На развалинах мира

А на улице тем временем заметно похолодало. Я выбирался из подвала и сразу ощущал, как обжигающе холоден и колюч ледяной ветер. Но это было единственное, что говорило о том, какое сейчас время года. Все так же не падал снег, почти не застывали лужи на земле, даже, наоборот — в некоторых озерках вода, если не была горячей, то и не становилась слишком холодной. Я объяснял это внутренним теплом, достигающим поверхности из глубин — и сурово сжимал брови, догадываясь, что добром это не может кончиться. Еще хватало мест, где огненные языки вырывались наружу — правда, их стало намного меньше, чем вначале. Зато ветер... При дыхании пар вылетал изо рта, а лицо стягивало маской. По моим прикидкам, мороз достигал двадцати пяти-тридцати градусов. И опять столкновение различных температур воздушных масс и земли создавало пар, превращающийся в непроницаемый туман. Сумрак — небо так и не прояснилось, продолжало давить мрачными, непроницаемыми тучами — усиливался мельчайшими каплями, видимость пропадала, если не совсем, то очень сильно. Буквально в нескольких шагах все сливалось в белесую пелену, и разглядеть что-либо сквозь нее было невозможно. Я старался это время пересидеть внутри подвала.

И все же, я не мог оставаться в нем вечно. Прожить в моем арсенале, складе — я называл его по-разному — можно сколько угодно... Но не всю жизнь. Мне предстояло выйти и попытаться разведать местность. И, если не найти никого, то хоть иметь представление, во что превратился город и насколько далеко тянутся разрушения и провалы.

Я стал готовиться к экспедиции со всей тщательностью. Сшил из крепкой ткани мешок, который приспособил для ношения на спине. Заполнил его продуктами — из расчета, на несколько дней. Взял в основном самые питательные и легкие банки, только жестяные — стекло могло не выдержать моих прыжков и разбиться. Взял плоскую бутылку с коньяком — среди продуктов нашлось и разнообразное спиртное: ром и виски, джин и водка, а также множество других наименований, в которых преобладали вина самых разных сортов и стран. Дань этому богатству я отдал, едва понял, что являюсь их единственным владельцем — выпил на радостях пару бутылок вина. На этом попытка 'надраться' и закончилась — никогда не был особым поклонником крепких напитков, предпочитая всему обычную воду. Даже коньяк был взят из соображений скорее необходимости, чем удовольствия. Мешок укомплектовал небольшой походной аптечкой. Увы, но я не знал, что нужно брать в первую очередь. Возможно, я оставлял дома то, что могло пригодиться, и брал вовсе ненужные лекарства. Но бинты и мази взять не забыл, как и средства от простуды, несколько шприцев с обезболивающими — в них я немного разбирался. Помогло то, что я работал когда-то спасателем. Умение оказать первую помощь всегда входило в наши обязанности, жаль только, что более подробное обучение не успело завершиться — я потерял работу, а потом был вынужден искать ее по всем краям и городам нашей, в прошлом великой, а теперь разоренной страны. И работу — любую, вроде той, какую исполнял совсем недавно. Я несколько лет был строителем, что помогло мне так быстро и качественно оборудовать подвал.

Прикинув все за и против, еще раз подумал, что мне, тем не менее, повезло много больше прочих... Хотя назвать везением то, что я упал с высоты в пропасть и лишь чудом, не на дно, а в трубу — еще вопрос. Но я остался жив... А все, кто бежал, спасался рядом со мной — мертвы. Скорее всего, то, что я вылез наружу после многих часов блужданий в темноте, спасло меня, от какого-то губительного для всего живого, излучения — только этим можно объяснить то, что я не видел живых. Те, кто уцелел при землетрясении и наводнении, спасся от взрывов и огня, не выдержали чего-то еще... И, очень вероятно, что выжженные глазницы и черепа — как раз свидетельство именно этого. Но ведь не все? Кто-то, как и я, мог оказаться под руинами и завалами, и только потом, когда все кончилось, выползти наружу! Но я пока их не видел...

