Напоследок они все встали кругом, и Лён громко произнёс в воздух: три дня! Через три дня его товарищей вынесет какими-то путями к этому мосточку, и они будут по ту сторону ещё долго обалдело вертеть головами, пытаясь разобраться, что же было с ними настоящего, а что привиделось.
Он видел, как все четверо жаворонарцев двинули прямо по дороге и растаяли в воздухе — зона приняла их и пошла морочить каждого на свой лад. Лён остался один и огляделся — его заинтересовали эти дымки, на которые жаворонарцы не обратили внимания — они рвались в приключения, а Лёна интересовала судьба исчезнувших поселений.
Как только он двинул в сторону жилья (несомненно, эти дымки идут из печных труб!), как почувствовал слабое прикосновение к своему сознанию, но отказался принять его в себя, и зона не стала навязываться. Он будет просто наблюдателем, сохраняя на это время свою память. Будь он один, так окунулся бы с охотой в приключение, а тут на его ответственности товарищи.
По мере продвижения по узкой дороге стали появляться огоньки, потом неясные тени превратились в домики, очень похожие на те, что остались позади. Ещё шаг, и домики изменились — теперь это уже были двухэтажные постройки, появились улицы, замелькали человеческие фигурки. Лес отодвинулся почти к горизонту, и перед глазами дивоярца появилась панорама средневекового города: с ратушей, колокольней, теснящимися кирпичными домами, узкими улочками, фонарными столбами. И, главное, тут тоже было Рождество!
Поскрипывал под подошвами свежевыпавший снег — тут был вечер, не утро, как снаружи. Горожане уже закончили свои дневные хлопоты и теперь собираются вечерком у домашнего очага за ужином. И ему бы не мешало отыскать пристанище.
Городок выглядел сказочным — совсем, как на иллюстрациях к сказкам Андерсена. Мрачные тяжёлые дома нависали над узенькими улицами. Редкие прохожие зябко кутались в чёрные рединготы, на головах у мужчин — цилиндры. Пара женщин в вязаных шалях, похожи на кормилиц — они торопливо пробежали по своим делам. Хвойные венки на дверях, свет свечей за окнами, где-то поют рождественские гимны. Здесь только встречали праздник, а за рекой праздничные колокола уже отзвучали — время явно тут текло по-своему. Или это зона так встречает гостя?
Лён искал какую-нибудь гостиницу, чтобы переночевать. Можно попроситься и в какой-нибудь бедный дом — хозяева будут рады получить немного денег. Тут внимание его привлёк некий пожилой господин, с опаской переходящий улицу. Худой старик чем-то напомнил дивоярцу мэтра Лялямбра, старого антиквара, торговца подержанными заморскими диковинами и никому ненужными картами. Будь этот господин ростом пониже и более согнут — точно был бы похож на Клопфеникуса Лялямбра! Даже чёрный плащ похож, только цилиндр лишний — в Дюренвале носили щегольские шляпы с перьями, а не эти скучные и бесполезные головные приборы!
Старик пересёк скользкую дорожку (явно здешняя детвора раскатала!) и подошёл к низкому крыльцу с железными перилами. Большим ключом он открыл замок и собрался скрыться в темных недрах холодного дома.
Лён уже хотел двинуться дальше, как вдруг увидел нечто особенное в облике жилища: на маленьком балкончике второго этажа выглядывала из окна труба телескопа! Старик-то звездочет! Ему только колпака недостает со звёздами.
— Позвольте вас спросить, не могу ли я снять где-нибудь жильё на три дня? — задержал старика мягкий голос.
Тот обернулся и увидел молодого человека, одетого, как студент из зажиточного дома: в подбитый ватой зимний редингот добротного твида с меховой накидкой, в хороших сапогах с меховой опушкой, с новым цилиндром на голове. Нет, кажется, этот молодой человек не собирается над ним шутить, он в самом деле приезжий, возможно, перевелся из другого города в местный университет. Определённо, надо ему помочь, ибо где же он в такой поздний час найдёт себе ночлег?
