— На земле звери все лишены разума, потому что разум всего зверья земли на этом небесном пиршестве. На земле же все звери неразумны и не понимают слов, и в этом счастье их. Люди, которых ты тут видишь, лишились рассудка и стали как бессловесные звери. И ты станешь такою в эту благословенную морозную ночь. Но таких, как вы, пока мало. И будет их мало, пока не придут последние дни. Тогда явятся обезумевшие люди толпами и будут биться со звериным разумом за место на нашем пиру! Но пока мы еще принимаем вас на наш звериный праздник. Иди к нам, Ифри, дочь Исмона, мы дадим тебе звериное имя, и ты забудешь живых и умерших, твой разум будет на небесном пиру, а по земле будет бродить Ифри, лишившаяся разума, и тем лучше для нее.
Они снова запели и собаки в хлеву подвывали им. А на небе звери зажгли факел-луну и сказали мне:
Мы и тебя научим звериным песням. Выпей с нами звездного вина, чтобы остаться с нами навсегда.
Звери были добры ко мне, и я нарекла их братьями моими. А потом увидела серую змею на моей груди и хотела наречь ее сестрой моею.
Но змея обвилась вокруг меня и потащила вниз, как морские драконы тянут в пучину тонущих моряков. Я вырывалась, но змеиное тело схлестнулась вокруг моей груди еще двумя кольцами. Я рвала тело змеи, а она тянула меня в черную бездну. Вниз, к проклятой богами земле, где нет ничего, кроме горя! Звери пели, а кто-то называл меня моим человеческим именем и кричал:
— Ифри, не говори с ними! О, не говори с ними и не слушай их!
А потом я сквозь звездное небо я увидела стены хлева. Рядом со мной стоял Волчонок-Смерть-Врагам. Не было никакой змеи. Сын Семи Зверей обмотал мою грудь веревкой, а конец веревки привязывал к столбу и шептал:
— Ифри, не давайся им. Я знаю, как это бывает. Не давайся им.
Я сказала:
— Обезьяна не отпустит меня. А денег на выкуп у тебя нет. Уйди, иначе они убьют тебя.
Волчонок убежал, и звери снова запели. Они осыпали мою одежду сухими осенними листьями. Листья стали золотыми монетами и покатились по моей груди. Обезьяна стала жадно хватать монеты. Я видела ее желтые мохнатые лапы. Но видела и стены хлева, и дверь, и бревна, подпирающие крышу. Смолкло стройное звериное пение, оно превратилось в мычание коровы и ворчание наших сонных собак. Обезьяна стала прозрачным туманом и исчезла. И глупа же оказалась хвостатая госпожа! Монет так и не сумела собрать. Они лежали повсюду на полу. Сын Семи Зверей стоял рядом со мной и все еще тянул за веревку. Он сказал мне тихо:
— Я знаю, как это бывает. Иногда мне кажется, что мой разум уходит. В нашем доме страшно, и я привязываю себя этой веревкой, когда ложусь спать. Да я и спать теперь боюсь. Отец говорит, что я чужой ему, что я сын другого колдуна. Вдруг он убьет меня из мести? А мать меня не любит. Вдруг она приведет сюда нового мужа, а нас убьет? Там, у пруда, я обманул мать. Никто не лез к нам в дом. Я хотел, чтобы ты, Ифри, родила мне брата. Ведь у меня нет никого. Я не спал от страха, что мать узнает про обман мой. Вдруг вижу, что ты идешь по двору в обледенелой одежде, а потом говоришь с какой-то обезьяной. Нет на свете никаких обезьян, даже в волшебных сказаниях. Догадался я, что разум оставляет тебя, и решил привязать его веревкой и заплатить выкуп ночным видениям, которые хотели заманить тебя к себе.
Я спросила, где он взял монеты. Говорит: разорвал ожерелье своей матери. Я закричала в страхе:
— Да она убьет тебя! Неси скорее шнурок, мы попробуем сделать так, будто ты ничего не трогал.
Волчишка принес моток оленьих жил. Мы старались снова нанизать монеты, но не могли вспомнить, как нанизывала их Семь Зверей. Память у нее была цепкая, как у лисы. Уж наверное она увидела бы непорядок в ожерелье и догадалась бы, что ее ожерелье брал ее нелюбимый сын.
