— Хорошо, умеешь ты уговаривать — обсудим что-нибудь другое. Осень, например, — примирительно улыбнулся Вадим. И получил в ответ благодарный взгляд:
— Нет, ты не подумай плохого, просто Лика не тот человек о ком стоит говорить. Есть более примечательные личности.
— Кто, например?
— Ты, мама...
— Папа?
— Да, и папа, — вздохнув, отвернулась к окну. Вадим рассмеялся:
— У меня возникло чувство, что я разведчик. У тебя есть какая-то тайна, и я тебя пытаю с целью ее выведать.
И по взгляду девушки понял, что не далек от истины:
— Действительно есть какой-то неведомый мне секрет?
— Вадим, я не готова обсуждать эту тему, тем более, что секрет не только мой.
— Но и отца? У вас договоренность: ни слова врагу! — шутливо заметил мужчина. — Но я не враг, Маша, — и качнулся к ней. — Тем более своей очаровательной племяннице и брату. Однако и изображать агента 007 не буду, не мое амплуа... Как думаешь, выпишут тебя?
— Не знаю. Хотелось бы еще дома побыть, пока вы гостите.
— Ну, что ты выкаешь, Маша? Договорились же. И не огорчайся, мне пока нравиться гостить, так что уезжать в ближайшее время не собираюсь, еще повеселимся, устроим налет на магазины и рестораны. В кино сходим — сто лет не был в кинотеатрах. Немного изменим режим дня: буду забирать тебя после института и катать по Питеру. В казино хоть раз была?
— Нет.
— Предлагаю восполнить пробел в знаниях и посетить сегодня казино. Как предложение?
— Особого желания нет, — пожала плечами. — Но и возражений тоже.
— Договорились. Значит, после поликлиники едем в бутик за шикарным платьем и вечером поражаем аборигенов своей неотразимостью!
— Вы шутите! — рассмеялась девушка.
— Нет, я тебя завлекаю, — улыбнулся и Греков.
— Как рыбу в сети.
— Ага, а потом съем.
— Вы кровожадны?! Можно я в родительской клетке посижу?
— До пятидесяти лет? Не могу позволить. А кто потешит мое мужское самолюбие? Представь завистливые взгляды игроков, когда мы будем входить в фойе казино. Такая грация с каким-то стариком!
— Ты все шутишь! Никакой ты не старик, да и я для грации слишком угрюма. В маму, мне дома больше нравиться, чем на тусовках.
— Замечательно, но дома ты насидишься после моего отъезда, а пока я в Питере изволь веселиться. А то, что ж я буду вспоминать длинными холостятскими вечерами на чужбине?
— Сидя у камина с бокалом элитного вина? — хитро прищурилась Маша.
— Да, забытый, печальный, с таким же как я, одиноким бокалом давно забытого и старого вина, — в притворном огорчении вздохнул Вадим, — какого-нибудь перно одна тысяча семисотого года.
Маша рассмеялась:
— Не верю!
— А вы Станиславский, мадмуазель?
— Всего лишь, Мария Грекова. Но мне достаточно. Главное ведь не кто ты, а что.
— Интересно. И что ты?
— Человек, надеюсь — личность. В свое время была гадкой девчонкой, каюсь, но время превалирования эмоций прошло, и наступил вдумчивый штиль. Характер подвергся шлифовке, взгляды и действия корректировке. Не скажу, что мне было приятно признать себя пустышкой и попытаться что-то исправить, но удалось. И я горжусь своим достижением.
— Какие ломки ради ... а ради чего? Вернее, что послужило их причиной?
— Один очень не красивый поступок. Не то, чтоб мне было стыдно за него... Тогда — нет, я была уверена в своей правоте, а потом... Папа великий воспитатель. Он преподал мне урок дальновидности, показал, что не все то белое, что бело, и не все черное, что темно. А еще показал, что у каждого действия есть последствие и порой такое, о чем мы и не подозреваем, не предполагаем, хоть порой и тщательно просчитываем варианты, но итог бывает, противоположен задуманному финалу.
— Мудро, — посерьезнел Вадим.
