Под сенью Дома Блэк

И улыбка, упрямо, изгибает губы...

Она поправляет подушку за моей спиной, чтобы мне было удобнее. Меня охватывает острое разочарование, когда спустя миг она отстраняется, чтобы взять поднос. Но в следующий миг на ее лице растерянность — что делать? Водрузить его ко мне на колени? А могу ли я есть сам? Или мне нужна помощь?

Коварное желание овладело мной.

— Боюсь, я сам не справлюсь... — тяну насмешливо и яркие пятна краски на ее щечках. Что-то внутри меня пустилось в пляс.

В следующую секунду она решительно чуть вздергивает носик и берет вилку в руку. Я торжествую. Немножко пюре, после кусочек мяса, затем вновь пюре. Я счастлив. Доволен, как сытый дементор (если эти твари способны быть сытыми). Впервые я могу рассмотреть ее как хотелось. Жадно оглядываю каждую черточку ее лица — ямочку на подбородке, розовые губки, чуть вздернутый носик, румяные от смущения щечки, аккуратные бровки...

— Это неприлично, так рассматривать человека — чуть дрогнувшим голосом замечает она.

— Так поступите неприлично в ответ, — живо откликаюсь в ответ. — Вот он я, перед вами. Всецело, полностью, мое ТЕЛО в вашей власти... исследуйте его...

Мерлин мой, как она невинна! Ее смущение, ее румянец... и это принадлежа Блэку! Как это возможно?! Но какая же она прелесть...

— Вы... да вы... вы издеваетесь надо мной! — несчастно говорит она, чуть не плача.

Ну нет, я совершенно не хочу видеть твои слезы, милая моя!

— Нисколько. Право, поверьте! Я смутил вас? Простите... но смотреть на вас приятней, чем на кого либо в этом доме.

И по давней привычке свожу все в самом конце к шутке:

— И вы уж всяко лучше потолка. На нем, должен сообщить, ровно дюжина прескучных трещин...

— Нет, вы все же издеваетесь! — укоризненно-обиженно и твердо говорит она. — Ремус прав. Вы совершенно невыносимы!

— Я могу быть и "выносимым", если позволите, — весело замечаю я.

Она сердито протыкает оставшийся кусочек курицы вилкой и довольно резко-грубо тыкает мне в губы. Я усмехаюсь и... одними зубами снимаю этот кусочек с вилки медленно, не отводя глаз от ее глаз. Ее щеки горят еще сильнее.

А после (левая рука меня все же не так отвратно слушается, как кажется) я стремительно хватаю ее за ручку. Вилка летит на покрывало, а я целую свою добычу — жарко, пылко, со всей нежностью...

А после я с сожалением отпускаю ее и шоколадный вихрь срывается с места. Молоко и поднос летят на пол, а она исчезает за дверью.

Никогда мне не было так хорошо. Никогда и не с кем. Безумие, но неужто нельзя потешить себя мечтами-грезами? Представить нас вдвоем...

Блэк неправ. Я не бревно. И хорошо... что левая рука работает.

Глава 16

Быть женой, матерью, хозяйкой дома, чьи интересы лишь дети и муж, дом, наряды, да балы... для многих этого довольно, чтобы быть счастливой.

Но ей... Хотелось большего. Силы. Власти. Уважения в глазах мужчин. Ведь все женщины созданы по их мнению для трех вещей... дети, дом, постель, а на большего у женщины разума не хватит. Ей же хотелось доказать — она не хуже их, мужчин.

И Лорд дал ей шанс. И за этот шанс она ухватилась с благодарностью.

— На что ты готова?

— На все! Убить... кого угодно — все, что угодно! Только позвольте... позвольте сражаться! За нас! За магов!

— Твой отец против. Не женское это дело... Твой удел кружева... платья... да младенцы.

— Нет! Я умоляю вас!

— Что же... я позволю тебе доказать. Показать всем, на что ты способна. Перед тобой будут склонять головы, признавая твое превосходство... но ты должна порвать со своей семьей. Семья — ценность и слабость обычной женщины. Ты готова уйти из Рода?

