Проклятье багровых снов

— Не уверена, что именно демон. Да и не все так просто...

— Эльчи, — язык ворочался с трудом и поэтому имя древней нечисти получилось произнести как-то невнятно. — Мерген предупреждал Тенгира о том, что его тело может занять дух — эльчи.

— Эльчи, эльчи? Нет, не припомню. — Софья Михайловна задумалась. — Каждый народ по-своему называл этих тварей. Кого из них имел в виду Мерген? Сейчас сказать это не возможно.

— А разве есть какая-то разница? — удивилась Катя. Она забралась с ногами на широкий стул с массивными подлокотниками. Ник быстро кинул взгляд на подругу и поразился насколько малахитово-зеленая, в мелкую травянистую крапинку обивка мебели гармонировала с изменившими глазами девушки. Парню всегда нравилось сочетание темно-зеленого и черного, а в Кате сейчас преобладали именно эти два цвета, черное платье и волосы и малахитовые глаза.

— Что вы, молодые люди, говорите такое? — всплеснул руками бабушка. Пепел с сигареты упал на белоснежную скатерть в нескольких сантиметрах от пепельницы. Пожилая женщина недовольно покосилась на серый ляпок и небрежно сдула его на пол. — Просто поражает невежество современной молодежи! — возбужденно продолжила она. — Даже ты, Катя, в таких элементарных вещах не разбираешься.

Темных сущностей, которые могут вселяться в человека, много. Они обладают различной степенью вредоносности и разумности, по-разному влияют на человека-носителя и чувствительны к различным формам магического воздействия. Демоны — существа сильные, с ними труднее всего справиться. Они достаточно разумны, во всяком случае, хитры. Я не думаю, что Никита одержим демоном. Эта тварь не стала бы так явно демонстрировать свое присутствие, и изменения, происходящие с вашим другом, вы бы заметили значительно позднее.

Скорее всего, мы имеем дело с одним из низших духов — в христианстве их называют бесами, иудеи знают как шедим. У большинства из них отсутствует разум, ими движет голод, а питаются они отрицательной энергией или жизненной силой людей. Паразиты, одним словом. Сущности это не материальные, поэтому получить пищу они могут, только вселившись в тело человека и подчинив его душу. С ними справиться легче, но и здесь не все так просто. Довольно часто эти духи связаны с определенными артефактами, которые в далекой древности умели создавать маги специально для этой цели. На подобный артефакт похоже кольцо, которое надел ваш бедолага-хан. Но, возможно, что кольцо только ключ, открывающий дверь духу. Во всяком случае, я на это надеюсь. Иначе вам придется его найти и уничтожить. Без этого с духом не справиться.

Прежде всего, нужно определить характер духа, чтобы выбрать соответствующие средства для его изгнания. Для того, чтобы провести обряд, необходимо погрузить человека в сон.

— Сон? — сглотнул Никита, который убедившись в том, что Катина бабушка действительно понимает его проблему, уже успел мысленно попрощаться с Тенгиром и своими кошмарами. — А может не нужно сон, а? Как-то не очень хочется...

— Без этого, к сожалению, не обойтись.— Софья Михайловна докурила сигарету и теперь отстраненно изучала маленький коричневый бычок в пепельнице. — Дело в том, что душа человека неоднородна. Низшая душа, ее еще называют животная душа, душа плоти, управляет жизненно важными функциями тела. Она злых духов не интересует. Высшая душа — это сознание человека, иудеи ее называют руах, а древние египтяне знали как ка. Вот она-то и интересует беса, который к ней присасывается как пиявка. Но, когда человек бодрствует, эти два уровня души постоянно находятся во взаимодействии и так переплетены, что разделить их невозможно. Тем более, что душа бодрствующего человека активно противодействует любому постороннему вмешательству. Поэтому духи вселяются в человека, тогда, когда он находится в бессознательном состоянии, чаще всего во сне, если, конечно, не использован артефакт-ключ. Провести диагностику и определить сущность духа тоже можно только в таком состоянии. Если уважаемый Никита категорически не хочет спать, то придется его хорошенько ударить по голове, чтобы он потерял сознание на время, достаточное для проведения обряда. Так что, молодой человек, будем Вас по голове бить или все же поспите? Сны ваши, конечно, весьма неприятны, но это только сны, а вот рассчитать нужную силу удара довольно сложно. Если вы очнетесь раньше, обряд будет прерван, и придется начинать все сначала.

