Николас глубоко вздохнул и, балансируя свёртком с мечом, ступил на дымные тросы. Они казались мороком. Вот-вот нога ощутит под собой пустоту, и юноша рухнет в ледяную воду. Интересно, успеют ли его спасти прежде, чем он замёрзнет насмерть или пойдёт на дно из-за судорог. Но тросы оказались не менее прочными, чем обычные верёвки. Хоть на что-то годы учёбы сгодились в его короткой жизни.
Николас спустился на палубу фрегата-призрака, снял с головы тюк и огляделся.
— Как тебе Ласточка старого Эльма? — улыбаясь во все тридцать три ряда зубов, спросил губчатый капитан.
По правде, не очень. Воняло страшно: водорослями и тухлой рыбой. Аж глаза слезились. Повсюду рос склизкий мох, а доски выглядели настолько гнилыми, что могли в любой момент обломаться.
Николас обернулся на авалорскую шхуну. Ветер снова наполнил её паруса и погнал прочь от укутанного мглой фрегата. Хоть люди спаслись. Остаётся надеяться, что до Урсалии они доплывут без приключений. Теперь Николас чувствовал ответственность за их судьбу.
— Чего ты такой кислый? — пихнул его Эльма, привлекая к себе внимание. — Давай рассказывай, как дела-делишки?
— Да нормально... вроде, — ответил Николас, разглядывая оплетённые гирляндой из ракушек мачты. — Что со мной будет?
— Ничего особенного, — легкомысленно отмахнулся капитан. — Послужишь у меня лет тридцать верой и правдой, а потом я, может быть, отпущу тебя на берег.
— Тридцать лет! — в ужасе воскликнул Николас. — Я же состарюсь!
И никогда не попадёт в Долину Агарти. И никогда не станет Сумеречником. И никогда не вернётся к отцу с победой.
— Ты и состаришься? — капитан разразился диким хохотом. — Шутник! Ладно, вон у борта ведро, тряпка и швабра. Выдрай пока палубу, а я посплю часок-другой. Только из-за тебя так рано поднялся.
О! Это как раз понятно: дар привлекает демонов, как огонь мотыльков. Значит, правильно, что Николас ушёл с Эльмой, а остальные спаслись. Незачем тянуть их за собой на дно.
Эльма удалился в каюту. Николас снял сапоги и подвернул штанины выше колена. А тут не так уж и плохо! Он несколько раз окатил палубу водой из ведра. Для начала нужно отскрести хотя бы мох, наросты и вонючую слизь. Под старыми верёвками обнаружился ржавый нож. Николас почистил его и заточил. Вооружившись не только тряпкой, но и лезвием, он принялся тереть и скоблить.
Распогодилось, выглянуло солнце, играя бликами на морской глади. Ни волны! Ветер трепал волосы едва-едва. Нос уже привык к запаху и чувствовал только солёную свежесть. Тряпка чавкала мокрыми лужами, пройдясь по грязным доскам.
За бортом выпрыгивали из воды рыбы, в глубине мелькали тени китов, слышалось их таинственное пение. Настроение становилось умиротворённым, почти восторженным, каким не бывало даже после самых изощрённых медитаций. В работе отыскался приятный ритм Насвистывая, Николас то пританцовывал со шваброй, то опускался на колени и скоблил доски ножом. Вспоминались денёчки в Доме-под-холмом, где он хлопотал по хозяйству наравне со взрослыми. Как же там было весело!
Солнце уже закатывалось: далеко они уплыли, непонятно, куда. Берег скрылся из виду, хотя в ясную погоду очертания урсалийской бухты можно было рассмотреть даже с мыса северней Леннокса.
Отдраить удалось пока только палубу от гротмачты до фокмачты. Работы — непочатый край. Но у него ведь тридцать лет впереди. Да эта посудина через пару недель блестеть будет!
Николас покрутил пальцами, направляя ветроплав на ведро, тряпку и нож. Никто не запрещал ему пользоваться даром.