— Ифри, она нас и правда убьет. Давай лучше убежим вдвоем, — ужаснулся Волчонок.
Я сказала, что мне отсюда убежать не суждено, и рассказала ему про волшебный источник, волшебное дерево и волшебное болото, которые некогда повелели мне оставаться навсегда с Ударом Молнии. Волчишка грустно развел руками:
— Отец обманул тебя, как он всех обманывает. Он не велел тебе ходить туда второй раз и не велел разговаривать с жителями деревни, чтобы ты не увидела и не узнала, что этот источник в скале кипит — всегда, гнилое дерево светится — всегда, и болото горит каждую ночь. Что бы ты не спросила, они всегда отвечают одинаково. Спросишь ли ты его, жить ли тебе, спросишь ли ты его, умереть ли тебе, источник все равно будет кипеть, дерево светиться, а на болоте будет гореть огонь. Не верь им, и давай уйдем отсюда.
Но бежать нам было некуда. В лесах нас разорвали бы изголодавшиеся звери, а у реки или на дороге нас бы поймали разбойники. Они продали бы нас рабство, и было бы нам еще хуже, чем сейчас.
— Ифри, придумай что-нибудь! — умолял меня Волчишка.
— Семь Зверей уж наверное смогла бы, она хитрая. Но я же не она, — сказала я ему.
Но он зашептал:
— Давай я тебе расскажу, что она мне говорила. Мол она умнее тебя потому, что у тебя глаза неправильные, а у нее правильные. Она говорила, что в детей их племени учат особой зоркости, показывают, как ведется предзимняя охота. В эти холодные дни свет неба неяркий, он уже не слепит глаза по-летнему. Солнце захлебнулось в осеннем тумане, нет ни бликов, ни теней — лишь ровный серый свет. Это лучшее время для заготовки мяса. Среди голых веток стрелку ясно виден золотой олень или косуля. Надо лишь запомнить этот ровный серый свет и этот прозрачный осенний лес. И научиться видеть только цель и острие стрелы. Это и есть правильные глаза. Они видят только то, что может быть полезно их хозяину — ничего кроме этого.
— Поздно нам теперь учиться. Пропали мы с тобой, Волчище! — сказала я ему.
Отрок в горе и страхе уронил монеты. Они снова рассыпались по полу хлева и даже не блестели. Так было темно там, где я жила все эти годы! Лишь одна монетка ярко сверкала. Та, которая была ближе всех к рассохшейся двери, где лунный свет сиял сквозь щели. Если бы вор вошел, он бы только эту монету и увидел. А если бы увидел ее, то понял бы что, у хозяев завелось золотишко. Обыскал бы хлев, а потом и в дом бы залез. Все знают, как опасно оставлять золото там, куда заглядывает солнечный или лунный свет.
И вдруг перед моими глазами исчезло все для дела бесполезное. Я поняла, как видит племя Семи Зверей! Теперь мои глаза различали лишь золотые монеты и яркий свет полной луны. Ее Волчьей Звездой, Воровским Солнцем или Факелом Мести. Ее ледяные лучи светят волкам и ворам, а иногда и тем, кто хочет отомстить врагу.
Я видела луну. Я видела золото. А потом, будто я могла видеть сквозь стены, я рассмотрела в темноте мужчину и женщину, которые спят в моем доме. И наконец увидела ясно, что сделала бы в эту ночь Семь-Зверей. И я это сделаю, помоги мне Небо! Ибо из этого дома все законы и запреты давно выметены помелом.
Решившись, я попросила Волчонка затаиться и не выглядывать, что бы он не увидел и не услышал. Заманила в хлев собак и накрепко привязала. Взяла монеты, оленьи жилы и нож. Привязала над воротами золотую монету. Потом пошла к реке, сквозь заросли ивы и орешника. Я развешивала монеты на ветках кустов так, чтобы они блестели в свете луны. "Свети ярче, молю тебя", шептала я луне и почтительно просила облака не туманить свет.