— Хорошо, — недовольно буркнул Ник, раздраженно думая о том, что его мнение, похоже, не имеет никакого значения. Спать жутко не хотелось, достали кошмары, страшила очередная встреча с Тенгиром, и вообще не хотелось обнажать свои страхи ни перед Катиной бабушкой, ни перед самой Катёной. Никита помнил насколько беззащитным и подавленным он бывает после сна. Это состояние он предпочитал переживать в одиночестве.

— Вот и замечательно, — пожилая женщина встала и указала Никите на кожаный диванчик, стоящий у стены. — Можете устроиться там.

— Я не смогу так уснуть, — покачал головой молодой человек. — Вероятнее всего, я сейчас вообще не усну.

— Ну, это уже не ваша забота, уснете, как миленький, уснете.

Ник, чувствуя себя как никогда глупо, улегся на диван и скрестил на груди руки. Прямо перед лицом на стене висела картина, изображающая сцену из жизни древнего Египта. Фараон сидел на своем троне, а подданные учтиво склонились перед ним. Взглянув на изображенные фигуры, Ник сам себе напомнил мумию и спешно сменил позу, перевернувшись на бок, и попытался закрыть глаза.

— Ну, что ж, приступим... Нет-нет, глаза закрывать пока не нужно. — Софья Михайловна открыла книжный шкаф и достала золотой портсигар, приютившийся между Философским энциклопедическим словарем и "Теорией магии" Анри Папюса.

Присев на стул рядом с диваном, бабушка достала из портсигара длинную темную сигарету, и комнату заполнил ароматный дым, в котором чувствовались нотки корицы и вишни. Никита заворожено наблюдал, как струйки дыма закручиваются в замысловатые спирали, напоминая то узоры на морозном стекле, то арабески из древних книг. Постепенно дым принял знакомый красноватый оттенок, в котором багровыми исками вспыхнули глаза ворона, и сквозь темную и душную мглу сна донеслось раздраженное: "А ты здесь откуда, тварь!? А ну пошел вон, попугай драный!", и реальность окончательно растаяла в кровавом тумане.

Тенгира разбудили возмущенные голоса. Смысл разговора не доходил до затуманенного похмельем сознания, но резкие звуки, проникая в небольшое оконце, долбили по голове не хуже кузнечных молотов. Хан зло зарычал, и голоса смолкли. Хотелось вновь уснуть, погрузиться в мягкое, темное и уютное небытие, но это не удалось. Сон сбежал, растворившись в тусклом свете хмурого осеннего утра.

Тенгир открыл глаза и сразу же пожалел об этом: бревенчатые стены горницы заходили ходуном, и к горлу подкатила тошнота. Он вчера опять изрядно перебрал хмельной браги, впрочем, теперь это стало ежедневной традицией. Слава Эрлику, способность напиваться до бесчувствия он еще сохранил, вот только и похмелье никуда не делось. Лежать и думать о чем-то было тошно, и хан попытался встать. С третьей попытки ему удалось сесть на лежанке и хоть как-то остановить безумную пляску стен. Он сфокусировал взгляд на том, что валялось на полу. Это был иссохший труп девушки — то, что осталось от его вечернего развлечения. Тенгир даже не воспользовался ей, как женщиной: девка оказалась слишком строптивой, визжала и царапалась как бешеная кошка, поэтому пришлось утихомирить ее с помощью кольца. Но хан не жалел, его теперь мало интересовали женщины, хорошо хоть хмель действовал по-прежнему.

Тенгир прикинул, удастся ли перешагнуть через труп, чтобы добраться до бадьи с водой, но решил не рисковать и, морщась от головной боли, крикнул:

— Эй, кто-нибудь!