Привалившись к бортику, юноша уселся на чистое место на палубе и потянулся за свёртком с мечом. Раньше времени полюбоваться не было, да и возможности тоже. Если бы люди увидели его с таким оружием в руках, то вопросов он бы не обобрался.
После того случая в детстве отец ни разу не пускал Николаса в комнату деда, хотя почитать оставшиеся после него записи было бы очень полезно. А как хотелось ещё раз взглянуть на легендарный меч Утреннего всадника! Теперь Николас его полноправный хозяин.
Он аккуратно снял ткань и провёл пальцами по холодной стали клинка. Какой лёгкий! Форма такая обтекаемая, как специально под ветроплав сработана: сгущенный воздух сам оборачивался вокруг, железо отзывалось нежным звоном. У гарды незаточенное рикассо удобно легло в ладонь. Перехватываешь второй рукой и колешь остриём.
Николас провёл пальцем по режущей кромке. Всё ещё острое, даже толстенное полено перерубит с одного маха, хотя не затачивали его, поди, после смерти деда ни разу. Светился крестом тёплый камушек в навершии. Обёрнутый шершавой кожей эфес приятно щекотал пальцы.
Николас поднялся и попробовал нанести прямой удар. Верхний замах, нижняя атака. Рукоять держалась в ладони хватко, легко проворачивалась, словно клинок служил продолжением руки, пальцы с ним — единый сустав. Каждый удар точно поражал выбранную цель. Николас очертил несколько петель и со свистом рассёк воздух.
Увлёкшись тренировкой, он не заметил, как из каюты вышел Эльма и, улыбчиво щурясь, принялся наблюдать за его танцем.
— Браво! — вскричал он, хлопая в ладоши.
Николас замер и опустил клинок. Ведро, тряпка и ножик безвольно упали на доски.
— Плески и трески, ты действительно выдраил мне всю палубу? — восхитился Эльма.
— Ну, не всю... — смутился Николас, глядя на полосу, где начинали расти водоросли и кораллы. — Корона-то не свалится.
— Ох, Сальермус умрёт от хохота, когда узнает, — продолжал потешаться капитан.
Не оставляло ощущение, что его принимают за кого-то другого.
— Кто такой Сальермус?
— Ма-а-аленький белый кашалотик, — капитан показал пальцами головастика.
Николас всё равно не мог взять в толк, что его так забавляет.
— Ладно-ладно, про палубу и тридцать лет рабства я пошутил. Отделаешься и десятью, — капитан потянул его к каюте. — Трески и плески, чего ты такой смурной? Даже шуток не понимаешь!
— А-ха-ха! — старательно изобразил смех Николас.
— Идём, глотнёшь со мной рома, сыграем в покер. Победишь меня три раза подряд, так уж и быть, отвезу, куда скажешь.
— Но я не умею... в покер, — возразил Николас, но его уже запихивали в грязную и тёмную каюту.
Здесь тоже всё заросло мхом и кораллами. Даже от самого плавного движения шевелились водоросли на стенах. Николас сел на указанное место на мохнатой лавке. Капитан поставил перед ним на облепленный ракушками стол кружку и плеснул туда рома из маленького бочонка. На закуску выдал миску морской капусты и ещё одну селёдки. Пахли блюда так, что живот всхлипывал от страха и сжимался, а к горлу подступала дурнота.
— Что? Не небесная амброзия и даже не сома, да? — усмехнулся его выражению Эльма. — Ешь давай, а то голодом уморю!
Николас накрутил водоросли на ложку, как лапшу, и, заткнув нос, забросил их в рот. Вроде ничего, главное, не отравиться. Ром горчил — Николас не привык к крепким напиткам. Дома-то его элем и мёдом нечасто потчевали. А уж янтарный виски — традиционный напиток Каледонских гор, который так любили и отец, и Гвидион с Мидриром — он так и вовсе не пробовал. Сейчас Николас не жалел. Эта часть взрослой жизни ему не так уж и нравилась.
Закончив ужинать, Эльма достал засаленные карты. Николаса развезло так, что ноги не держали. Если бы не сидел, то точно бы рухнул там, где стоял. Эльма сдал и начал сбивчиво разъяснять правила. Голос его хрипел и спотыкался, Николас не улавливал смысла.
