Звериный подарок

Ловко подняв кружку, выпиваю примерно треть. Какое веселое занятие, пиво пить! И люди вокруг не такие уж скучные, как мне показалось вначале. Вон через стол сидит симпатичный парень, черноволосый и спина широкая, прямая, обтянутая красной рубашкой. Вот он оборачивается. А лицо у него... красивое, да, но... Это не Радим. Конечно нет, Радим пьет сейчас с моим братом и о чем-то говорит. Ему говорит, не мне! Мне ничего сказать не хочет, ни разу не пробовал! Только смотрит странно или кричит, вот и все общение.

И этот побег мой. Что теперь будет? Горестно вздыхаю.

Музыканты опять начинают петь.

Потом кружка опять становиться пустой, но Ждан больше не поддается и отказывается покупать третью. Он платит за пиво и за песни и выводит меня на улицу.

Тут уже вечереет, народу меньше, а блестящая брусчатка дороги серебриться как поверхность воды. Красиво. Только... очень какая-то она неровная.

— Я так и знал, — бурчит Ждан, подхватывая меня за талию.

— Я сама могу, — упираюсь. Он тут же отпускает и с интересом наблюдает за моими телодвижениями. Через пару минут спотыканий я сдаюсь и разрешаю меня держать.

Вскоре я совсем отдавила ему ногу. Ждан только горестно вздыхает и угрожает меня бросить прямо на дороге, если я не перестану с глупым хихиканьем глазеть на прохожих. Один раз ему приходится меня почти оттаскивать от маленького мужичка в ужасно смешном смокинге до пола, таком пушистом, что хочется пощупать.

— Больше никакого пива! — угрожает Ждан.

— Да ладно тебе! Ты кстати, петь умеешь?

Ждан петь отказывается и до самого дома я старательно его уговариваю не стесняться и спеть мне что-нибудь веселое. Он облегченно вздыхает только во дворе дома, но рано. Мне становиться плохо и ему приходится идти за водой, чтобы я могла прополоскать рот и умыться. Зато после холодного умывания в голове наконец-то проясняется.

— Ничего себе повеселились.

Ждан только молча кивает.

— Пить ты не умеешь.

— Еще бы! Я врать не умею и пить не умею. А должна?

— Ээээ не знаю, по мне так не помешает.

— О, чудная бы девушка получилась. Желаю тебе на такой жениться. Чтоб о репутации не заботилась, пила как мужик и врала не краснея!

Мы еще хихикаем немного, теперь на улице совсем темно и я едва его различаю. Только глаза и зубы сверкают.

Вдруг от дома осторожно приближается белая фигура.

— Дарька, это ты? — голос Настин.

— Да.

— Там... Санька с гостями напился совсем. Мне неудобно его спать укладывать, я же...

— Сейчас разберемся, — уверено отвечает Ждан и идет в дом. Я — за ним.

Картина, конечно, потрясающая — стол заставлен посудой, кучей кружек, частично битых, пустыми кувшинами из-под вина, завален какими-то огрызками, посередине красуется большая обглоданная кость от свиного окорока. Радим спит, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, Санька, развалившись в кресле во главе стола, пытается что-то сказать Дынко, который с трудом пробует поднять голову, тщетно.

— Красавцы! — голос у Ждана, однако довольный, как будто происходящее его очень радует.

— Аааа... Д...Дарь... Дарька, — радостно говорит Санька. — А вот и ты!

— Да. Вот и я, спать тебя положить собираюсь.

— Спать? — изумляется и немного думает. — Ну, ладно.

Дотащить его, конечно, я не могу, поэтому просто помогаю Ждану, который схватил брата поперек туловища и повел в спальню. На пороге Санька хватается рукой за дверной косяк.

— Дарька! Гостей не обижай... моих.

Открываю перед Жданом дверь в комнату Саньки, затаскиваем почти заснувшее по дороге тело на кровать, раздевать его не буду, слишком сложно, только сапоги сниму.

Теперь назад в кабинет, где еще осталось двое. Мы задумчиво стоим напротив них, Дынко нам широко невидяще улыбается.

— Может на сеновал? — предлагаю.

