Черное и черное

Она переместилась за спину рыцаря и тихо сказала ему:

— Ульрих, пожалуйста, позволь мне попросить его еще раз.

Тот уступил.

Все еще стоя за его спиной, она сказала, повысив голос:

— Аксель, пожалуйста, отдай мне мои вещи.

Заставляя его тело дважды повторить путь, которое оно прошло, после того как оказалось в этой комнате без них. Останавливая Ульриха, хотевшего остановить фогта, выходящего за дверь. После того, как тот вернулся и принес все, что ей было нужно, она заставила его сесть в кресло и уснуть. И забыть об этом дне.

Когда они подошли к стене, возле которой он оставил Грома, Ульрих повернулся к ней и сказал:

— Что ты с ним сделала?

— Просто попросила.

— Ты и до этого его просто просила. Он был категорически не согласен с тобой.

— А потом согласился.

— Он не согласился бы до нескольких отрезанных пальцев, а возможно и дольше. Я отлично знаю этого борова. Он только кажется рыхлым. На самом деле прочный как железо и упрямый, как осел. И что потом? Потом он просто устал и заснул?

Он как-то устало-разочарованно и тоскливо посмотрел на нее:

— Эрта, ты мне лжешь?

— Да.

— И часто ты мне лжешь?

— Сейчас — впервые.

— Я должен верить?

— Как хочешь.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем ты мне лжешь?

— Затем, что не знаю, как тебе объяснить, что я с ним сделала так, чтобы ты понял меня правильно.

— Попробуй. Бог дал тебе язык, чтобы ты могла это сделать.

— Просто заставила. Я так умею.

— Как именно?

Она молчала, пытаясь найти нужные слова. Он, смотря на нее изучающим внимательным взглядом, уточнил:

— Ты заставила человека против его воли без всяких угроз сделать так, как тебе было нужно. У нас это называется колдовством.

Она возразила его обвинительному тону:

— Ты хотел его покалечить. Я не причинила ему вреда.

— Это неважно, — раздраженно ответил он.

И тихо спросил:

— Может быть, ты богиня?

Эрта растерялась. Она не ожидала от него такого вопроса. Нет, она конечно помнила, как он смотрел на нее при первой встрече, и как она казалась ему божественным созданием. Но это было не то. Сейчас он мучительно пытался понять, является ли она самой настоящей, реальной волшебной богиней. Такого она от него ожидать не могла. Почему-то, она уже привыкла считать, что его умственные способности ничем не уступают ее, несмотря на пробелы информации и что его познавательная логика и аналитичность успешно справятся со всеми ее странностями. Но, это были не его недостатки, а ее ошибка. Иногда, она как будто забывала, что его организм не был модифицирован. И его мозг не мог объяснить ему всего, что выходило за пределы логики этого мира. Для этого у него не было ни исходных данных, ни платформы для анализа. Как же часто она ошибалась на его счет. Раньше с ней такого не случалось. Этот мужчина как-то влиял на ее. Он дестабилизировал ее, заставлял спотыкаться и ошибаться. Она не могла понять, в чем дело. Почему он оказывал на нее такое сильное влияние. Почему он вообще мог оказывать какое-то влияние на нее. На убийцу, которые не поддавались внешним влияниям.

Высокая суперэго сила, подстегивая модифицированные эго, организм и его реактивность ставила боевые качества убийцы на несколько порядков выше боевых качеств любого идеально модифицированного солдата, даже самого элитного профи. Мораль солдат не развивалась намеренно. Каждой звездной системе армия нужна была большая и послушная. У армии всегда мог появиться манипулирующий лидер. Армия могла взбунтоваться. Армия могла повернуться куда угодно. Убийцы нет. В этом плане они были статичными. У убийц не могло быть идейного лидера, они не поддавались манипулированию, у них не было пустующего морального пространства, куда могла бы закрасться даже очень тонкая психология идеологии. Убийцы нужны были затем, чтобы в случае необходимости остановить любую взбунтовавшуюся армию. Убийцы не поддавались внешнему контролю, но были контролируемыми сами собой. Они контролировали себя с самого рождения.

Мораль модифицированной не была. Развитое взрослое идеальное энергетическое топливо идеального организма убийцы — суперэго, не поддавалось искусственному воспроизводству. Этого ученые сделать не смогли. Чтобы иметь максимально полезный уровень качества, она могла развиться только естественным путем. Поэтому потенциальных убийц скрупулезно вычисляли, выслеживали, отбирали среди Живого Содружества, подбирая даже тех, кто не дотягивал до необходимых критериев, чтобы случайно не упустить прирожденного убийцу. Модбезопасность на недостаточность суперэго не распространялась, она была не нужна. Не достигнувших нужного уровня ее развития отправляли в армию. Абсолют прошедших мог быть только непогрешимым. Даже когда от них потребовалось масштабное применение генетической ошибки, убийцы балансировали на тонком лезвии границы суперэго, не переходя ее, что регистрировали научные исследования.