Началась игра. С третьего захода Николас уже примерно соображал, что к чему — голова-то оставалась ясной. А вот Эльма то ли играл так паршиво, то ли не везло ему почти фатально, но проиграл он с дюжину партий к ряду и всё просил реванша. В конце концов капитан рухнул на стол и захрапел.
Хмель немного выветрился. Усилием воли Николас заставил себя подняться, перетащил Эльма в расстеленную постель и укрыл одеялом. Надо же, вроде, демон, а легче с ним и веселее, чем с людьми, и в сердце так щемит. Жалко старика, который сходит с ума в полном одиночестве и не может даже привести свою посудину в порядок.
Николас улёгся на лавке и укрылся плащом, отгораживаясь от храпа и качки медитацией. Последняя мысль мелькнула перед сном: а кто же управляет кораблём, если здесь нет команды, а капитан выдаёт соловьиные трели пьяным храпом?
Утром его разбудил Эльма, деликатно закашлявшись.
— Приплыли!
— Куда? — нахмурился Николас.
— В Урсалию. Ты же вроде туда направлялся.
— Но я хотел... — он замялся на мгновение, — хотел вернуться домой. Спасти Авалор, разгромить Лучезарных.
— Э, нет, со своими людьми разбирайся сам, — печально покачал головой Эльма. — Но как соберёшься поквитаться с Мраком и его приспешниками, зови. Мы все на твоей стороне.
Он легонько ударил кулаком по плечу Николаса. Тот вскинул брови. Что за Мрак? Что за...? Казалось, после учёбы у Гвидиона он всё постиг, а стоило ступить за порог, как на него свалилось столько загадок, что голова шла кругом. Как их разгадать, возможно ли найти мудреца, который всё объяснит, чтобы не чувствовать себя таким потерянным и одиноким, как капитан корабля-призрака в бескрайнем океане?
— Поторопись, светает. Если нас заметят, туго придётся тебе, а не мне, — напомнил Эльма. — И спасибо, что почтил старика. Я уже и забыл, как с молодёжью весело. Ну, ступай же!
Капитан обнял его на прощание и подтолкнул к выходу. На улице в сизых сумерках клубился туман настолько густой, что не было видно даже собственных ног. Ориентируясь только с помощью ветроплава, Николас добрался до дымного трапа. Куда тот спускался, одному Эльма было известно. Николас сделал несколько шагов по косому настилу, а там ноги нащупали твёрдый камень. На вершине неподалёку догорал маяк в ожидании, когда станет совсем светло.
Николас обернулся к кораблю. Фигура Эльма вырисовалась на носу. Он махал рукой и кричал:
— Удачи, Вечерний всадник! Зови, мы все за тебя!
Все — это кто? Демоны что ли? Зачем? Может, он и правда подкидыш?
Николас затряс головой, отгоняя наваждение, а когда обернулся, фрегат вместе с капитаном растворились в утреннем тумане. Первое самостоятельное столкновение с Горним миром выдалось очень странным.
Глава 9. Отравленный колодец
1563 г. от заселения Мунгарда, Урсалия, Лапия
Ещё не прогретый весенним солнцем воздух заполнил легкие. Николас бросил беглый взгляд на подёрнутую дымкой морскую гладь. За горизонтом остался родной остров, дом, близкие. Николас вернётся. Через каких-то пару лет. Вернётся победителем, и тогда отец будет гордиться им.
Впереди ждала суровая и негостеприимная Лапия, холодный край на самом севере Мунгарда. Язык не поворачивался назвать несколько десятков захудалых городишек, вблизи которых селилось большинство лапийцев, страной. Зимой спасаться от голодных волчьих стай было гораздо легче вместе, чем порознь. Да и волки были отнюдь не самыми ужасными врагами людей.
Каменистая тропинка вела между утёсами по самому краю пропасти. В тумане ориентироваться приходилось почти наощупь. Туда, к маяку, храму Повелителя вод Фаро, который строили раньше в каждом портовом городе. Только тут он остался домом своего старого бога, и возможно в Норикии тоже сохранились такие.