Голос с похмелья звучал сипло и невнятно, но дверь почти сразу же открылась, и в горницу шагнул один из рабов. Новенький. Хан вспомнил, что вчера отряд его слуг пополнился еще одним мертвецом. Дурак! Рискнул вступиться за девку. Нет бы, был желторотый, помешанный на любви юнец, а то ведь солидный мужик, опытный и, вроде бы, преданный воин. Тенгир его знал давно, еще по совместным набегам на хазар. Далась ему эта девчонка, что других баб, что ли, мало? Хану было, в общем, все равно, какую брать, но за подобную наглость следовало наказывать. Вот теперь пусть служит уже мертвым. Хан скривился — звук своего голоса был противен — и через силу промычал:

— Убери эту падаль и скажи Кроку, пусть принесет мне похмелиться.

Мертвец кивнул, подхватил тело девушки и, жизнерадостно скаля зубы, выволок его за дверь.

Тенгир тяжело вздохнул, общаться с этими тварями было противно, а живые к нему не заходили, вот, разве, только Крок заглядывал, да и то по приказу. Попрятались у местных, трусливые тараканы, поговорить и то не с кем. Покачиваясь, хан побрел к бадье, стоящей в углу. Надо умыться, может, тогда полегчает. Он наклонился и с привычным уже отвращением уставился на свое отражение. Из темной воды на него смотрело чудовище: красные глаза под нависшими дугами бровей, широкий нос с вывернутыми ноздрями, желтые клыки, выступающие над толстой нижней губой, серая морщинистая кожа, покрытая мелкими чешуйками. Красавец! Хан давно уже проклял тот день, когда он решил надеть кольцо, но даже мысль о том, чтобы его снять приводила в ужас и бешенство. Руки Тенгира с черными загнутыми когтями вцепились в края бадьи так, что дерево захрустело. Хан зло зарычал и с яростью ударил кулаком в ненавистную морду, смотревшую на него из воды. От удара вода выплеснулась и хлынула на босые ноги ледяным водопадом. Вот и умылся! Хан раздраженно плюнул и отвернулся от растекшейся по полу лужи. Думать о том, во что он превратился, не хотелось. Тенгир сунул мокрые ноги в сапоги, надел бешмет и снял со стены меч. Меч был хорош: хищное, слегка изогнутое лезвие дремало в кожаных, окованных серебром ножнах, а рукоять украшали голубые камни и накладки из бирюзы. Новый меч следовало бы освятить, дав ему испить крови врага, но все не подворачивалось случая. Хан ласково провел пальцами по рукояти и прицепил свое сокровище к поясу. Этот меч подарил ему один купец, прибывший в город вскоре после его захвата Тенгиром. Он был очень напуган, этот заморский гость, и хотел откупиться богатым подарком, чтобы страшный демон отпустил его с миром. Хану подарок понравился, и он не стал задерживать купца. А зря. Больше купеческие караваны в город не заходили.

Услышав скрип открывающейся двери, Тенгир проворчал:

— Где ты шатался, Крок? Или за брагой на тот берег плавал?

Он резко повернулся и с удивлением увидел вместо Крока Мергена с неизменным вороном на плече.

— Ты? А где же Крок? Я же его звал, а не тебя. — Хан чувствовал, как от злости начинает сводить челюсти.

— У нас проблемы, хан. — Мерген мрачно взглянул на Тенгира.

— Проблемы?! Какие еще, к Эрлику, проблемы?! Сейчас моя главная проблема — раскалывающаяся башка! Ты что, даже опохмелиться не принес, жрец?

Мерген ухмыльнулся и, молча, протянул хану кожаную флягу. Тенгир взял и с сомнением понюхал: в ноздри ударил пряный запах трав.

— Что это за гадость?! Я же просил брагу, или хоть пиво. Хотя здешнее пиво — то еще пойло.

— Пей, хан! — Жрец, успокаивая, погладил ворона, который начал зло топорщить перья и шипеть. — Это гораздо лучше браги и поможет тебе справиться с похмельем.

Тенгир с сомнением хмыкнул и начал пить. Действительно, с первыми же глотками головная боль прошла, руки перестали дрожать, а теплая волна, прокатившаяся по телу, смыла противный озноб.

Хан облегченно вздохнул и более спокойно спросил:

— Ну, что еще за проблемы? Или ты опять пришел говорить о кольце?

— Нет, Тенгир, — жрец покачал головой, — теперь этот разговор не имеет смысла. Ты уже никогда не станешь человеком. Эльчи захватил твою душу, он получил слишком много жертв, и тебе с ним не справиться.