Моральный движок внутри совершенного организма ликвидации — убийц, не давал им совершать ошибки, не давал терять ни единого аналитического мгновения, ни мгновения боевого. Совершенная сила, которая опирается на нейро-физиологические механизмы положительной биополярности всегда сильнее любой силы, которая опирается на полярность отрицательную. Потому что она движется по эволюционному руслу реки биологии, получая от нее дополнительное ускорение, при этом убийца сражался только с врагом. Он не терял ничего. Организму недоубийцы, плывущему против течения суперэго, чтобы выполнить волю хозяина, на глубоком органическом уровне приходиться неосознанно бороться не только с противником, но и с собственной реактивностью воли биологической. Пониженная мораль всегда тормозила любого противника. У убийц таких внутренне-диверсионных тормозов не было. Поэтому убийца никогда не терпел поражений, если количество идеально модифицированных противников не превышало предельной величины.

Ей подумалось о боге. Однажды ей пришлось участвовать в обезвреживании сошедшего с ума убийцы, которого на границе заболевания успел прибрать к рукам криминальный концерн, пока тот боролся за сохранение своего разума. Они заблокировали модбезопасность. Удалить ее совсем было нельзя. Вскоре, они поняли, что совершили страшную ошибку, не поверив научным информерам. Использовать убийцу было нельзя, никак и никогда, ни разумного, ни безумного. Но, поняли они это слишком поздно. Уничтожив все преступное руководство, обезумевший убийца начал убивать все вокруг, разрушая все на своем пути, как какой-то древний стихийный бог смерти. Его тело искало свой двигатель, свое абсолютное оружие. Свою волшебную палочку. Суперэго. И не находило.

Отправили их с Нимом. Ним был для нее загадкой. У Нима была собственная непонятная мораль. Но, так как он находился в Корпусе, в его элитном подразделении, его суперэго была истинной, развитой и сформировавшейся. Корпус за всю свою историю еще ни разу не ошибся, приняв в свои ряды подделку. Во-первых, Ним не был человеком, он был живым, но не человекоподобным. Однако, в Корпусе таких было много. Ним был Другим. Во-вторых, Ним был одиночкой. По сути, одиночками в Корпусе были все. Между ними никогда не было тесной дружбы или любви. Иногда кто-то встречался, как они с Делом, иногда собирались вместе на какое-нибудь мероприятие, иногда ради какого-то дела, если убийца чувствовал другого убийцу в беде, он не раздумывая бросался ему на помощь, не теряя времени на ситуационный анализ, но, никаких связывающих отношений никто ни с кем не поддерживал. И для всех Корпус Убийц был семьей. Каждый в нем чувствовал это общее безмолвное братство. Но, не Ним. Он был слишком обособленным даже тут. Она так и не успела понять, кто он и почему он, казавшийся ей автономной ходячей звездной системой вне Живого Содружества не чувствовал себя при этом одиноким. Даже умирал он сам по себе, сражаясь сам за себя, за свою собственную внутреннюю систему.

Устранением поврежденного убийцы занялся Ним. В общем-то любого из них было больше чем достаточно для любого противника один на один, но Корпус никогда не оставлял объектам ликвидации ни единой доли шанса. Эрта была страховкой. Тогда она первый и последний раз в своей жизни видела смертельную схватку двух убийц. Маленький тонкий стремительный Ним против высокого крепкого молниеносного змея. Противники двигались так быстро, что даже ее точный взор убийцы передавал в мозг последующие движения, не успевая стереть предыдущие. Их бой напоминал искрящийся разрыв электрокабеля. Только искры были черными. Однако топливо суперэго Нима было активным и самого высшего качества. У поврежденного убийцы не было шансов. Позже, она сидела возле убитого, и не отрываясь смотрела на поверженного бога смерти, думая кем же после этого были они с Нимом. Боги жизни? Или тоже смерти, но более мощными? Что же сильнее, жизнь или смерть? Что будет, если по воле какого-то невероятного случая столкнутся две идеальные суперэго? Кто победит?

Можно ли было считать ее богом? Суперэго Ульриха была не сформировавшейся и развивающейся, но была настоящей. Он, определенно, тоже был богом, если смотреть на это в таком ракурсе. Таким же, как она. Может, эта его похожесть влияла на нее? — вдруг подумалось Эрте. Еще, он обладал отличным физическим развитием и почти совершенной техникой боя на уровне этого мира. Когда его сила сформируется окончательно, он сможет легко убивать один на один любого немодифицированного живого-врага на несколько эволюционных ступеней выше. Кроме Существа. Были ли Существа модифицированными? Были ли они живыми? Была ли у них суперэго? — много раз задавали себе и друг другу этот вопрос все разнообразные разумы живых. Задавали до самого конца, до самого конца не получая ответа. Они были невероятно сильны, невероятно мощны и смертельны. И они убивали убийц. Иногда, даже один на один. Если продолжать божественное уравнение до Существ, то убийцы богами не были. Ей больше не хотелось воспоминаний и ее мысли вернулись к мужчине, который находился сейчас рядом с ней и ждал ответа на свой вопрос.