— Хотел бы я вам помочь, юноша, — с достоинством учёного человека ответил старик, — но где я могу расположить вас? Мой дом холоден, я не могу предложить вам горячий грог и рождественского гуся, потому что не увлекаюсь этими бесполезными предрассудками и не трачу драгоценное время на пустое веселье.
— Вы звездочёт? — спросил наблюдательный молодой человек, указывая пальцем на трубу.
— Я астроном, — снисходительно ответил старик, который вовсе не так уж походил на Лялямбра — первое впечатление оказалось обманчиво.
Надо же, астроном! До сих пор Лён ни разу не встречал на Селембрис человека, который бы увлекался этой наукой. Даже дивоярцы не рассматривали небо в телескопы, у них и науки такой как астрономия не было! И самих звёзд, находясь в летающем городе, увидеть невозможно — мешало вечное сияние света.
— Я тоже немного знаю астрономию, — скромно признался он, пытаясь растопить в старике недоверие. — У меня была даже маленькая подзорная труба, и я смотрел через неё на созвездие Большой Медведицы.
Это была истинная правда: действительно у Лёна была когда-то детская подзорная труба, и он в самом деле увлекался в школе астрономией.
— Ну да? — скептически спросил старый астроном. — Разглядеть созвездие Большой Медведицы в подзорную трубу?
— Ну да, — без тени смеха признался странный студент, которому по его положению следовало сидеть сейчас в кабаке с дружками, пить вино и тискать распущенных девиц.
— Мне подарила эту трубу мама, когда мне было семь лет, — пояснил молодой человек, — И я хотел увидеть через неё, куда падают звёзды.
— Ах вот оно что! — оттаял старик. Он оценил тонкий юмор и расположился к юноше. Всё же интеллигентного человека видно сразу — не станет такой шляться по кабакам с компанией всяких горлопанов, заметен всё же человек науки.
Так Лён попал в дом старого астронома Юста Достаса. Старик, такой неприветливый сначала, оказался очень неплохим собеседником, он даже угостил своего случайного собеседника жидким чаем, воду для которого грел на спиртовке. В доме у него было холодно, большой камин плохо обогревал помещение, в котором дуло в окна, потому что рамы растрескались и просели, и снег лежал по подоконникам. Наверно, старый астроном настолько увлечён своим занятием, что и не замечает, насколько жалок его быт. Кругом всё носило следы запущенности, на обветшалой мебели лежала пыль. Зато у него была солидная библиотека. Так они сидели и баловались разговорами, грея руки о щербатые чашки с чаем и пуская носами клубы пара, и Лён уже начал жалеть, что попросился в этот дом.
— Юноша, а вы случаем не диворярец? — вдруг спросил старик-астроном, пристально глядя в глаза своему гостю.
Тот немного растерялся — не прошла маскировка! — но честно признался: да, дивоярец. Надо же, в сказочной зоне знают про Дивояр!
— Мне оно, в общем, всё равно, — потирая отчаянно мёрзнущий нос, проговорил Юст Достас, — но я давно уже наблюдаю в определённые часы в небе некий странный объект, артефакт, и не могу дать этому никакого объяснения. Я искал в старых источниках, спрашивал в Университете, но выяснил только одно: странное небесное тело, называемое Белым Принцем, ранее на небосводе не наблюдалось. Вот я и хотел бы у вас спросить: как будете в наших местах в следующий раз, так потрудитесь разыскать в ваших архивах какие-нибудь сведения.
— Может, это звезда? — усомнился дивоярец.
— Едва ли. Видите ли, я всё же ученый, а не звездочёт какой-нибудь. Я практикую научные методы наблюдения. Во-первых, объект имеет отчётливо вытянутую форму, чего нельзя наблюдать у звёзд, даже при оптическом искажении света. А во-вторых, объект проходит по внутренней орбите между нами и Луной!
— Как это можно знать?! — изумился Лён.
— Э, милый мой, у меня ведь не детская подзорная труба, — насмешливо отвечал астроном, явно потешаясь над изумлением гостя. — Это очень просто: в момент лунной фазы, когда наш естественный спутник имеет вид месяца, в определённое время можно наблюдать прохождение артефакта на фоне тёмной половины! И сейчас как раз такой час! Хотите видеть?
