Мир в подарок - общий файл

— Расскажи о матери Митэ, — попросила я, когда мы миновали рынок и углубились в узкие, затхлые ремесленные переулки. Я запоздало вспомнила, наступая на что-то мерзко осклизлое, что собиралась купить обувь. — Только ответь сначала, тут нельзя добыть сандалии или сапоги?

— Это кожевенный квартал, — пожал плечами араг, сворачивая в ближайшую калитку. — Так сандалии или сапоги?

— А что дешевле?

Через пару минут у меня были сандалии, грубые, но вполне добротные. Главное — очень дешевые. Мой усердный раб, оказывается, отменно умел торговаться. Идти по мостовой стало куда приятнее. Я думала так, пока не навернулась в третий раз, чувствительно подвернув ногу. Кожаные жесткие подошвы скользили по влажным — не хочу думать от чего — камням, как по льду. Кстати, араг ловил меня с неизменным успехом, радуя окружающих поводом обсудить одинокую молодуху, то и дело падающую в услужливо открываемые рослым рабом объятия. На нас, как на случайных клоунов, уже высовывались посмотреть из окон второго этажа, передавая весть от дома к дому. Толстый хозяин лавки, оставшейся по правую руку, довольно проследил мой двадцатый или тридцатый и, безусловно, самый впечатляющий, пируэт. Сложил ладони рупором и гаркнул на весь квартал:

— Тирх, ставлю пять медяков, он её загребет еще десять разов до поворота.

— Десять? — Тирх показался в дверях лавки слева. — Неинтересная ставка, кум, потому как согласный, десять, а то и двадцать. Да я б тоже помог, девка вполне гладкая. Токо батька ейный дура-ак, раз молодке такого проворного ловца прикупил. С душой держит, стервец. Бережет, значит.

— Дык, не чужая, чай. В прошлом годе вот Фимку с седельного ряда возчик тоже подсаживал дюже вежливо, как на торг в южный Римас отправлялись. А теперя, смотрю, мама родная! Приехали днями, двух кучерявых да смуглых с воза и снимают. Отец её...

Мы наконец свернули за угол, так и не дослушав историю. Наири больше не отпускал меня, твердо придерживая за талию. Его заметно трясло от сдерживаемого с большим трудом смеха. Хохота, скорее. Смех он маскировал под кашель, но не слишком усердно. Выздоровел, лось! Я сердито остановилась и поискала глазами место, пригодное, чтобы сесть. Да вались оно все боком! Лучше босиком по грязи, чем на месяц стать главной темой сплетен для всей слободы. Народ памятлив на такие шутки, а мне их память как бы боком не вышла, и вчерашнего хватает сверх меры. Араг отдышался, решительно оторвал от ветхого подола раздобытой поутру рубахи пару полосок и ловко перевязал подошвы моей замечательно дешевой обуви. Я стояла на одной ноге и следила за его ловкими руками, опираясь на жесткое плечо. Потом сделала несколько пробных шагов. Теперь нахалу точно хватит ума раздобыть новую рубаху, а за деньгами отправить к хозяйке. Но — потом.

— Наири, а почему у тебя нет знака на руке, как у других? Его вроде при рождении всем ставят.

— Клейма, — усмехнулся он. — Скот принято метить каленым железом. В моем роду детей не считали скотом. Мы жили очень трудно, прятались.

— Попался случайно? А я уже привычно посчитала, что тебе тридцать два, раз тут маешься четырнадцать лет, — невесть с чего пояснила я.

— Почти тридцать четыре, — пожал он плечами. — И что это меняет?

— Ничего. Просто спросила. (Еще чуть-чуть, и я начну извиняться за свое любопытство!) — Итак, мама Митэ.