Задумчиво глядя на него, она ответила:

— Ульрих, а что такое бог? Если это что-то, создающее миры, жизни и судьбы, управляющее ими, судя и милуя, наказывая и награждая, то я никакой не бог. Я не умею создавать миры и его последствия, я просто иду к своей цели наиболее коротким путем, используя только необходимые средства. Как и ты. Кроме цели и ее достижения меня ничего больше не интересует. Как и тебя. Ты можешь считать себя богом?

Он отмахнулся от ее вопроса:

— Я не об этом. У нас верят не только в истинного бога, но и в духов земли, воды, леса и прочую ерунду, считая их мелкими божествами. Верят, что они обладают силами, недоступными простым смертным. Раньше я не сомневался, что все это ересь и сказки. Но, ты не ведьма, не зло. В это я не верю. Но вижу, что твои способности превосходят человеческие. И я не знаю, во что мне верить.

Она грустно вздохнула:

— Недавно ты сказал мне, что веришь в меня.

Он согласился:

— Да, сказал. Но, это было до того, как ты мне солгала.

Эрта подумала и ответила:

— Скажи мне, когда ты был маленьким, не умел ходить, говорить, читать, а твои отец и мать все это умели, они были богами?

Ульрих удивился:

— Я не понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что я ребенок, а ты взрослая?

Она помотала головой:

— Нет. Я хочу сказать не это. Я хотела сказать, что не умею то, что умеешь ты. Ты не умеешь то, что умею я. Кто из нас бог, кто ребенок?

Он, вдруг, рассмеялся и сказал:

— Сейчас мне кажется, что мы оба — дети.

Она облегченно улыбнулась:

— Значит, ты больше не будешь считать меня богом?

— Нет. Я вспомнил, что ты не умеешь ездить верхом. Вряд ли бог не смог бы такой мелочи.

— А если я научусь?

— Это будет уже слишком поздно, — улыбнулся он.

Но, его все еще мучили вопросы:

— И все-таки, ты человек?

— Такой же, как ты.

— Я не умею заставлять людей делать что-то против их воли так... — он замялся, подбирая слова, — чтобы это казалось добровольным, — закончил он.

Она поняла, что идет в неправильном направлении. И задумалась, пытаясь найти более доступное объяснение. Потом спросила:

— Если бы я этого не умела, я была бы такой же, как ты?

— Думаю, да.

— А я думаю, нет. Извини, но даже тогда моя грудь была бы больше твоей.

— И слава богу, — вырвалось у него, — но причем здесь это?

— Притом, что даже если бы я не умела ничего странного, я бы все равно не была такой же, как ты.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что люди могут быть разными, с разными странностями и отличиями, и все равно при этом они будут — людьми.

— Вроде уродцев? — наконец, помог ей он.

— Вроде них.

— Значит это твое уродство?

— Можно и так назвать.

Он надолго замолчал. Потом спросил:

— Оно тебе мешает?

Ей вспомнилось, как на озере она пыталась запереть в себе эмпатию. Как потом пыталась заставить себя не лезть в его чувства. И честно сказала:

— Не мешало. До тех пор, пока я не встретила тебя.

Ульрих посмотрел на девушку:

— Я мучаю тебя?

— Да.

— Мне уйти?

— Нет.

И объяснила:

— Это тоже будет меня мучить.

Он устало опустился на землю и прислонился к стене:

— И что же нам делать?

Она села рядом с ним.

— Не знаю.

Он повернул голову и посмотрел на нее, потом обнял ее и прижал к себе, согревая:

— Тогда, давай не будем мучиться хотя бы этим вопросом и просто будем вместе до тех пор, пока не перестанет мучить все остальное.

Эрта прижалась к нему, запрокидывая голову, чтобы увидеть его глаза. Серые, как сталь, уверенные, статичные, уже ни в чем не сомневающиеся. Как же у него получается все так ясно и просто объяснять, находить такие простые решения? — думала она, — с полным отсутствием нужных параметров для восприятия относительного невозможного, при этом ничего не принимая просто на веру, без обоснований. То, что он доверял ее словам было доверием, а не верой. Вера принимает все без объяснений. Ему нужны были объяснения. И, при этом, он был служителем веры этого мира. И он искренне верил своему божеству. Получается, что он объяснил себе бога. И даже она не могла бы сказать наверняка, истинный ли бог его создатель, создавший мир и звезды, или нет. Возможно, это и ее бог тоже. В ее мире, все что нельзя было фактически опровергнуть, считалось возможным. Мужчина ее поражал. Еще она думала, что с ним ей легко, хорошо, тепло и совсем не одиноко. Несмотря на то, что сейчас во всей безграничной Вселенной у нее не было совершенно ничего и никого.

И согласилась с ним:

— Давай.

— Только не лги мне больше. Никогда, — попросил он.

— Не буду. — пообещала она.

— Скажи мне это так, чтобы я тебе поверил.

— Ульрих, я не буду тебе лгать. Больше никогда.

Она приняла решение. Он услышал это. И он поверил.

Потом они просто сидели и молча глядели друг другу в глаза, пытаясь найти там ответ, почему же им так хочется быть вместе. И Гром, временами поворачивая к ним голову, тоже внимательно глядел на них, возможно, также пытаясь понять, почему же им так хочется быть вместе. Пока не наступил рассвет.