанывал. Кругом валялась посуда с остатками еды — обглоданными куриными костями, шкурками окороков, хлебными корками. Валялись пустыми и кувшины из-под вина, а также грязные стакашки. Однако, что странно — не было и следа кухни, с которой, как помнит Лён, несло вкусными запахами и слышалось шипение масла на сковородках. Там, где ранее стояла печь, теперь была глухая стена. Лавок и столов также было уже не десять, а всего пара, да и само помещение оказалось намного меньше. Воняло кислым — пьяных рвало во сне.
Теперь ясно: Лён и раньше слышал про такие харчевни-оборотни, которые поджидают путников у дорог. Заправляет в таком заведении какая-нибудь ведьма с ватагой разбойников. Купцов заманивают, опаивают, грабят подчистую, а потом кто не выжил — идут на корм червям. Так что их троице повезло, что они не остались ночевать в такой харчевне. Это подлец Кирбит так сделал, что Лёну с Долбером пришлось срочно удирать. А вот бедняге Ромуальду, очевидно, не повезло. Не валяется ли где-нибудь позади хибары его тело с выклеванными вороном глазами? Лёну стало страшно жалко парня — ведь Лембистор сдал его прямо на руки грабителям, да ещё и раззадорил их. Только теперь всё это выглядело совсем не шуточно.