— Я в Дарс прежде попадал с одним из хозяев лет десять тому назад. — кивнул он без промедления. Экий стал мягкий и разговорчивый! Настораживает меня благодушие в его исполнении. — Видел я её тогда первый раз, очень красивая, танцовщицей была в дорогом заведении, для знати и купцов богатых. Полукровка, илла с примесью северных брусов. Кожа как топленое молоко, волосы темные вьются до пояса. Глаза густо-синие, с мелкими песчинками серебряными, раз увидишь — не перепутаешь. Тогда она стоила страшно дорого. Князей родичи к ней ходили, городской Голова, золотом платили. И с Митэ тогда же познакомился, ей года не было, она и не знает... — Он чуть помолчал. — Рабынь в дорогом доме долго не держат, в этом деле они быстро меняются: одни портятся, других из степи подвозят, помоложе-подороже. Да Карис еще и привыкнуть никак не могла чтоб угождать, хоть и тихая была. Били её. Потом на рынок продали. Ночной грелкой, так это называют. Дальше прямая дорога на кухню, посуду мыть. А пару лет назад она заболела по зиме, ослабла совсем. Вот и сбыли нищим. Дочку, я спрашивал, отобрали, когда той три годика не было, уже мать такой не нужна. Пристроили к делу, при богатом доме игрушкой. Особо не обижали, подрастет — от красивой матери ухоженную рабу в веселый дом продать можно дорого. Только малышка вырастать стала, приметили, что внешностью выходит почти обычная илла. Вот и отдали в дешевый кабак, чтоб зря не кормить. Я её узнал сразу, как хозяин привел с торга. Они похожи, только это не всякому видно. Сама Митэ мать не помнит.

— Митэ знает, что ее мама здесь?

— Нет. Я на Карис случайно набрел, с год назад. Еду иногда носил. Она просила не говорить девочке, — он усмехнулся невесело. — Ты, наверное, не то подумала. Не люблю я её, и Митэ мне чужая, просто больно смотреть. К девочке вот привык, как сестра стала, а для нас это нельзя. Теперь совсем выходит худо. Убегу я, а с ними что будет? Продашь?

— Съем обеих, — буркнула я, чтоб не заплакать.

Он не принял шутку. Замолчал, ускорил шаг. Улицы становились все грязнее, уже. Дома щерились слепыми мелкими окошками, народец выглядел откровенно вороватым. От арага шарахались, спокойная пустота светлых глаз ничего хорошего не сулила, и ему сразу верили. Я вприпрыжку скакала сзади, чувствуя себя забытым хвостиком. Наконец мы повернули на совсем кривую, засыпанную мусором, тупиковую улочку. Я дернула Наири за жалобно треснувшую ветхую ткань рубахи и панически зашипела, опасаясь говорить громко, для чужих ушей.

— Я не знаю, что делать и говорить.

— Сам все устрою. — Он, не задерживаясь, направился к низкой двери. — Главное, кивай иногда. Будут хамить — наглей, у тебя получается. И деньги только на улице, после того, как бляху перебьют, это уж не забудь. Больше пяти монет серебром не давай, а по делу и одной много. Войдешь — сядь.

Дверь он распахнул настежь и обернувшись, переломился в глубоком поклоне, пропуская меня вперед. Шаткие доски с хрустом впечатались в стену, жалуясь на грубость.

Считай, позвонили в колокольчик, хозяев вызывая. Я вдохнула поглубже, словно готовясь нырнуть, и перешагнула порог мрачного вонючего полуподвала, с трудом выискивая ногами ступени убогой лестницы. Араг уже шел следом, придерживая одной рукой меня, а другой — дверь.

Темно-о. И они думают, что я их не вижу. 'Приемную' от остального помещения отгораживала дощатая задняя стеночка хлипкого вида и два драных полога по бокам. Трое хмырей самого уголовного вида примостились на грубой лавке у дощатой стены. Очень качественные лохмотья, накладные язвы, натуральный дефицит зубов. Ладно, играем по правилам, раз их знает хоть один их нас.

Вот и обещанный стул, несколько кривоватый, но, похоже, крепкий. Я демонстративно пощупала воздух и наткнулась на спинку. Села, сложила руки на коленях, подобрав в ладонь кошель. Наири встал совсем рядом, плечо ощущало его тепло. Хорошо, так гораздо спокойнее.

— Хозяйка изволят купить у вас рабыню.

— Пущай на рынок двигает, — средний шевельнулся, почесал брюхо, сипло кашлянул. — Али денег опосля твоей закупки не осталося?

— Нужна именно эта рабыня. Одна.