На берегу пылал высокий костер. Вокруг него вооруженные разбойники, зоркие, бессонные — луки и стрелы наготове. Они выслеживали на реке ладьи купцов, но река была пуста, и только мелкий лед плыл по темной воде. Зима еще не насытилась, ярилась, не хотела уходить. Если власть запоздалого холода простирается и на южную равнину, то в эти морозные дни умрет много рабов. Но придет весна и начнется работа на полях. Цены на невольников поднимутся там, откуда нет возврата.
Я швырнула монету в спину одного из разбойников.
— Золото! — закричал он.
Уходя, я бросала монеты на темную землю так чтобы получилась золотая дорога к лесу. "Золото на земле! золото на ветвях! волшебная ночь!", кричали разбойники, собирали золото с земли и бежали от ветки к ветке, чтобы оборвать все монеты. Я вошла во двор, а ворота оставила приоткрытыми.
— А вдруг это западня? — осторожно сказал один разбойник.
Я испугалась, что они не войдут.
— Западня, да не для нас, — догадался другой. — Это месть хозяевам дома.
Я надеялась, что речные грабители не влезут в хлев, где прятались мы с Волчонком. Ведь рабами торговать прибыльнее, чем скотиной. Но на всякий случай крепко закрыла дверь изнутри, заложила в засов обух от топора. Привязанные собаки заворчали, но я успокоила их.
Раздался треск сломанной двери хозяйского дома. Страшно слышать, как ломается дверь под топором. Потом я услышала горестный крик моего бывшего мужа. Разбойники выволокли Семь Зверей и дрожащего Удар Молнии на двор.
— Удар Молнии! Ворота не сломаны, они были открыты изнутри! Твоя змея предала нас! — вдруг закричала Семь-Зверей.
А потом она овладела собой — на то ведь и ведьма — и ласково предложила разбойникам:
— Достойнейшие мужи, здесь, в хлеву, живет грамотная южанка. Отведите ее Белому Лису, и его служители наградят вас.
Разбойники-работорговцы стали ломать дверь хлева, но собаки зарычали.
— Ты просто хочешь, чтобы твои собаки бросились на нас, — сказал главарь разбойников и ударил наотмашь Семь Зверей, — Если бы у тебя жила чужестранка, ты бы сама давно получила за нее лисью награду. Да если ты и правду говоришь, все равно одной стрелой трех уток не подстрелишь. Эй, храбрецы мои, берем этих двух, и быстро к реке. Рассвет близок.
Тогда Семь Зверей льстиво запела:
— Ты, красавец, не отдавай меня в рабство. Ты возьми меня себе. Не пожалеешь, когда узнаешь, как я нежна и резва в постели.
— Нежна да не нужна мне такая, — ответил предводитель разбойников и снова ударил ее, — Если ты предлагаешь мне себя, когда твой муж стоит рядом, то ты небось и меня так будешь позорить. А ну пошла! Будешь на рынке рабов рассказывать, как ты на лежанке скачешь. Больше заплатят.
Ее сын закрыл лицо руками и прошептал:
— Если бы она осталась, она бы меня отдала Змее на съедение. Но когда я думаю, что ее будут бить, мне хочется бежать за ней. Она ведь родная мне.
— Она красавица и хитрая. Ее полюбит кто-нибудь, женится на ней, и станет она из рабыни госпожой над рабами, — утешила я Волчонка.
Тогда он перестал оплакивать Семь Зверей и попросил разрешения стать моей приемным сыном. Он сказал, что может быть, когда шел из той страны, откуда дети приходят в наш мир, то заблудился и родился не у своей матери.
А вместе с утренней зарей во двор ворвался старший сын вождя.
— Где моя Семь Зверей? — нетерпеливо спросил он. — Ты что, прогневалась на нее за неповиновение и убила?
Я думала, что он бросится на меня с ножом за то, что я погубила его возлюбленную. Но глупа я и глупой останусь. Угадайте, что он сделал, узнав, что Семи Зверей здесь больше нет? Он припал к моим ногам и попросил меня стать его женой. Все-то думали, что он красавицу искал, а он искал ту, что всех главнее. У меня же мысли были о другом. Об отцовских рукописях под камнем! Так сказала я сыну вождя:
— Потомок великанов, сначала докажи свою силу. А ну-ка подними этот белый камушек, ибо под ним в земле лежит мой ответ тебе.
