Ученик

— Какая там форма! Джордано вон тоже с белогвардейцами якшался. И у вас, должно быть, были на это свои причины.

— Профессор! А ты, оказывается, умеешь быть убедительным, — Хан ухмыльнулся. — И ты, мальчик, проглотишь, если я скажу, что за моей спиной виселицы красных комиссаров?

Кровь отлила от лица Николая, шпажка с недоеденным шашлыком сломалась.

— Вы лжете! — он смотрел в глаза Фархата. — А если это правда, то я сделаю все, чтобы вас убить, как бы к этому не относился Джордано.

— Что ты делаешь, Фархат?

— Отстань! Он все равно узнает правду, — Хан даже не взглянул в сторону тоже побледневшего Джордано, — Да, я солгал насчет комиссаров. В мае семнадцатого я вступил в большевистскую партию и всю гражданскую мотался по красным фронтам. Даже орден Боевого Красного Знамени сподобился получить. Только это ничего не значит потому, что весной двенадцатого года по высочайшему приказу Его Императорского Величества Николая II мне было присвоено звание генерал-майора. И ты, наверное, знаешь чем занималось Третье Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии?

— Знаю, — совсем тихо произнес Николай.

Наступила звенящая тишина, только трещал костер, и искры разлетались в темноту ночи.

Николай потер виски. Поднялся.

— Простите. Я пойду, прогуляюсь, — он беспомощно взглянул на Джордано.

— Погоди! Он еще не кончил. — Джордано вздохнул. — Ну, остальное будешь выкладывать?

Хан усмехнулся.

— Чего уж теперь. Мелочи остались!

Остановившийся Николай молча, как кролик на удава, смотрел на Фархата:

— И последнее, что ты должен знать. Как видишь, я — не европеец. Я — тюрк. На Русскую равнину впервые пришел в XIII веке с ордами Батыя. Был тысяцким. Мои воины штурмовали Золотые ворота Киева, а потом мы сожгли город со всеми, кто остался в живых.

Хан поднялся.

— Я думаю, этих фактов из моей бурной биографии тебе будет достаточно, чтобы в общих чертах представить остальное, — он помолчал, хищно ухмыльнулся. — А завтра мы будем играть. Партия два часа. Двое против одного. Через десять минут партнеры меняются. Ты будешь иметь фору — у тебя на защиту будет пять минут.

Николай обвел взглядом обоих бессмертных, вздохнул, достал с мангала еще одну порцию шашлыка из отложенных Ханом для себя и сел на место.

Хан хмыкнул, подмигнул Джордано и тоже достал еще шашлыка.

Оба приятеля некоторое время молча наблюдали за мальчишкой.

— Ну и как? — не выдержал Джордано.

— Есть можно, но — дрянь!

— А тебе это и не предлагали.

23 марта в 10 часов 30 минут, по приказу начальника строительства —

заместителя наркома внутренних дел тов. М. Д. Бермана — начался

спуск последнего из четырех донных щитов колоссальной волжской

плотины. В 10 часов 37 минут 175-тонная железная заслонка

задвинулась на хлухо. Великая русская река впервые за свое

существование прекратила вековечное течение, покоряясь великой,

всепобеждающей воле большевизма.

На строительстве канала Волга-Москва

Комсомольская правда. 24.03.1937

Вернувшись утром на станцию, Джордано и Фархат, казалось, забыли о предстоящем поединке. Николаю, как обычно, пришлось снимать показания приборов и править журнал. В десять утра предстояло выйти на связь, объясниться о причине пропущенного сеанса: Джордано велел передать, что были проблемы с одной из растяжек мачты после прошедшего снегопада. Сам с Фархатом разбирал поклажу, потом они возились с мясом и завтраком. Фархат перетряхнул всю их продуктовую кладовку в поисках завалявшихся там специй, замариновал мясо на ужин, часть оставшихся кусков натер извлеченными из кладовки приправами, о существовании которых Николай даже не подозревал, часть они с Джордано отправили в подвал, на ледник. Завтрак оказался спартанским: чаек с какими-то галетами из запасов все той же кладовки, и Николай понял, что вечерний треп предполагает конкретные действия. После завтрака до десяти оставался еще час. Фархат ушел организовывать костер для копчения мяса, а Джордано подошел к Николаю — проверить успехи с корректировкой данных за пропущенный день, удовлетворенно кивнул.