— Точно! — Ждан тут же хватает Дынко и тащит его к дверям. Тот глупо хихикает.

А я остаюсь с Радимом. Нечасто остаюсь с ним наедине, да еще когда он в состоянии, что не сможет меня остановить. Надо проверить, не болен ли.

Тихо сажусь рядом и кладу ему ладони на голову. Вдыхаю. Не всегда легко найти и уловить болезнь, а бывают и такие, что вообще не найдешь, хорошо их очень мало. С Радимом все в порядке, ни единого намека на немощь, даже наоборот, все необыкновенно чисто.

На выдохе он вдруг крепко хватает рукой меня за предплечье. Молчит.

— Радим, тебе нужно поспать. Можешь идти, я тебя отведу?

Он кивает и медленно встает, не отпуская моей руки. Немного больно, попытке убрать пальцы не сопротивляется, аккуратно отнимаю их по одному.

Тяжело опираясь о мое плечо, Радим вылезает из-за стола. Надо довести его до двери, но вдруг... он останавливается и теперь уже сам меня удерживает за плечи, наваливается сзади, прижимаясь лицом к моей шее, дыша неожиданно горячо.

И говорит:

— Ты... зачем ты... зачем это делаешь? Ты же... только думаешь, а у меня вокруг все чернеет. Только... планы строишь, а вокруг меня словно все умирает. Зачем? Ты... правда считаешь, что... без меня будет лучше? Зачем...

Я даже дышать не решаюсь, слушаю его голос и то, как он меня обнимает. Это... приятно. И то, что он говорит, неужели говорит мне? Может, перепутал с кем-то? С пьяных глаз неудивительно. А если нет? Что это значит?

Разобраться не успеваю, рядом возникает Ждан и быстро его от меня отрывает.

— Ааа, Ждан, — радостно тянет Радим. — Брат, как ты вовремя... не вовремя. Жаль, тебя с нами не было.

— Я уже тут, — Ждан тащит его ко входу, по лестнице вниз и на сеновал. Там уже развалился Дынко, Ждан укладывает Радима рядом. А я... не могу уйти. Неважно, что тут Ждан, даже это меня не останавливает, обойдя его вокруг, опускаюсь на колени рядом с Радимом. Несмотря на темноту, четко вижу его лицо, он кривиться, как будто зуб болит. Ждан тихо выходит на улицу.

Дотрагиваюсь до его щеки, глажу пальцами, как он... тогда, на берегу. До сих пор не разрешала себе вспоминать тот случай, слишком дикий для воспитанной девушки. Но ведь... это было. Ведь я стояла там, ничуть его не боясь и рассматривала его... с интересом. Рассматривала, как что-то... свое.

Я глажу его лицо, пытаясь стереть эти хмурые больные морщинки. И мне удается, через какое-то время оно разглаживается, Радим шумно вздыхает и уголки его губ приподнимаются в легкой улыбке.

— Дарька... — тихо шепчет сквозь сон.

Не знаю, сколько так сидела. Особенно после того, что услышала. Не могла понять, что этот парень для меня значит, что за странные чувства у меня вызывает. И что... с этим делать.

Поднялась, только когда спасть захотелось так, что начав зевать, я долго не могла остановиться. Ноги совсем затекли, такое мерзкое ощущение, будто внутри что-то мелкое и живое бегает.

Ждан сидел у порога, прислонившись к стене.

— Спокойной ночи. — Я не очень хорошо себя сегодня вела, пила, глазела на прохожих и смеялась над ними, и вот еще... сидела у Радима.

Ждан молча кивает и идет на сеновал. Значит, будет с друзьями ночевать, хотя мог и в таверну уйти. Хорошо им троим, я бы тоже не отказалась от такой дружбы. Жаль, не волк.

Еле доползаю до кровати и с трудом раздеваюсь. Одежду бросаю прямо на пол, завтра мне будет стыдно за свою неряшливость, но сегодня я лишний раз и пальцем не двину!

Так устала, что даже снов никаких не снилось.

Волки

Ждан так давно не ночевал на сеновале. А в детстве они любили так спать, залезали втроем поглубже в сено и болтали о чем-то до полуночи. Хорошее было время.