Влажные камни выскальзывали из-под сапог, держать равновесие с тяжёлым тюком на плече удавалось только благодаря тренировкам, а помогать себе ветроплавом не хотелось. Может, это свободная земля колдунов, но и здесь выдавать себя не стоило.
Когда Николас выбрался со скалистого берега, на севере показалось плато Полночьгорья, сверкающее ледниками. На юге пологими волнами тянулась гряда холмов. Весна приходила в Лапию значительно позже: в тенистых ложбинах ещё лежал талый снег. Вершины покрывал густой верещатник, подозрительно похожий на тот, что рос у Дома-под-холмом. Идти стало проще. Главное, не промочить ноги в лужах.
Но чем ближе Николас подходил к городу, тем острее становилось тревожное предчувствие. Дурманно пахло отводящее взгляды колдовство. А вон и кривой корень-ручка!
Николас подёргал за него, но ничего не произошло. Тени словно шептались за спиной, кто-то следил незримо, не получалось даже определить точное место. Он изучил всё пространство вокруг, но таинственный соглядатай скрывался даже от Сумеречного взора. Чутьё, конечно, надо слушать, но что делать, когда его зов такой неясный?
Николас вошёл в город. Не его дело. Просто будет начеку на случай, если демоны нападут исподтишка.
Деревянные постройки густо облепили прибрежную бухту, из труб на крышах валил сизый дымок. Ни каменной ограды, ни даже частокола здесь не наблюдалось. Из-за близости Червоточины в Нордхейме в северных землях обреталось очень много демонов. Сколько бы люди ни пытались закрыться от них стенами, те исчезали за ночь. Их губило колдовство демонов, которые могли и сторожей усыпить, и брёвна растащить за несколько часов, и даже кладку разобрать. Выживали на границе людских владений лишь благодаря помощи Сумеречников. Теперь их нет, но этот самый северный из городов Мунгарда ещё стоит. Интересно, на сколько лет его хватит?
Николас миновал первые дома, маленькие, одноэтажные. На отшибе явно селились бедняки. Сушилась на верёвках одежда, а на открытых террасах висела продетая через нить треска. Очень много трески. Рыбный запах витал повсюду.
Улицы были стройные и широкие, места между жилищами достаточно для маленьких огородов или садов. Мостовые чисто прибраны, хоть и смотрелись скромнее, чем в авалорских городах. Люди только-только просыпались и выходили во двор по хозяйственным нуждам. Все с удивлением оглядывали чужака, тревожились даже. В порту странников обреталось много, а вот со стороны гиблого Полночьгорья являлись только демоны.
Николас скинул с головы капюшон и спросил у сонно потягивавшегося на пороге своего дома дородного мужчины:
— Добрый мастер, не подскажете, где здесь коня купить можно?
Тот продрал глаза, словно впервые его увидел, и затрясся:
— Т-т-там. В ратуше. У б-б-бургомистра.
— Благодарю! — Николас учтиво склонил голову.
Ратушу отыскать проблем не составило: сложенная из красного кирпича, с медным шпилем наверху, она грозно возвышалась над деревянными домами и была заметна даже с окраины. Все большие улицы вели на широкую площадь перед ней.
Вокруг стояли пустующие пока ряды деревянных прилавков. На домах по периметру площади висели разнообразные вывески: там сапог, тут платье и штаны, ножницы и бритва, чеснок и петрушка, мебель, фигурки животных. Жареная утка — явно трактир в большом трехэтажном здании. Оно выглядело строже, чем остальные, и соседствовало с коновязью. Видно, здесь и постоялый двор имелся.
В центре площади на небольшом возвышении стоял позорный столб с колодками по бокам для публичных наказаний.
На Авалоре единоверцы подобные зрелища запрещали. За более-менее серьёзные проступки людей судили Лучезарные, за закрытыми дверями дворцов своего ордена. Публично казнили исключительно "колдунов". Мелкие тяжбы решались судьями на местах так, что об исходе знали только близкие родственники и друзья.