Белла замирает.

— Предать семью?

— Предатели мне ни к чему... я желаю их уничтожить. Они подобно гнили, что должно выжигать огнем. Нет, Белла... мне не нужно твое предательство. Я хочу подарить тебе независимость от своей семьи. Они меня разочаровали, признаюсь... Пока ты Блэк, тебе не позволят жить, как ты желаешь.

— Я бы желала лишь одного!

— Не сомневаюсь. Из вас выйдет прекрасный боец. Блэк лишатся своей власти над вами, стоит вам войти в другой род. О нет, это не будет брак... в полном смысле этого слова. Ваш "муж" не посмеет приказывать вам. Вы будете свободны. Вы будете принадлежать только нашему делу...

Руди...

Он так и не стал ей мужем, хоть и пытался. Да и сейчас...

Беллатрикс равнодушно посмотрела на стоящего у камина, задумчивого мужчину.

— Не стоило тебе с Люци... павлин, он и есть павлин.

— Он задел тебя, — отстраненно заметил Рудольфус, явно больше будучи в своих думах, нежели с ней. — Приличия...

— К демонам приличия! — фыркнула Белла раздраженно. — Когда ты только прекратишь?! Делать вид примерного муженька... хватит! Слышишь, Руди? Хватит! Смешно же, право слово!

— Вся жизнь не более чем фарс... гротескный и уродливый в своей основе... — Лестрейндж меланхолично пожал плечами. Помолчал, и вдруг сказал: — Раби не откликается.

Белла неопределенно хмыкнула.

— Но он жив?

— Верно.

— И он не у светлых... иначе трезвона было... неужто у зверьков клыки прорезались?

— Дело не в них, — Рудольфус сел в кресло рядом. — На тот притон вервольфов была облава. Раби успел уйти оттуда. Вместе с одним из... "зверьков". Группа авроров перехватила их в маггловском районе Лондона. Завязался бой. Рабастан убил одного и смертельно проклял другого. Сам он, судя по всему, тоже пострадал, но смог ускользнуть. Это все что я смог узнать...

— И ты не можешь найти его? Даже с помощью крови?

— Она говорит, что он все еще жив. Это все.

— Тоже, что и с Реджи...

— Причем здесь твой кузен?! Мне нет до него дела!

Белла презрительно фыркнув, встала и направилась к дверям.

— Да, дорогой Руди... — сказала она, перед тем как выйти из комнаты. — В этом все и дело, верно? Твой брат и мой кузен... две разные вещи. Живы, но не досягаемы... какое совпадение, а?! Прям душу греет!

Дверь зло захлопнулась за ней, и Рудольфус яростно выругался.

Горечь удушливым комом в горле. Беллу трясет от злости. Казалось бы, что случилось? Просто слова... в которых и обиды-то разве что капля, но... взять себя в руки не получается. Совершенно. Плохо. Это плохо. Она уже видит в ЕГО глазах презрение.

Надо что-то делать...

Ему не нужны сломанные куклы...

Куклы...

Она бездумно смотрит в темное отражение овального зеркала, против всяких правил висевшего на стене в коридоре. Смотрит на мертвенно бледную куклу с горящими глазами и темными кругами под ними. Как же нереально... живая кукла. Мертвая кукла... а разве куклы бывают живые-мертвые?

Белла ловит себя на том, что всерьез думает над этим и из ее горла вырывается полубезумный смешок, эхом раздавшийся в темноте коридора Малфой-мэнора.

— Заме-ча-тель-ноо... — тянет она, с удовлетворением отмечая собственное безумие.

Темнота.

Пустота.

Никого...

Как же хочется вырваться!

Забыться...

Просто забыться...

— Белла? Что ты здесь? Что-то случилось?

Она вдруг осознает, что стоит в комнате сестры, прислонившись к косяку дверей и смотрит на разряженную Нарси, что испуганно-нервно взирает на нее, комкая в руках белоснежные митенки.

Как она здесь оказалась?

Она не помнит...

Белла спешит оставить эту мысль.

— Красивое платье... — улыбается она и сестра нервно поводит плечами, отводя взгляд. — Хоть на бал...