— Сойдет. Какое распределение ты взял для разброса параметров?

— Гаусса, как обычно.

Джордано опять кивнул:

— Досчитывай скорее.

Он дождался, когда в журнале была дописана последняя строчка. Собравшись уходить, вздохнул:

— Еще баню протопить надо, и воды на троих натаскать.

— Это зачем сегодня?

— А где ты предлагаешь смывать кровищу? Здесь? — и улыбнулся, глядя в расширившиеся зрачки ученика.

Николай тряхнул головой, мрачно пробурчал:

— Могли бы сразу по-человечески объяснить.

— Вот и объясняю. Твоя задача сегодня не подставиться. Если продержишься двадцать минут, до своей очереди, то считай, что у тебя все получилось на сто процентов. А потом, мы с Фархатом будем драться. Старайся ни на что не реагировать, просто смотри и не вздумай влезть.

Глаза ученика остановились на какой-то ведомой только ему точке. Джордано накрыл ладонью руку Николая:

— А Фархата убить все еще хочется?

Рука под ладонью вздрогнула, глаза метнулись, остановились на учителе:

— С чего ты взял? — краска ползла по щекам.

— Это естественно после получения силы. Так становятся охотниками.

— Но ты же не охотишься?

— Специально нет, но ведь это не значит, что я не убиваю, а тем более, что ничего не чувствую при этом.

— Может мне лучше не драться сегодня.

— А что изменится завтра?

— Ты хочешь сказать, что это желание будет всегда?

Джордано вздохнул, похлопал Николая по руке и поднялся:

— Передашь сводку и спускайся к реке. В одиннадцать хорошо бы начать.

Он направился к выходу.

— Постой!

Джордано остановился и обернулся.

— Если все это знают, то зачем Фархат вчера...

— Спроси у него сам или подумай немного.

— Но...

— Коля! У меня мало времени.

Опять эта сакраментальная, набившая оскомину фраза, будто он глупый мальчишка и не прожил свою пусть короткую, но не слишком легкую жизнь. Кто дал им право?.. Но Джордано велел думать, и он думал. Думал еще раз после наполненной призраками прошлого ночи в горах у догорающего костра.

Все было просто в детстве и ранней юности: холеная рожа, дорогая одежда, и человек — твой враг; еще проще, когда смотришь на человека через щель винтовочного прицела. Сложно стало потом, когда оказалось, что настоящими большевиками могут быть выходцы из дворянских фамилий с идеально правильной речью и изысканными манерами, а, казалось бы, свои рабочие парни превращались в кичливых, зажравшихся ублюдков. А теперь... Он легко представил Фархата в обличье царского генерала, в этот образ так органично вписывались самоуверенность, холодность и дворянский лоск капитана, что Николаю стало страшно. А кошачья грация в горах, по азиатски косой разрез татарских глаз и нелепый джорданов ватник! Николай опустил веки и увидел Фархата в лисьем малахае, войлочном халате верхом на мохнатом, невысоком степном коне. Черная лава с диким визгом неслась по степи. Видение отозвалось четко различимым ощущением зова Фархата. Николай открыл глаза, отгоняя наваждение. Как же избавиться хотя бы от этого желания, бреда, сумасшествия, почти лишающего его возможности трезво относиться к Фархату.

Зачем он рассказал о своем прошлом, мог ведь промолчать. Промолчал бы, если б стыдился этого прошлого, или, что еще невероятнее, боялся молодого бессмертного.

Неожиданный писк проснувшегося передатчика вернул Николая к реальности.

Первая группа девушек, откликнувшихся на призыв Вали Хетогуровой,

получила вчера путевки на Дальний Восток...