— Нам самим крепко нужны рабыни, — хихикнул второй, мелкий, желтоватый и скользкий, как гриб в засолке. — Дешево не уступим. А кого хочешь-то?

— Старую Карис.

— Пристроил, значится. Думаешь, мы тута и не знаем, кто её кормит? — визгливо обличил заговоривший первым, все более вдохновляясь. — Чиво наврал? Красавица, тож и с князьями знакома. А мне потом скандалу расхлебывай, делу убытки, крах этой... репутайции?

— Заткни его, — попросила я арага негромко. — Зря тратит мое время.

Наири охотно дернулся вперед. Поверили. Я горько пожалела, что не вижу сейчас его лица. С моим арагом работать в паре — сущее удовольствие. И, кажется, его тут отлично знали. Грибок без усилия исчез под лавкой, словно впрямь проскользнул, и крупно дрожал там, будто уже схлопотал свое. По крайней мере, выл он натурально. Подлежащий затыканию вскочил на мигом исцелившиеся увечные ноги и прытко сиганул в угол, побросав костыли и вереща вполне содержательно. Третий, кажется, наконец впал в паралич, изображаемый прежде очень ненатурально.

— Да забирайте, добрая госпожа, нам мертвяки не нужные, давно её удавить бы по делу-то, да этот гад вечно трется, глазищами светит, угрозы строит, будто рабам слово можно говорить. А вы все одно знайте, болеет мерзавка. Две ничтожные монетки серебряные отжалейте убогим и уносите. Она не ходячая, честно предупреждаю. Потом этого бешеного сами казните, как помрет бесполезно старуха-то.

— Все по правилам, — строго и веско сообщил араг. — Два свидетеля. Женщину ведите наверх, сделка на улице.

Наири склонился, подал мне руку, помог встать. Я гордо удалилась по знакомой шаткой лестнице, практически вынесенная заботливым рабом на руках. Здесь хозяйке падать нельзя, не тот случай.

Как же хорошо на воздухе, даже городском, после этого подвала с ядовитыми пауками!

Карис вытолкнули через пару минут, араг ловко поймал ее и усадил возле стены. Пока подхромали свидетели и выполз-высунулся из своего логова хозяин, я успела бросить взгляд на бывшую танцовщицу. Сколько ей сейчас? Да почти как Наири, лет тридцать. Если в это можно поверить. Из грязного тряпья выглядывало мосластое плечо, торчали острые углы коленей, ниже — обтянутые желтой дряблой кожей сухенькие старушечьи ножки. Концлагерь, тоскливо подумала я, всеми силами стараясь держать лицо под контролем.

Потом вынырнула тоненькая дрожащая лапка, отвела с лица полуседые засаленные космы. И я увидела её глаза. Действительно, не перепутаешь. Мутные, гноящиеся, со слипшимися редкими ресницами, почти слепые после подвального сумрака, но все равно очень крупные и красивые, в мелких брызгах серебряных солнечных зайчиков. Сколько она провела в страшном подполе, не видя света? Я поморщилась, стараясь не заплакать. Она испугано дернулась, посчитав мое движение за вполне предсказуемый отказ. Хозяин довольно хихикнул.

Свидетели наконец разместились положенным образом. В третий раз за последние сутки для меня была произнесена предписанная законом фраза продажи, подтвержденная кивками пары пройдох. Бляху перебили, повесили на прежнее место, впереди на покрытом стертыми белыми узорами ошейнике. Я развязала кошелек, следя, чтобы не дрожали руки. На ощупь поймала две подходящие монеты и протянула арагу, кивнув в сторону продавца. Вот и все.

Под внимательным взглядом белесых глаз улица опустела в считанные мгновения. Я подумала с тоской, что отпускать его уже совершенно не хочу. С ним и в городе удивительно спокойно. Встряхнулась, возвращаясь к реальности.

— В 'Золотой рог', хозяйка? — уточнил образцово-вежливый раб, терпеливо ожидавший указаний, смиренно склонив голову и усердно сутуля спину.

— Ну, ты скажешь. Не в таком виде, правда? Надо вымыть сначала, переодеть, — я тоскливо смотрела, как Карис пытается встать. — Ты уж бери её на руки, что ли. И пойдем отсюда поскорее.