— У Кроули вечер... — будто оправдывается Нарси.

Белла кивает.

— Ты не против? — вдруг спрашивает она. — Здесь тошно, Нарси...

Нарси возражает, отчаянно взывая к ее благоразумию. Но Белла насмешливо дергает головой, отметая возражения. Кончилось благоразумие... давно кончилось. С меткой кончилось. Со свободой от семьи кончилось. Но сестре не объяснишь... а мольбы Нарси раздражают. И Белла не думая взмахивает рукой, желая чтобы она умолкла. Желание...вдруг исполняется. Нарси пытается что-то сказать, но понимает, что голос пропал. Испуганно взлетает рука, а голубые глаза вдруг, на короткий миг, вспыхивают обидой, неверием. Отчего-то Белле она в этот миг кажется красивой, как легендарная Моргана... холодная, прекрасная... наверно Люци нравиться ее целовать.

Она делает шаг и заключает Нарси в круг объятий, тянется и... целует, замершую в удивлении и замешательстве Нарси.

Ничего.

Пусто...

Колет разочарование.

— Я иду... одену маску. На-а-рси-и... там не будет авроров. Не бойся. Вели подать сестренке платье. Одолжишь ведь?

И у Нарциссы обреченно опускаются плечи.

— Белла... прошу... не делай глупостей... прошу...

Белла обещает и тут же забывает. Ей хочется забыться. Кто она... Где она... Кто эти люди вокруг в шумном зале, наполненном светом свечей. Блестящие кавалеры, в элегантных мантиях, целуют ручку... отчего хочется безумно рассмеяться. Ведь смешно же, верно?

Ручку целовать...

И на танец приглашать...

И комплименты говорить... банальные от века!

Она руку подает, не отказывает от круга танца и улыбается на комплименты. И смеется. И ее находят очаровательной. Она пьет шампань, и кружится голова. Кажется, ей не следует пить... ее переполняет легкость, веселье, которое кончается в единый миг.

Она видит его.

Брат.

Сири...

Сири, мелкий, семилетка, нервно трет пальцы и в нетерпении кусает губы.

— Ну... ну давай же! Бе-е-лл! Давай его!

Она усмехается и достает из банки с помощью палочки и простеньких чар мерзкую тварь, суетливо перебирающую лапами.

— Смотри какой... жирный... ядовитый. Один укус и ты парализован. Темная тварь... поджарим?

— Да!

Ей весело от нетерпения братца. Такой смешной!

Она медленно левитирует паука к горящему камину и паук бьется, извивается все отчаянней.

— Чувствуешь, Сири? Чувствуешь? Он боится!

— Да... — шепчет мальчик и его глаза горят синевой, глубокой и темной. Он прерывисто дышит и смотрит так жарко, что ей глаз от него не отвести. Какой же он хорошенький... — Поджарь его, Белл! Я хочу... хочу...

Он лихорадочно дрожит и облизывает губы, как будто хочет пить.

— А почему мы его поджарим? — торжественно спрашивает она.

Ведь они не просто играют... она преподает ему урок.

— Блэк обид не прощают!

— Верно! — восклицает она: — Гори, тварь!

Паук страшно бьется в пламени, выгибаясь от боли. В воздухе тяжелой пеленой разлита эманация боли и ужаса, сгорающего живьем, простейшего существа. Живого существа. Который медленно умирает, пожираемый огнем. И его страдания не трогают жалостью сердца детей. Белла смотрит на семилетнего Сири и не может глаз отвести, а он весь поддался вперед, к огню и жадно смотрит на смерть...

— Что вы делаете?! Мама! Матушка! — голос Реджи врывается в сознание, разрушая очарование.

Но она пытается удержать это таинство меж ними, не смотря на малыша Реджа.

Она смотрит на него. Сириуса...

Паук сгорает и в глазах Сириуса загорается горечь. Он с досадой вздыхает, и обижено смотрит на нее.

— Все... — тянет он. — Все...

— Все, — подтверждает и она.