— Да. Теперь я всегда думаю, прежде чем делаю, стараюсь не торопиться с выводами. Правда терпимости от этого не прибавляется, но может, с годами и ее будет хватать? Тем более живой примет перед глазами — мама. Она всегда ровна и не спешна в суждениях, а терпение у нее поразительное. И понимание беспрецедентное. А раньше мне казалось это не достоинства, а недостатки, и она нетерпима, а заморожена. Живет в своем мире, в домике -кухне. Помните, как в детстве играли: я — в домике, я — в домике! Вот и мама также, закроется и плевать ей на нас, на весь мир, только не трогайте. Поели, уроки выучили? Идите, гуляйте. Я обижалась, даже одно время думала, что она пьет. Сидит на кухне и тупо накачивается вермутом или водкой. Но спиртным от мамы не пахло, и бутылок в доме не прибавлялось.
— Чтоб напиваться, нужен повод, а чтоб каждый день — очень веский, например — апокалипсис всей жизни.
— Повод-то как раз был, — протянула задумчиво Маша.
— Какой позволь полюбопытствовать?
Девушка долго молчала, глядя перед собой с таким видом, словно машина несла ее напрямую в прошлое, в те дни, когда радости, видимо, было мало, а вот печалей и бед — больше, чем достаточно.
Странно, что Вадим о том не знал. Впрочем, последний раз они встречались с Егором довольно давно, и разговор вышел смятый, в сутолоке и спешке. Дежурные фразы, пара пустых новостей и один пошел направо, другой налево, пообещав встретиться вечером. Но встречи не произошло. Поздравления с Новым годом тоже не в счет: как дела? Хорошо. Здоровья, удачи. И тебе. Детям привет, Вере отдельный, пламенный. И тебе от всей семьи...
— Тогда много случилось. Долго рассказывать. Главное, что после бабушка ушла в монастырь.
Вадим чуть не въехал в бампер впереди идущего БМВ от неожиданности:
— Стоп, она же умерла, Маша!
— Ничего подобного, если брать физический план. Сейчас может и правда, умерла, не знаю, а тогда, лишь для нас и мира. Необычное решение, удивительное для бабули. Она ведь педагог и законченный атеист. А вот решила уйти в монастырь, и ладно б куда-нибудь в области. Нет. Суетно здесь, сказала. Собралась за сутки, поцеловала нас и отчалила в неизвестном направлении.
— Зачем? Что за трагедия у вас произошла? .. И я не знал.
— Это были наши проблемы, чисто семейные. А почему бабушка приняла столь странное решение? — девушка покосилась на Вадима и вздохнула. — Сказала: будет молиться за Иру.
`Вот как'? — лицо Вадима застыло, руки сильней сжали руль.
— Потом постепенно все наладилось. Мама, правда, так и не простила бабушку, посчитала ее уход предательством, блажью. Считает ее мертвой. Но нас стала замечать. Сейчас я ей даже благодарна за ее отстраненность. Она нас к самостоятельности приучила. Не лезла в наши детские проблемы, и мы научились решать их сами.
— Не думаю, что твоя обида на мать прошла, слишком грустно ты излагаешь концепцию ваших отношений.
— Возможно, — согласилась девушка. — Но это обида не на ее холодность и невмешательство в нашу жизнь, а на себя. Я другая, не могу, как она, порой даже не понимаю и не приемлю ее отношение к определенным моментам. Но это моя проблема, не ее.
— Что же у вас произошло?
— Давай не будем сейчас об этом? Позже Вадим.
— Хорошо. Вижу, тебе не приятна тема.... Сюда сворачивать?...
Они вернулись домой около трех, и еще у двери поняли, что Ярослав дома, а Вероника, скорей всего нет: в квартире, с удалым размахом, пировали рокеры. Маша, хмуря брови, открыла дверь и оглохла на пару минут. Вадим еле сдержался, чтоб не зажать уши руками, спасая перепонки.