Ещё бы не хотел! Лён был прямо ошарашен! Он думал тут встретить сказку, а нашел настоящего ученого!
Проследовав по шаткой лесенке на второй этаж, он обнаружил там запустелую маленькую комнатушку, из мебели в которой только было старое бюро, стул и телескоп, выставленный в открытую створку окна.
— Конечно, это создает в доме невыносимые условия, — извинился перед гостем Юст, — в окно постоянно дует, наносит снег — никаких дров не хватит для обогрева. Но передвигать телескоп — значит, сбивать настройку. Я уж лучше потерплю.
Да, это настоящий учёный!
— Итак, через несколько минут вы сможете видеть прохождение Белого Принца, — озабоченно глядя на часы-луковку, проговорил Достас.
Лён уже пристроился возле холодного окуляра. И действительно, через пару минут в поле зрения вплыла белоснежная иголка, похожая на отломившийся кусочек снежинки. Разрешение старого телескопа не позволяло разглядеть подробности, но явно было то, что это не звезда!
— Ну, что скажете? — волновался рядом учёный.
— Первый раз вижу! — признался дивоярец.
— А вы разглядели там поперечные выступы, округлости и блеск отдельных частей? Это явно сложный объект!
Лён не успел ничего этого разглядеть, но осталось впечатление такое, что старому астроному удалось разглядеть больше. И всё это было захватывающе интересно!
— Я посмотрю в архивах Дивояра! — честно пообещал он, уверенный в том, что если уж есть где сведения об артефактах Селембрис, то искать их надо в Дивояре.
Всё самое интересное уже прошло, и осталось только как-то устроиться на ночь, чтобы дождаться завтрашнего дня. Вот тут пожалел Лён, что не оказалось у него при себе скатерти-самобранки, раз уж его дивоярское происхождение для старика больше не тайна.
Астроном по старости лет спал мало, был аскетом и весь погружён в науку. Спальным местом ему служил сундук с двумя книгами вместо подушки и старым пледом вместо одеяла. А гостю устроиться было негде. Такая непростая задача привела старика в глубокие раздумья: куда уложить рослого молодого гостя?
— А знаете что? — вдруг осенило учёного. — Пока ещё не совсем поздно, давайте я отведу вас к одной моей хорошей знакомой. У неё большой дом, полный детей, но и для вас местечко найдется. Она будет рада паре монет, которые вы можете дать ей за ночлег. Для Марты это большое подспорье, ведь она содержит дом для сирот. И всё это, заметьте, за свои средства! Просто добрая душа. Иногда, когда мне перепадает за публикации немного денег, я помогаю ей. Последнее время настало, господин дивоярец, последнее время. Скоро их выселяют из дома за неуплату налогов — где бедной женщине тащить такое хозяйство!
Наскоро заперев дверь и обмотав горло длинным вязаным шарфом, учёный-астроном двинул вместе со своим гостем вдоль по улице. Старика тревожил кашель — сухой и настырный. Одет он был слишком легко — старый редингот практически не грел. А мороз был немалый — градусов, наверно, двадцать.
— Неужели у вас нет вещей потеплее? — спросил у Юста дивоярец, — почему вы не накинете на плечи ваш плед? Так простыть недолго — вон уже кашляете.
— Я? — удивился старик, — Да разве это кашель? Нет, юноша, я с молодости отличаюсь здоровьем. А слишком тепло одеваться тоже ни к чему, это делает человека изнеженным.
Дивоярец ничего не отвечал на это, потому что его внимание привлекла девочка лет семи, худенькая, бледная. Она сидела, спрятавшись ветра за углом дома. Старая юбчонка да ветхая шаль составляли её одеяние, и из-под оборванных серых краев с протертой вязкой виднелись тонкие ручонки, совершенно посиневшие от холода. В руках у девочки был большой коробок спичек. Она заторможенно подняла на двух прохожих затуманенные страданием глаза.
— Господин, — хрипло обронили белые губы, — купите спичку... Ради Рождества, купите спичку.