В деревне у северо-восточной границы, где расположилось звериное войско, день не задался. Уставший Улем вышел из дома, приспособленного под тюрьму и быстро крикнул подручного.

— Птицу! Самую выносливую, немедленно!

Написать донесение Улем успел до того, как птицу подготовили. Выбрали сокола, он выносливей и шанс что его съедят по дороге меньше, чем когда летит голубь. Хотя когда птица летит над Старым лесом, неважно какого она размера.

Прикрепив записку к лапе, Улем выпустил сокола, надеясь, что успел. Если бы он верил в Богов, пожалуй, даже попросил бы у них помощи. Если бы верил.

Глава 12. Девчонка волчьего народа

С утра уже проснулась, ощущая жгучий стыд. И не только за брошенную кучей на полу одежду. За то, что мне стало плохо на глазах у Ждана. За то, что я пила. За то, что к Радиму приставала безо всякого повода. Ведь мое поведение можно оценить как приставание? Он, скорее всего, не помнит, но ведь Ждан видел, значит, расскажет друзьям-то.

Ох, эти волки! Все началось, когда они появились в моей жизни! Разве я могла подумать когда-нибудь, что за вечер сделаю столько постыдного одновременно? Все из-за них наперекосяк, не знаю уже, что правильно, что нет!

Кстати, волки! Я одеваюсь быстро, хотя получается не очень и несусь вниз по лестнице.

На сеновале никого нет и коней в конюшне тоже. Почему мне вдруг так грустно? А еще, почему так... страшно? Страшно оттого, что они могли уехать, совсем уехать, без меня? Нет, не могли они меня оставить! Точнее, если бы оставили, то это ведь хорошо, я ведь сама хотела? Ведь только вчера жизнь с братом казалась мне лучшей из всех возможных.

Так, пока думать ни о чем не буду. Надо поесть. На кухне Настасья режет овощи для похлебки. Отложила нож на минутку, налить мне чаю и хлеба с сыром дала. Поглядывает с улыбкой, и так стыдно, что она меня видела пьяной, да еще и ночью, наедине со Жданом.

— Извини, — вдруг говорю.

— За что? — у нее чуть морковка их рук не вывалилась, была поймана за самый хвостик.

— За мое поведение.

— Тоже мне поведение, тебе далеко... до брата.

— Да? О чем ты?

Она тут же краснеет и молчит. Похмелье сделало меня немного глупее и не сразу понимаю, о чем речь. О Санькином предложении, которое она восприняла, как неприличное! Но... осталась рядом, работает на него. Неужели так любит?

— Насть, я тебе скажу кое-что, а ты можешь даже не отвечать. Там где Санька вырос, парень полюбивший девушку никогда не посмеет просить у ее родителей руки, не заручившись предварительно согласием любимой. К родителям идут, когда неважно, хочет девушка замуж или нет. Когда насильно выдают.

Настасья не глупа и сразу все понимает. Резко хватается за все подряд — картошка, свекла, хлеб, посуда, чашки, хватается и тут же бросает. Наконец, замирает, с надеждой смотря мне в лицо.

— И что делать?

— Скажи ему, что согласна. Или скажи, пусть к родителям твоим сразу идет.

— Но... столько времени прошло. Может, он...

— Но он же тебя не выгнал.

— Да, но...

— Ну, как хочешь. Можешь вести себя как дура и продолжать не замечать очевидного.

Она вдруг фыркает и тааак смотрит на меня.

— Судя по всему, — голосок у нее, оказывается, бывает весьма едким. — Я тут не одна такая... дура.

— Ты о чем?

— Да так... слышала вчера кое-что, когда вино им таскала. А таскала часто.

— И что ты слышала?

— Не скажу. Они с Саньки слово взяли молчать, и я буду делать все, как он обещал.

— Ну, скажи, — вдруг прошу, — помоги мне, я ведь тебе помогла.

Вдруг в ее глазах слезы мелькают.

— Так нечестно, — шепчет.

Через пару секунд отступаю. И правда, нечестно, сделать что-то хорошее, а потом плату за это просить. Нечестно даже в такой сложной ситуации, как моя. Как не повезло, знала бы заранее, что она что-то слышала, поменялась бы секретом на секрет. Но так...