Мы добрались до постоялого двора к обеду. Карис в новой рубахе, причесанная и вымытая, заметно помолодела. То есть смотрелась как мои вчерашние больные до лечения. По дороге мы все молчали, я глотала слезы, они привычно не затевали разговор первыми. Хозяйка, как никак. Уже на пороге я резко затормозила, араг по инерции почти втолкнул меня в холл 'Золотого рога'.

— Где мои мозги раньше были? Наири, надо что-то делать с этим ошейником Митэ. Как я её в город одну вообще отпустила?

Карис тихо охнула, вцепившись слабыми пальцами в плечо так и тащившего ее на руках арага и сникла, лишившись сознания. Мы с ним еще раз переглянулись, обменявшись без слов нелестными мнениями друг о друге в целом и нашем такте в частности. Ладно, ошейник не главное. Я шагнула за порог, разыскивая взглядом хоть кого-то, способного помочь обнаружить нашу малявку. Искать не пришлось! За большим столом левой залы, в уютно отгороженном для дорогих гостей красном углу, Тамил и Мирах гладили по голове и усердно кормили мелкую, уже обряженную в новенькое платье милого деревенского фасона. За спиной понятно кто тихо выдохнул сквозь зубы. Не любит он, когда здоровенные мужики задаривают и гладят маленьких хорошеньких девочек. Ну и дурак, в данном случае. Я направилась к столу, на ходу весело начиная скандал.

— Ты, жених хренов, чтоб тебе здоровым вовек быть и брату тоже, что в городе делаешь? Там всё село бессонно бражку варит, лес корчует для домика, а он чужих девок виноградом дорогущим неспешно балует!

— Тебя, поганку, ищу с рассвета по всему городу! — гаркнул этот медведь, ничуть не смутившись. Ну папина кровь, прямо от сердца отлегло. — Свалила ночью, кобылу рыжую смирную свела со двора, как воровка последняя, следы даже замела, не поленилась. Спасибо брату меньшему, он и хитрого зверя не упустит!

Митэ весело блестела глазами, наблюдая наш скандал и торопливо доедала невесть как попавший в Дарс крупный южный виноград вместе с косточками, давясь и глотая ягоды целиком. Очевидно, первый раз попробовала и оценила. Наконец сыто вздохнула над пустым блюдом, вытерла рот перепачканным рукавом. Мирах умильно взирал на обжору, исподтишка двигая на освободившееся место здоровенную миску с яблоками, сухофруктами и орехами. От другого края стола ползло блюдо с пирожками. Копченую форель, я полагаю, умяла эта же милая девочка, больно ловко скелетик обглодан. Куда там помещается? А еще удивительнее то, что хватило одного утра в компании лоботрясов, — и она уже не дергается и не встает при виде хозяйки.

— Я платье не купила, дядя Мирах сказал, что тогда мне совсем голову открутит, и тебе тоже, он сразу сам такое вот смешное выбрал, — радостно сообщила малявка, напрочь забывшая про 'вы' и 'хозяйка' — Я думаю, он открутит, он может. Ну не драться же им с Наири! И потом дядя Тамил велел выметаться из комнаты и собирать вещи, я сюда перетащила твой короб. А Глиша мне бусы подарила, вот!

— Да что тут, в клоповнике душном, делать? — пожал плечами грозный дядя, изучая сунутые ему под нос цветные стеклянные бусы. — Про скот, про ярмарку и цену загонов мы все выяснили, телега на дворе. Загружай всех — и домой... Хорошие бусы, носи.

— Кстати, Годей велел, если больше троих с собой притащишь, тебя пешком до реки наладить, — довольно прогудел младший медведь, — Уложилась в обрез, повезло. Эй, клещ, а ну собирай еду в мешок!

Митэ споро упаковала деликатесы со стола. Тамил подхватил мой короб, стоящий за лавкой, Мирах закинул на плечо визжащую малявку вместе с мешком еды. Оба, прогибая половые доски, дружно зашагали вглубь зала, на ходу перебрасываясь басовито гудящими мыслями о месте ночевки. Я пожала плечами и побрела следом, оглянувшись с интересом на арага, до сих пор успешно изображающего на пару с Карис монолитный соляной столп. То ли еще будет!