— Веселится, братец, — недовольно буркнула Маша и вихрем понеслась в комнату Ярослава. Вадим настроенный более благодушно, поспешил за ней, чтобы спасти юношу от сестринского гнева, и возможно аппаратуру от серьезной поломки. Судя по виду девушки, настроена она была решительно не только по отношению к брату, но и к его музыкальным пристрастиям. Однако, дойдя до распахнутой настежь двери, из которой ухало и выло, так что подпрыгивали жалюзи в зале напротив, Маша остановилась и застыла, открыв рот. Вадим заглянул в комнату через ее плечо и не сдержал смешка: Лика импровизировала на пылесосном шланге вместо гитары, а Ярослав, изгибаясь в экстатических ломках напротив нее, изображал солиста — орал нечто замысловатое в гантель, что заменила ему микрофон.
— Занятный дуэт, — хмыкнул Вадим. — Будущий Кипелов и Кормухина! Таланты!
Маша одарила Грекова непонимающим взглядом и, шагнув в комнату, вырвала шнур из розетки, пнула от переизбытка чувств по колонкам. Те издали хриплое `бемс-с' и смолкли. Неудавшиеся рокеры удивленно уставились на гостей.
— Ой, — издала Лика и попыталась спрятать использованный не по назначению шланг от пылесоса за спину. Ярослав же пошел в наступление на сестру, прикрывая девушку.
`Молодей, мальчик: лучшая защита — нападение', — хмыкнул Греков и направился на кухню, чтобы не смущать молодежь своим присутствием. Но на минуту остановился на полпути, услышав столь замысловатую речь, что в пору было ее записывать, как народный фольклор.
— Ты чё, коза, совсем оборзела?!
— Рот закрой, придурок! Вечером все родителям расскажу!
— Ябеда-карябида! Я тоже найду, что родокам сказать. Про тебя! Ишь борзая какая!
— Замолчи! А ты что уставилась?! Твое место где?! А ну, вон отсюда!...
Вадим зашел на кухню и прикрыл дверь, чтоб не слышать Машиных тирад. Уничижительных, и тем неприятных для него. Хотя и обращалась племянница не к нему...
Девушка влетела в кухню, в рекордные сроки закончив прения. Мазнула злым взглядом по равнодушному лицу Вадима и бросила:
— Извини.
Принялась продукты из пакета выкладывать.
— Ничего страшного, — кивнул мужчина, взял яблоко с вазы и сел за стол. — Смотрю не любишь ты рок, а Лику и подавно — ненавидишь.
— Много чести!
— Что так?
— Некого ненавидеть. Подобие человека, пародию на личность? Увольте. Пусть сначала кем-то станет, чтоб удостоится любви или ненависти.
Вадим прищурился и захрустел яблоком, обдумывая услышанное.
— Я думал, что проявление данных качеств зависит от проявления достоинств или недостатков характера, а не признаков зрелости личности.
— Лика ненормальная.
— Это диагноз, твое мнение или желание?
— Совокупность.
— Тогда ты должна проявлять терпимость к убогой...
— Только и делаю, что проявляю! — скривилась девушка.
Вадим отложил надкусанное яблоко: аппетит пропал.
— Столь явная ненависть должна иметь веские причины...
— Более, чем веские! Глобальные! Монументальные!
— Поведаешь?
— Долгая история, — сникла Маша.
— Это я уже слышал. Все о чем ты не хочешь говорить относиться к долгим историям, а мы, кажется, опаздываем, да? Или боишься, что я засну, пока будешь излагать?
Девушка умоляюще посмотрела на мужчину. Тот хмыкнул, соглашаясь, встал:
— Пойду общаться с племянником. Поддержу покалеченную в борьбе за светлые рок-идеалы, личность. А ты примерь платье. Вечером идем в казино, отмечать твое возвращение в Alma Mater, не забывай.
— Не сегодня, лучше в выходные.
— Хорошо, — улыбнулся, хитро щуря глаза. — Это я сговорчивый или ты умеешь уговаривать? Кстати, или совсем некстати... фамилия у Лики?...
— Цезарева, а что?
— Так, — пожал плечами, и вышел.