Глава 5

Скитания

Любой, кому выпадет остаться наедине с самим собой, рано или поздно начнет выть от тоски по людям. Но, если ему в утешение останется мысль, что судьба, столь жестко распорядившись с ним, все же пощадила других — то на что мог надеяться я? Можно ли к этому привыкнуть? Не рвать на себе волосы, не резать вены, не броситься в пропасть, чтобы покончить со всем раз и навсегда? Сознавая, что во всем мире нет больше никого и ничего... А если кричать — то крик твой будет услышан лишь ветром. И только пепел и песок станут внимать твоим словам. Порой накатывало отчаяние...

Я выходил на поверхность, с тоской смотрел на мрачные картины, простиравшиеся во все стороны от моего холма и, опустив голову, убирался обратно, в тишину и надежность подвала. Там, занимаясь чем угодно — шитьем, рубкой дров, приготовлением пищи, пытался так измотать себя, чтобы уже ни какие мысли не посещали, кроме тех, что посвящены насущным заботам. Когда становилось совсем невмоготу, одевался, закидывал за спину походный мешок, брал копье и, плотно затворив входное отверстие, отправлялся, куда глаза глядят. Я многое узнавал из своего прежнего голодного бродяжничества, но с тех пор многое и изменилось. Пока я находился в убежище, земля еще не раз вздрагивала, старые пропасти сменились свежими, а те, которые я знал, пропали. Да и невозможно запомнить все расположение, когда я был поглощен только поисками еды. Кое-что, правда, отложилось — чисто автоматически. Я приходил куда-то и убеждался, что эта местность или пейзаж мне не совсем чужд, что поиски еды или укрытия уже приводили меня сюда в первые дни после спасения из глубин разрушенного подземелья метро.

Этим я обязан не разуму. Звериная память говорила о прошлом. Она так и не пропала окончательно, вместе с изменениями, о которых уже упоминал. Волосы, полностью отмытые от многодневной грязи, так и остались свинцово-стального цвета, все порезы и раны зажили, оставив малозаметные рубцы, а сила, присутствие которой я так внезапно ощутил, пока никуда не исчезла. Я с удивлением смотрел на свои руки — вроде ничего и не прибавилось в бицепсах, но стоило взять в них что-то — и я понимал, что могу это что-то сломать, или погнуть. Сила скрывалась где-то внутри...

Понемногу я стал отваживаться отходить все дальше и дальше — только так можно надеяться, что встречу кого-нибудь, кому повезло так же, как и мне. Но все тщетно. Кроме звуков моих шагов да постоянно дующего порывистого ветра, ничто не нарушало спокойствия и мертвой тишины руин.

На первый взгляд, любой спасшийся мог обеспечить себя всем. Город давал такую возможность, и с этим сложно не согласиться. Но в том-то и дело, что все разбросанное среди холмов стало надежно упрятано многократно повторяющимися слоями пепла и песка, сцементировано грязью и залито водой. Увидеть хоть что-нибудь ценное уже довольно проблематично. Все очень похоже — один холм сменялся другим, руины продолжались руинами. А устремленный вдаль взгляд натыкался на свинцово-серые тучи, сливающиеся с горизонтом. Впрочем, и сам горизонт располагался не так уж и далеко — всего какой-то пяток километров. Смог или пылевая туча, продолжающая висеть над городом, никуда не делась. Нужен был очень сильный ураган, чтобы ее прогнать, или хотя бы сделать не такой плотной. А может быть, уже ничто не могло избавить меня от нависающего мрака...

Сам выход в город всегда оставался сопряжен с трудностями, именно из-за этого. То дождь, то туман и падающий пепел мешали правильно ориентироваться. И было очень неприятно и жутко бродить по городу, когда даже мой холм вдруг внезапно пропадал в темноте — я сразу прекращал все свои поиски и устремлялся обратно, страшась больше всего на свете потерять его из виду. Заблудиться в катакомбах можно проще простого. И если бы не моя прекрасная зрительная память — это могло случиться не раз.