Я сразу извиняюсь, а тут и топот с лестницы раздается, вперемешку с жалобными стонами. Санька вваливается на кухню, натыкаясь на стены и ревя, как медведь-шатун.

Смеха удержать не удается. Он падает рядом на лавку, а Настасья уже тащит кружку холодного кваса. Одной мало, брат выпивает за один присест и тогда получает сразу целый кувшин.

Вот, третья кружка кваса привела Саньку в более-менее устойчивое состояние, глаза прояснились и смотрят вполне осознано. Зачем же морщиться и отворачиваться? Думает, пожалею? Как бы ни так!

— Сань, и что вчера творилось? — невинно спрашиваю. — Чего они от тебя хотели?

— Только не сейчас, — стонет мой несчастный брат. Зря!

— Сейчас. Во сколько обоз, который меня должен забрать? Они все знают?

Он немного молчит, смотрит уже серьезно.

— Да, они все знают. Ты не поедешь с обозом, а поедешь дальше с волками.

Вначале я не верю. Ждала, конечно, какой-то гадости, но такого?? Мой брат переметнулся на другую сторону?

— Сань, я не понимаю! Вчера еще ты меня всеми силами уговаривал бежать пока не поздно, а сегодня? Что случилось?

— Был не прав, — Санька задумчиво щупает левый глаз, как будто проверяет, на месте ли тот.

— Объясни, почему.

— Не могу, я обещал.

— Да что значит, не могу? Дело меня касается! — вдруг злюсь я. — Что вы все сговорились, передают туда-сюда как предмет и даже не спрашивают! Как... ты мог?!

— Ой, Дарь, — невозмутимо вздыхает Санька, укладывая голову в ладонь. — Послушай меня, я ведь тебя люблю. Слушай: верь им, как мне. Все, что волки говорят, я одобряю. Каждое слово. Поняла? А после завтрака тебя приоденем, отправишься в таверну и скажешь, что согласна ехать с ними дальше.

Брат очень внимательно смотрит на меня

— Поверь мне, Дарь.

И я... верю ему. Никогда никто не заботился обо мне больше. Продать свое дело, чтобы попытаться спасти сестру от ужасной чужеродной напасти способен далеко не каждый. Кому же еще верить? И еще. Я не хочу, чтобы из моей жизни исчез он... исчез Радим. Вчера ночью представила, что его не будет рядом и... это было страшно.

Ну а с остальным все равно разберусь рано или поздно. Нету такого секрета, о котором, в конце концов, кто-нибудь не проболтается.

Хорошо, сделаю, как сказал Санька. Киваю.

Настасья ставит перед ним тарелку с молочной кашей, как будто он маленький. Санька с детства такую не любит, но надо же, ест! Жует тщательно, хотя и без удовольствия.

Прилежно очистив тарелку и запив чаем, отрывает наконец от Настасьи глаза и ведет меня в магазин. Я сюда только разок заглянула, когда приехала, а теперь можно и осмотреться. Магазин как магазин, по крайней мере, как я их себе представляла. Прилавок, заваленный тканями, диванчики для ожидающих, примерочные. Продавец — молодой парень, юркий как ящерица и на вид хитрый. Наверное, у других не покупают.

Санька объясняет ему, что за вещи надо принести. Тот сразу скачет в подсобное помещение и шумно там копается.

Вообще одежды у меня достаточно, лишнее тащить через лес не хочется, так что не понятно, к чему все эти сложности.

— Санька, может не надо? Ты мне уже одно платье подарил.

— А это не для тебя. Это... для волков подарок.

Ну, ладно.

Паренек притаскивает несколько свертков и привычно быстро их разворачивает. Ничего себе!

Передо мной костюм, как у волков, штаны и жилет, только явно женские. Кожа темно-коричневая, матовая, мягкая и так пахнет! Куча застежек, хлястиков, полосок, явно просто для красоты. Простой ремень с тонкой металлической пряжкой.

Пока я рассматриваю всю эту красоту, парень приносит высокие сапоги из кожи тоном светлее. Санька отправляет его за рубашками.