— Досталось? — улыбнулся взъерошенному Ярославу, протягивая ладонь. Тот пожал, скорчив неопределенную рожицу:
— Да, ну, коза, замучила со своим дерганьем. Лику вон напугала.
— Ничего.
— Как раз — дофига! Проблем теперь будет, сеструха наверняка настучит мамане.
— Пожурят да перестанут. Первый раз?
— Да мне-то что? Мне на их недовольство, как и на сеструхино, фиолетово в ромбик. Лику жалко.
— Что она такого сделала, чтоб ругать? Не думаю, что твои родители проявят недовольство...
— Маманя накажет, сто процентов.
— Розгами? — усмехнулся Вадим, совершенно не понимая причины озабоченности парня. Дело, по его мнению, и трех слов в диалоге не стоило, а столько фраз и мыслей уже образовали, что в пору импровизированный рок-концерт, к трагедии причислить.
Парень вздохнул, с осуждением глянув на мужчину:
— Ничего вы не понимаете, дядя Вадим. Машка обязательно скажет, характер у нее вредный, занудный. А мамка обязательно Лику накажет, она ей и меньшего не спускает. Лишит премии, а девчонка и так копейки считает.
— Слышал я про ее `колоссальную' зарплату.
— Вот и представьте.
Вадим задумчиво посмотрел на Ярослава:
— Уверен?
— Сто процентов. Говорю же.
— Тогда давай искать выход, если конечно хочешь Лике помочь, сохранить доход.
Парень поморщился, почесал затылок и выдал:
— На себя возьму, мол, заставил.
— Что заставил? — хмыкнул Греков. — Рок-гитариста парадировать?
— Ага. Скажу: репетировал, другой пары для дуэта не было.
Вадим еле сдержал смех, представив Ярослава излагающего свою версию отцу и матери, их лица, недоуменные взгляды.
— Не думаю, что ты поможешь девушке, изложив столь бредовую версию родителям.
— Думаете, не проникнуться?
— Угу. Что-то подсказывает — мимо.
— Тогда — не знаю, — искренне расстроился парень.
— Есть одно предложение, — Вадим вытащил бумажник из кармана пиджака. — Компенсируем Лике возможную потерю самостоятельно. В обход родительского бюджета.
И протянул Ярославу сто долларов. Тот отшатнулся:
— Да, вы что, дядя Вадим, не возьмет она.
— Уверен?
— Как в себе.
— Уже давал?
— Ну, — замялся.
— Значит, плохо давал. Учись давать так, чтоб не отказывали даже бессеребрянники.
— Да не умею я, — сдвинул брови на переносице парень.
— Самое легко сказать — не умею. Ты мужчина, значит должен уметь все, а что не умеешь — учись. Бери, — сунул ему в карман купюру. — Сходи с девушкой для начала в кафе, потом в магазин, набери деликатесов и напросись в гости, чай попить или на кота посмотреть.
— Нет у нее кота.
— Значит, на портрет любимой бабушки.
До юноши, наконец, дошло, и он заулыбался:
— А вы стратег, дядя Вадим.
— Угу, старый ловелас. Пока в отпуске делюсь опытом. На кафе, — протянул пятьсот рублей.
Ярослав замялся в нерешительности, и выдал гениальное:
— В долг.
— Угу. С первой пенсии отдашь, — улыбнулся Вадим, и, одарив парня насмешливым взглядом, вышел из комнаты: `В долг'! С вашего долга слишком большой процент накопился. Жизни не хватит расплатится...
Вадим зашел в отведенную ему комнату, плотно прикрыл дверь и достав телефон из кармана, набрал нужный номер:
— Костя?
— Не-а. Золотая рыбка, — весело фыркнул в трубку Уваров. — Чего надобно старче?
— Найди Шехову Аделаиду Павловну. Два или три года назад она ушла в монастырь.
— Найду и что? Кто меня в женский монастырь пустит?
— Меня пустят, ты главное найди старушку.
— Ща, запишу... Шехова? Это родительница мадамы?
— Угу.
— Понятно. Странно, что я не знал о том, что она жива... Что еще?
— Мне бы информацию еще по одному человечку. Девушка Лика. 23 года.