Вскоре я обратил внимание на еще одну странность. Поражало полнейшее отсутствие зверья. Даже крысы, и те словно вымерли в одночасье. Ни птиц, ни кошек, ни собак — никого... Я скитался один среди этого мира мертвых... И искал — долго и упорно. Но что можно обнаружить, если придерживаться все время расстояния не более километра от холма? Мне нужно было решаться предпринимать дальние походы...

Прежде чем покинуть подвал, я решил установить хоть какой-нибудь, знак, который бы стал указателем именно на мой холм, а не на многие другие, столь похожие друг на друга. Он не мог, конечно, просматриваться отовсюду, но пригодился бы на расстоянии доступной видимости. Я поднялся на самую вершину, где установил длинный шест, с привязанной тряпкой, укрепив его всем, что попало под руку. Случайный порыв ветра не мог его стронуть, ну а от урагана все равно ничего не поможет. Я надеялся, что он будет служить мне ориентиром. Сытый, отдохнувший, подлечивший раны, я был готов к скитаниям среди мертвого города, но на этот раз знал, что мне есть куда вернуться и куда идти, если в этом возникнет необходимость. Вряд ли мой импровизированный флаг мог быть заметен на очень далеком расстоянии... Скорее, это служило дополнительным средством самоуспокоения.

Пришел день, когда я отважился не вернуться в подвал на ночь. Скорее, это получилось случайно, чем осознанно. Не так уж я боялся заночевать в обломках, благо такого опыта хватало. Да и ночь назвать ночью можно лишь отчасти — она ничем существенным не отличалась от дня. Или, вернее, от тех сумерек, в которых все находилось. Только часы, спрятанные в плотно сшитый мешочек и носимые на груди, указывали на смену дня и ночи. Правда, я им больше не доверял... Что-то странное творилось со временем. Если по циферблату подходило к полуночи — всем своим существом я ощущал что в запасе еще как минимум, часа четыре. Попытки вставать ровно в назначенный срок, так же провалились из-за несоответствия часов биологических и электронных. Я поднимался гораздо раньше, причем вовсе не хотел спать. А то, что я успевал за день переделать кучу дел, удивляло еще больше. Оставив на будущее эти сложности, я предпочитал доверять себе больше, чем вышедшей из строя электронике. Но выкинуть их не торопился...

В первый раз я честно отошел на расстояние видимости своего холма, но зато на другой день решил продлить поиски. Местность вокруг была настолько изрыта оврагами, приподнята холмами и усеяна провалами, что придерживаться прямого направления стало невозможно. В итоге я забрался так далеко, насколько позволяли припасы в заплечном мешке. Получилось два дня туда, два — обратно. Разведка на восток ничего не дала — руины, руины и снова руины. Сколько схватывал глаз — сплошные холмы бывших многоэтажных, и не очень, домов, которые нескончаемо возвышались впереди и по обе стороны от моей тропы. Под ногами взлетала и опять осаживалась пыль, ветер дул то в спину, то в лицо, а вместо солнца светились жутковатые облака. Иногда что-то, похожее на молнии, прорезало их, на миг, озаряя сиянием весь город. Но такое случалось редко. Я совершил несколько длительных вылазок, понемногу начал осваиваться в бескрайних руинах. Но теперь, по прошествии многих дней, все они покрылись почти беспрестанно падающими хлопьями, и все стало одного удручающего буро-красного цвета. Хлопья казались невесомыми, сухими на ощупь. Больше всего они походили на свалявшуюся пыль, а может, и являлись ею. Они застилали все сплошным ковром, мгновенно взлетая и перемещаясь от слабого ветерка. Следов на таком ковре не сохранялось. Зато когда шел дождь, хлопья сразу становились скользкими и жирными. Наступив на них, можно было сразу упасть.