И наваждение спадает. И они понимают, что больше не одни. В дверях стоит Вальпурга, и к ней жмется Реджи, с ужасом смотря на них. Вальпурга смотрит на них так, будто видит впервые. И ее тихие слова помнятся и поныне:

-... печать безумия страшней проклятья... Встали! Вы больше не будете играть вместе!

И они больше не играли...

— Сири... — тянет она, смотря на него с другого конца залы, а он не видит ее.

Он разговаривает с хозяином дома.

Далекий...

Безмерно далекий.

Недосягаемый.

И понимание, что она гнала от себя накрывает с головой.

Бокал с недопитым шампанским падает на паркет, разбиваясь веером блестящих искр, а она бросается прочь. Вылетает из залы и несется по коридору подальше, чувствуя, как задыхается. Сердце заходится и она останавливается, посреди коридора, зябко обхватив себя руками. Переводит дыхание, приходя в себя от приступа боли-отчаянья.

— Больно?

— Больно... — шепчет она и в ту же секунду понимает, что вопрос адресован не ей.

Голос, участливый, мягкий, приятный, слышится из-за приоткрытых дверей рядом.

— Кажется... я потянула лодыжку, — смущенно отвечает тихий голосок. Девичий голосок.

— Ты позволишь, я посмотрю? — спрашивает мужчина.

— Ремус, я... — Белла физически чувствует смущение девушки.

— Я не целитель, Гермиона, но боль снять могу, — мягко отвечает мужчина.

Белла шагает вперед и толкает дверь рукой.

В небольшой комнатке с высокими окнами и тяжелыми портьерами, на мягком диванчике сидит молодая Андромеда, а рядом, опустившись на одно колено, стоит мужчина. Русоволосый, худощавый... и бережно держит в ладонях маленькую ступню, сидящей девушки.

Рыцарь и принцесса...

Белла замирает, впитывая с себя нежность, щемящую интимность, сего момента, их положения, отстраненно смотря, как лицо мужчины, вдруг будто загорается светом, изнутри, невидимым, но ощутимым всем существом.

— Ох, Ремус! Вы настоящий волшебник! Боль ушла. Возможно, вы и есть легендарный дерини?

— Гермиона, — мягко упрекает, качая головой, мужчина со шрамами на лице. — Прошу, хоть вы не издевайтесь! Какой же я дерини?

— Увы! — вздыхает юная Андромеда. — Если бы я знала что-то о них! Я бы сказала какой... вы расскажете мне, Ремус?

— Нам надо возвращаться...

— Пара минут ничего не изменит. Да и Сириус не заметит нашего отсутствия. Так какие они, легендарные дерини? Я не нашла о них ничего в нашей библиотеке! Расскажите, прошу вас!

— Дерини — племя волшебников-целителей. Их магия была отлична от той, которой ныне владеют маги. Их сила и дар зависели от их внутренней сути. Чем светлее была душа дерини, тем сильнее он был. Их магия была сплавом души и разума. Им ни к чему были палочки. Ибо чары, которыми они владели, были иного порядка. Чуждыми для нас, обычных магов, что вызвало зависть. Поэтому их уничтожили. Всех. Ибо светлым дерини претило убийство и они только защищались. Инквизиция... именно она сделала всю грязную работу за магов. Мы же не пострадали...

— Кто вы? — мужчина по имени Ремус, смотрел на нее с опаской, стоя перед девушкой, будто неосознанно пытаясь закрыть.

Белла рассеяно-задумчиво стояла, смотря на него.

— Оборотень... ты ведь оборотень, верно?

— Вы не ответили. Кто вы?

Белла будто не слышала его.

— И ты исцелил ее... темное существо... — Белла скользнула к нему, пристав на цыпочки, заглянула в его глаза: — "И глаза янтаря с золотом света, что с укором смотрят мягким... и сила, что светом, озаряет лицо. Его узнаешь по состраданью тьме... ибо он не ответит ударом, за зло почитая себя..."

Белла засмеялась отступая, в удивленье качая головой. — Кровь... кровь всегда проявит себя! Так вот почему ему позволили! Позволили дружить с тобой!