— Я не хочу слушать об этом! — Тенгир чувствовал, что его охватывает бешенство, в глазах заплясали багровые искры, а по подбородку с клыков потекла тягучая слюна. Но он сдерживал желание разорвать наглого жреца в клочья: хан все еще надеялся, что рано или поздно он решится снять кольцо, и тогда колдун ему поможет. А еще Тенгир панически боялся ворона, что-то страшное и непонятное было в этой птице, и хану казалось, что, как только Мерген погибнет, ворон утащит в своих когтях его душу в логово Эрлика.

— Я пришел говорить о другом. — Жрец успокаивающе поднял руки. — Речь идет о святилище Эрлику, которое ты приказал построить.

— Святилище? Что с ним-то не так? — Хан с недоумением поднял брови.

— Дело в том, хан, — Мерген явно с трудом подбирал слова, опасаясь новой вспышки ярости, — что на выбранном месте растет березовая роща... Это не простая роща... Там местные поклоняются своим богам, совершают обряды... Это керемен, священное место, хранимое духами предков.

Тенгир оскалил клыки и презрительно бросил:

— Да, плевать, что там такое! Меня не интересуют ни эти людишки, поклоняющиеся каким-то гнилушкам, ни их никчемные боги. Я же приказал вырубить рощу! Почему до сих пор не исполнен приказ? За это отвечал Крок. Где он?

— Не один из местных не поднимет руку на священное дерево, и здесь не помогут ни угрозы, ни пытки, ни казни, — Жрец насмешливо и слегка презрительно смотрел на хана, проигнорировав последний вопрос.

— Глупости! Мне наплевать на эти предрассудки. Они посмели ослушаться моего приказа вырубить рощу? Хорошо! Не хотят рубить живыми, будут рубить мертвыми. Идем! Я разберусь с этим.

Хан шагнул к двери, но, вспомнив что-то, вернулся вглубь комнаты, взял с лавки шлем, захваченный им в первой схватке, и, надев его, вышел на улицу. Последнее время Тенгир не покидал дома без этого шлема с полумаской-забралом, скрывающей большую часть его лица. Он и сам не мог бы объяснить, что заставляло его так поступать. Может, что-то человеческое все же осталось в душе Проклятого, и он не хотел, чтобы люди видели его таким, каким он стал?

Хан ожидал увидеть толпу просителей или, хотя бы, старосту Учана. Но у крыльца топтались только мертвецы, сразу же заковылявшие к своему повелителю. Кто бы знал, как Тегиру надоели эти тупые, безмозглые уроды, везде таскавшиеся за ним, с каким трудом удалось заставить их не лезть, хотя бы, в дом. Оглядев пустынную улицу, хан хмыкнул: "Трусливые тараканы, разбежались по щелям" и направился к городским воротам. В воздухе явственно воняло гарью. По обочине утоптанной, выложенной деревянными плахами дороги торчало несколько обгоревших срубов, два из них еще дымились. Тенгир, ничего не помнил, но, видимо, он опять спьяну развлекался. Хорошо, хоть свою избу не поджег как прошлый раз, а то снова пришлось бы искать себе дом, а он уже привык к этому.

Хан размышлял над странностями людей. Вот ведь, боятся его до мокрых портков, а не оставляют попыток убить. Дурни! Никак не поверят, что он теперь бессмертный, ни стрела, ни меч его не возьмет. Сколько уж раз пытались. Нет, с мечом, конечно, к нему подойти никто не рискнул, стреляли из-за угла из лука. Стрелы вспыхивали и сгорали черным пламенем, едва коснувшись хана. Стрелков находили рабы (то ли по запаху, то ли еще как, хан не задумывался) и притаскивали на расправу, а Тенгир заставлял мертвецов жрать этих придурков живьем. Мертвые воины в пище не нуждались, но не могли противиться приказу, поэтому давились, но жрали. Несмотря на то, что на это зрелище сгонялись все жители города, покушения не прекращались. Хана это даже забавляло: хоть какое-то развлечение. Как-то Тенгир спросил жреца, есть ли человек, способный его убить. И Мерген, на мгновение задумавшись, ответил: "Конечно, такой человек есть. Этот человек — ты сам". Как же смеялся тогда Проклятый!