С нетерпением я ждала, когда сын вождя поднимет камень, и я смогу достать отцовские рукописи. Это был бы великий день в истории северных народов, как сказал бы мой отец. С трудом отвалил сын вождя тяжелый камень. В яме лежала изломанная ивовая корзина, а в ней сырые куски бересты. Береста была цела, она не гниет в земле. Но ничего уже нельзя было прочесть. Следы чернил из костяного угля и смолы исчезли без следа.
Только четыре слова уцелели на бересте. Те, что я вырезала ножом в день смерти отца:
is fecit cui prodest
Это значит: сделал тот, кому выгодно. Но чем помешали эти рукописи Белому Лису, неведомому убийце из предвечной мглы? Неужели правы сказания, и звери не хотят, чтобы люди стали умнее их?
Сын вождя спросил в удивлении:
— Отчего ты плачешь, колдунья? Или ты не рада, что я хочу стать мужем твоим?
Он был сыном вождя, и мой разум сказал: согласись. Но сердце крикнуло: откажись! А в яме лежали куски бересты, ради которых я оставалась в рабстве двенадцать лет. Некогда отец записал для меня на бересте имена своих родных и место, где он родился. И это исчезло. Осталось только: is fecit cui prodest.
Помня поучения Семи Зверей о том, что для колдуньи нет ничего неожиданного и для нее не случаются несчастья, я из последних сил совладала с собой и ответила:
— Я плачу о тебе, сын вождя! Ибо ты слаб и не поднял, а только откатил камень. Мне же нужен равный мне по силе. Здесь в земле лежит мой ответ. Как изломалась эта ивовая корзина в черной земле — так сломаешься и ты рядом со мной, великой черной колдуньей. Спасайся пока жив и не попадайся вовеки на глаза грозной ведьме Ифри!
Я была в ярости на него, за то, что он так быстро забыл женщину, которую любил. Сын вождя убежал, больше в деревне его не видели, и никто не знает где он. А я плакала над погибшими рукописями. Но потом подумала я, что если тени людей, истлевших в земле, уходят в подземный мир, то может быть, и тени умерших букв уходят туда же. Уходят, и там снова складываются в слова — подобно тому, как разлученные смертью люди из одной семьи снова идут друг к другу в мире мертвых. А узнать друг друга теням буквам будет легко, ибо столько лет они стояли рядом. Может быть, теперь тень Идира читает то, что некогда написал его отец, при свете тени погасшего в мире живых огня. Моему брату это нужнее, ведь он не видит солнца, и жизнь его безрадостна.
Потом я нашла в доме тело моего ребенка, обернутое в холст и высушенное над очагом. В сырой яме, где умерли рукописи моего отца, я схоронила его. Туда же я положила письмо моему брату. Я написала ему, что я теперь свободна и богата. И что я у сделаю все, что в моей власти, чтобы найти вход в царство мертвых!
А еще я нашла в доме меч с изображением лисицы. Меч Семи Зверей, знак служителей Белого Лиса. Да будет он моей защитой.
Тем временем взошло солнце, и люди племени не так уже боялись дома двух ведьм. Они толпой подошли к воротам, чтобы узнать, отчего сын вождя, славный потомок великанов, выбежал отсюда в ужасе, как вор от собаки. Хотели они также спросить, как им теперь задобрить меня, Черную Ведьму. Я подумала, что надо напугать и их, как напугала я сына вождя. Но тогда — снова одна. Только не в хлеву, а в доме, но все равно одна. Да и зачем мне их обманывать? Я ведь не хочу копить деньги на подкуп эха.
Я пригласила их войти и все им рассказала. Они изумились, что такое случается. Потом заахали что я не колдунья, а дочь иноземца. А настоящую колдунью увели разбойники. Так кто же теперь будет исцелять болезни? Но я показала им записи о целебных корнях и травах, которые остались от Семи Зверей. Я сказала, что все, кто хочет, могут прийти, и я научу их всему, что там написано. Ведь это северные познания, и Белый Лис не накажет того, кто владеет ими. Вот меч Белого Лиса в руках у меня, дочери южанина. Значит, северяне могут принять меня в свою общину, и полузверь-полубог не накажет их.