Подъем, вызванный письмом велик. Девушки отказываются от своих

комнат в Москве и только просят об одном:

— Поскорее отправляйте! Время и работа там не ждут!...

М. Родинн

Комсомольская правда. 25.03.1937

В одиннадцать на краю тренировочной площадки были установлены десяти— и пятиминутные песочные часы. Смена противников должна была происходить, когда защищающийся переворачивает часы следующего участника. Подходя к площадке, Николай видел что-то обсуждающих Джордано с Фархатом, но стоило ему ступить на площадку, как они прервали беседу. Джордано ободряюще улыбнулся ученику, а Фархат лишь кивнул, одев на мгновение назад оживленное лицо привычную маску бесстрастия.

А еще через два часа Николай сидел на пороге баньки и ждал, когда эта чертова парочка его учитель и Фархат придет в себя после удачно проведенной игры. Джордано предупреждал не напрасно, и кровищи действительно оказалось много.

Вначале все еще было в некоторых рамках. В первую десятиминутку защищался Фархат, и учитель пытался направлять действия Николая. Фархат лениво отмахивался. Минут через пять ему это начало надоедать, он слегка увеличил темп и Николай получил первую царапину: неглубокий порез на левой руке. Он не сдержался и сбился с ритма. Если бы Джордано не подстраховал ученика, этим его игра бы могла и закончиться. Через мгновение Николаю удалось восстановить скорость, но Фархат не понял Джордано, выругался:

— Какого черта! Держи его темп! — и еще немного ускорился.

Николай забыл о поврежденной руке, но чувствовал, что так долго не выдержит. В какой-то из моментов он невольно взглянул на часы, просыпающие последние крупицы песка первой десятиминутки, и тут же оказался наказанным: клинок Фархата прошелся по его щеке. Он отскочил.

— Назад! — вскрик Джордано, как удар бича, хлестнул по нервам, заставляя отбросить вспыхнувшую огнем боль. Еще плохо соображая, Николай заставил себя вернуться в игру.

В то же время Джордано попытался отсечь противника от часов. От Николая все еще толку было мало, и Фархат, перебросив клинок в левую руку, отпрыгнул от Джордано, перевернул часы.

— Смена!

Николай оказался лицом к лицу, неприкрытым перед Джордано. Хищная, не предвещавшая ничего хорошего улыбка скользнула по губам учителя, он сделал выпад. Николаю удалось увернуться, но, отскакивая, он оступился, едва удержался на ногах. Это было бы концом, но Фархат успел напасть на Джордано сзади.

— Вперед, Колька! Вперед!

Николай подчинился. Он не чувствовал уже ничего. Слышал только приказы Фархата, подгоняющие его: 'Вперед! Держи темп!' Еще пару раз его достал клинок Джордано. Николай даже не обратил на это внимания.

Зловещее изменение обстановки он ощутил только, когда понял, что они оба против него. Он не знал, пришло ли это осознание в момент, когда Джордано перевернул часы, или все же некоторое время он дрался с двоими. Еще попытался трепыхнуться, но Фархат глубоко рассек его правую руку. Пальцы разжались, оружие выпало. Левой рукой он зажал рану, потянулся за клинком, все еще готовый к продолжению, ощетинившийся, как загнанная в угол собака.

Мгновенно все изменилось. Джордано подобрал выпавшее оружие, а Фархат неожиданно искренне улыбнулся и хлопнул Николая по левому плечу:

— Молодец!

Николай согнулся от боли в еще не затянувшемся порезе на левом предплечье. Бессмертные переглянулись и начали ржать, а Николай вдруг, ощутив свою полную беспомощность, опустился на землю. Почувствовал, что глаза наполняются слезами, сжался, спрятал лицо в коленях.

— Оставь его, забери железку. Мы ведь собирались продолжить?

Уплывающее от перенапряжения и потери крови сознание поглотило ответ Джордано.