Еще сильнее усилился холод. Не имея термометра, я судил по встречавшимся лужам. Если вода в них промерзала до самого дна — значит, явный минус... градусов двадцать ниже нуля. По времени, прошедшему с начала моих приключений, сейчас как раз приближался календарный праздник. Новый год. Я только скупо усмехнулся, подумав, сколь нелепо сейчас о таком думать... Новый, не новый, но, по любому — зима. Я боялся даже представить, какой силы могут оказаться ледяные ураганы, если не тепло, подогревающее город изнутри. Но то же тепло могло погубить и тех, кто прятался сейчас где-нибудь в подземельях — так же, как я сам в подвале.

Думая о других, я не мог смириться, что повезло уцелеть только мне. Даже если погибли миллионы. Ведь были еще города, громадная территория всей страны, другие государства, наконец! Но если кто-то остался жив... какой будет эта встреча? После того как я откопал в подсобке мясной отдел — мне все же пришлось, сжимая нос от тошноты, выволочь наружу гниющие куски и сбросить их в ближайшую пропасть — я нашел в нем несколько стальных крюков и багор. Выбранные ножи и топор с длинным топорищем я всегда брал с собой. Для топора сделал ременную перевязь и носил его за спиной, а широкий тяжелый нож — за поясом. Еще один, поменьше, с узким длинным лезвием, был запрятан в рукаве. Добавляя к этому копье, я чувствовал себя настолько вооруженным, что уже не так боялся — именно тех, кого так старательно искал. Я не хотел признаваться себе, что это припасено как раз на случай встречи с человеком...

Подступающая ночь не отличалась от дня ничем — все ограничивалось легкими сумерками, позволяющими видеть окрестности так же ясно, как днем. И я решился. Кратковременные вылазки ничего не дали. Что ж. придется сделать настоящую разведку.

Свой первый дальний поход я направил на восток. Я знал направление, потому что среди всяческого снаряжения рыболова отыскал три простеньких компаса. Не было основания им не доверять, кроме того, я проверил их самым простым способом — выложил в ряд. Если все станут показывать одинаково — все целы. Если каждый сам по себе — какой-то, либо ни все, врет, но это уже не проверить и доверять им нельзя. Два строго вернулись стрелками на синюю черту — Север, и лишь один крутился во все стороны, куда не поверни. Именно этого я желал. Два не могут указывать одинаково и при этом оставаться сломанными. Ну а третий... Его я выбросил. Правда, когда надел на руку один из тех, которые считал работоспособными, мелькнула шальная мысль — а тот ли север он показывает? Что, если в результате катастрофы полюса Земли сменились? Что, если былая география планеты осталась лишь в моей памяти и сейчас ни один пункт, ни один штрих на карте не соответствует действительности? А континенты... Я с трудом заставил себя остановиться. Шальная мысль не добавила ни радости, ни спокойствия.

Хотелось дойти до края города и посмотреть, что там. Так же, как здесь, или не столь удручающе. Я понятия не имел, сколько мне для этого придется блуждать. Вполне возможно, дорога могла занять несколько дней, а то и больше. Расстояние ограничивалось только запасом продовольствия. Местами попадались бьющие в небо гейзеры, состоящие из воды, грязи и пара. Нередко вздыбленный асфальт или плитку прорезала трещина, порой достигавшая нескольких метров, и мне подолгу приходилось искать место, чтобы перешагнуть или перепрыгнуть без угрозы провалиться. Повсюду валялись остовы сгоревших и покореженных автомобилей, сохранившиеся стволы деревьев, на которых не осталось ни единой ветки. Они торчали верхушками вверх и будто прорезали задевающее их небо. А небо... Оно не менялось. Словно сверху навис и парил гигантский студень, из которого свисали бахромой влажные и грязные космы. Опустись оно чуть ниже — и я никогда бы не смог вернуться обратно...