Негнущимися пальчиками она достала из коробки большую спичку и чиркнула ею о край коробка. Вспыхнул огонёк, и девочка прикрыла его ладошками, умоляюще глядя на молодого, тепло одетого человека.
— Вы курите? — спросил Лёна астроном, нетерпеливо топая в снег сапогами.
— Нет!
— Тогда пойдём. Всё, девочка, спичка пропала.
Она не ответила, лишь бережно сохраняла огонёк в ладонях — чуть-чуть тепла для замерзающей маленькой девочки.
Как во сне Лён достал из кошелька три золотых монеты и хотел отдать их девочке, но Юст ухватил его за руку.
— Не делайте этого, расточительный молодой безумец! — прошептал он в ухо своему знакомцу, — ваши деньги пропадут зря! У девчонки дурная родня — злая мачеха и алкоголик-отец! У них куча своих детей, которым есть нечего, вот они и выгоняют сироту на улицу, заставляя зарабатывать. У неё всё равно всё отнимут, да ещё и потребуют больше! Самая малая монета в вашем кошельке — целое состояние! Где это несчастное дитя найдёт менялу, чтобы перевести вашу дивоярскую валюту в местные деньги? У вас есть эре?
— Нет, — ответил Лён, соображая, что деньги его в самом деле слишком велики.
— Тогда пойдём — мы ничем не можем ей помочь. Она обречена — холод доконает её.
— Я оставлю ей монету!
— Она примёт её за безделицу, игрушку — для неё крупные деньги ничего не значат, она их никогда не видела.
Он не мог поверить в это — до сего момента власть денег казалась Лёну абсолютной силой, во всяком случае, среди людей! Он достал одну монету и подбросил её девочке в подол. А она, как бы находясь в прострации, зажгла следующую спичку, снова спрятав огонёк в ладошках.
— Идёмте, юноша, — печально сказал астроном, — сейчас вы увидите целый дом таких сирот. Им повезло, у них есть добрая Марта, земной ангел.
— А что же делать с ней?!
— Ничего. Такова жизнь.
— Давайте отведём её к Марте!
— Её завтра выселяют из дома — за неуплату налога. Если вам некуда девать деньги — помогите там, где это можно! Время, юноша! В двенадцать будет поздно. Поверьте мне, она уже не чувствует холода — смотрите: она улыбается. Не мешайте, бедное дитя уже видит ангелов. Уходим, мы бессильны.
И астроном потащил своего нового знакомого прочь от умирающего ребёнка.
— Не знаете, так я скажу вам: смерть не самое худшее, что может приключиться с человеком. Самое скверное: дурная жизнь! Вот ещё один безвинный ангел покинул эту юдоль скорби!
— Странная у вас философия! — буркнул Лён, снимая с себя теплый бурнус и бросаясь обратно к несчастной девочке.
На совершенно белом лице ребёнка застыло действительно счастливое выражение: она смотрела в небо, где за сплошь падающим снегом не были видны звёзды. В окоченевших ладошках догорал огонёк.
* * *
"Уж не знаю, что это за сказки такие тут водятся, но мне, кажется, выпало наблюдать жуткую реальность", — мрачно думал Лён, шагая за старым Юстом. Не полагал он, что на Селембрис может кому-то житься так плохо. А собственно, чему удивляться — где люди, там неравенство и угнетение. Вон Грета — как заведёт себе швейную лавку, так начнёт за гроши эксплуатировать таких сирот!
Такое отчаянное чувство им владело: мог вмешаться и не сделал! Что за мысли тогда копошились в его голове? Ах, да, он думал: это же зона сказки, здесь всё не по-настоящему! Будь такая возможность вернуться назад на десять минут — что бы он сделал? И с тяжёлым чувством понял, что ничего — всё было определено до его появления тут, он подоспел лишь к финалу. Мелькали ещё в мыслях нелепые затеи: схватить ребёнка, укутать в плащ, скорее бежать в лавку за дровами, едой, горячее питье! Скорее свистнуть Сияра, гнать в Дивояр, искать целительницу Энину. Но рассудок говорил: всё напрасно, уже поздно, ты ничего не можешь сделать — старик прав. И всё же... как тяжело...