Он не знал, когда смог вернуться к реальности и понять, что игра бессмертных продолжается и достаточно давно. Противники уже начали уставать, но скорость и отточеность их движений все еще поражала. Волны зова сражающихся наполнили все окружающее пространство, отзываясь в молодом бессмертном всплесками желания. Николай заворожено следил за смертельным танцем.

Силы Фархата и учителя были практически равны, и казалось, что поединок не кончится никогда. Развязка наступила неожиданно. Выпад Джордано, ответный удар Фархата, еще несколько мгновений они неподвижно смотрели друг на друга. Николаю показалось, что он не выдержит силы выплеснувшихся наружу эмоций. Он зажал голову руками, но не мог заставить себя отвести взгляд от происходящего. Черное пятно вспухало на груди Фархата, он сделал пару шагов назад и без звука упал лицом вниз. Джордано согнулся, зажимая глубокую рану в правом боку, и тоже опустился на землю. Фон зова резко упал.

Николай впал в ступор. В голове родилась шальная мысль, что сейчас он может безнаказанно взять голову Фархата. И учителя... Воображение довело все до логического конца. Ему стало мерзко. Крупная дрожь била тело. Чтобы не закричать, он впился зубами в левую руку, прокусил и даже не почувствовал боли, только соленая теплая жидкость наполнила рот.

Кажется, он тоже на какое-то время потерял сознание, а когда открыл глаза, увидел, что Джордано пытается перевернуть тело Фархата на спину. Ученик встал и, нетвердо держась на ногах от потери крови, побрел на помощь. Он перетащил Фархата в баньку, уложил. Джордано добрался до бани сам. Николай хотел ему чем-то помочь, но тот неожиданно грубо выгнал ученика за дверь.

И вот он сидит на пороге, прикрыв глаза от слепящего солнца высокогорья. Странные, тянущие ощущения в регенерирующихся порезах, спонтанно всплывающие воспоминания мгновений прошедшего боя. Только боль в рассеченной щеке реальна, и как в далеком двадцатом в голове расцветает горячий алый цветок, и теплый голос невидимой медсестры зовет: 'Откройте глаза, больной'. Хочется встать, спрятаться от солнца, от этого голоса... Но нет сил шевелиться, да и ставшее привычным ощущение зова, четко отзывается в сознании мыслью: 'Все это сон, только навязчивый сон'.

Скрипнула дверь, на пороге появился Фархат. Николай открыл глаза, оторвался от теплых досок перилец, сбрасывая полудрему, поднял голову. Фархат немного постоял, щурясь на солнце, потом опустился на ступеньку рядом с Николаем. Был он еще немного бледен, но уже вымыт, в чистой нательной рубахе, в форменных галифе. Достал из кармана папиросы. Протянул Николаю. Тот отрицательно мотнул головой.

— Ну и правильно делаешь. Никчемная привычка, но моему образу соответствует, — он улыбнулся.

Странно, но сейчас Николай не ощутил в нем никакой надменности. И ставшего за эти дни привычного чувства опасности тоже почему-то не было. Так, обычный мужик.

— Что смотришь? — Фархат опять улыбнулся. Оглядел ученика с головы до ног.

— Простите, — Николай отвел глаза.

— Да смотри, мне не жалко. Только лучше сходил бы, в порядок себя привел. Вода совсем остынет.

— Меня Джордано выгнал, — почему-то признался Николай.

— Он спит. Иди.

Николай поднялся. В нерешительности помедлил.

— Иди, иди. Шмотки в предбаннике на полке.

Николай зашел внутрь, огляделся. На полке действительно лежали чистые вещи: его и Джордано. В углу стояло ведро холодной воды. Теплая была внутри.

За время, проведенное на крыльце, Николай изрядно замерз, хотя, сидя на пороге, ему казалось, что солнечные лучи обжигают. Должно быть, знобило после регенерации: ощущение озноба было и в прошлый раз. Идти внутрь не хотелось, чтобы не будить учителя, и он перелил холодную воду в таз и полез за мылом. Внезапно понял, что Джордано — в предбаннике. Оглянулся.