— Всё-то у тебя, Трофимыч, с вывертом, да с подковыркой. Держи, вот, дорогая товарищ Мария дополнение к твоему великолепному убранству, — снял с головы синюю пилотку и протянул моей спутнице.

В этот момент подошёл Поликарпов:

— Здравствуйте, Александр Трофимович. А что это у вас за такой за неказистый бомбардировщик?

— Бомбардировщик? — не понял я. Но тут же спохватился: — Ну, конечно, бомбардировщик. Так у него нормальная вместимость две с половиной тонны, а в перегрузочном варианте может и четыре поднять, если полоса ровная и есть место для хорошего разбега.

Почему я так самозабвенно вру? А куда мне деваться? Автандилович явно устроил подставу, не дав мне ни одной цифры в техническом задании. Он даже не упомянул о назначении разработки, отделавшись общим термином "самолёт". Вот всегда я опасался людей влиятельных, а этот, похоже, из таких. Хотя, может быть это я чересчур переумничал?

Но люк в полу "салона" у меня есть. Узкий, открывающийся внутрь под легко снимающимся щитом настила. Делал я его на всякий пожарный для эвакуации экипажа в нештатных ситуациях. Пролезет в него не только человек, но и бомба килограммов на двадцать. И, если понадобится демонстрация, я их смогу запросто выбрасывать прямо руками. Благо, есть кому подержать ручку управления.

— Только вот, Николай Николаевич! У меня же машина пока не вооружена. Мне бы пару пулемётов. Найдутся у вас?

— Найдутся. Тебе не синхронные подойдут?

— Турельные.

— Это сложнее. Поищем. Тут на складах от разных проектов чего только не осталось! А что это вы вдруг так взметнулись?

— Я же транспортник готовил в расчёте на короткую посадку, а Валерий Павлович говорит, что от меня ждут бомбардировщика.

— Как же это вы так оплошали? Не посмотрели в техническое задание? Странно-странно. Такой, казалось бы, опытный человек!

— Да развёл меня один... нехороший человек. Думаю — нарочно подставил. Это же шпионские игры. Ну, намёки, недоговорки. Я в них всегда оказываюсь в проигрыше.

Пока мы разговаривали, Мусенька с отсутствующим видом смотрела куда-то вдаль.

* * *

Пришли мужики с опытного участка и закатили мой "Сарай" в свой сарай. На заранее приготовленные места установили турельные ШКАСы. Это было не просто — взял и поставил — опорные точки-то предусмотрены, но на них нужно возвести основание, которого нет даже в проекте — всё придумывается на ходу и по-месту. Кроме того, верхнему стрелку требуется сиденье. Заработала рабочая смётка, посыпались предложения, начали подтаскивать доски и стальные профили — этих людей ничему учить не нужно. Над люком возвели стеллаж, куда уложили макеты двадцатикилограммовых бомб — этого добра здесь было достаточно, потому что они использовались при испытаниях собственных машин.

Мусенька смотрела на происходящее с большим интересом и ничего не говорила. Ей было очень любопытно. А я только изредка подсказывал работникам кое-что по мелочам, находясь остальное время в прострации.

"Так было техническое задание, или нет?" — эта мысль гвоздём сидела в голове, хотя я точно помнил, что ни одной бумаги во время нашего разговора с Аркадием Автандиловичем ниоткуда не извлекалось. Чисто поговорили, вот и всё.

За час с чем-то хлопотами Николая Николаевича мой транспортник наспех превратили в жалкое подобие бомбардировщика. Поскольку, против сделанного ничего добавить уже не было никакой возможности, мы с Мусей сели на мотоцикл и укатили в гостиницу. Там нас как-то обыденно поселили в одном номере. Я не обращал внимания почти ни на что, кроме своих переживаний — просто отдал паспорт для регистрации.

В этом номере было две кровати, но мы спали в одной. В конце концов, ей пятнадцать, мне шестнадцать — в принципе, взрослые люди. И всё между нами было, как у взрослых. Пусть нынче у моей солнечной и в первый раз. Потом она быстро уснула, а я лежал, не шевелясь, чтобы не побеспокоить лапушку. А ведь она явно испугалась и совершенно открыто пошла на сближение.

Боится моего ареста? Возможно. И любит — это наверняка. Ох! Что-то завтра будет?

Глава 23. Всё кувырком

Конарев ворвался в номер то ли ранним утром, то ли поздней ночью.

— Нежитесь, голубки? А вы представляете себе, что будет после показа? Да тебя же, Трофимыч, пустят в расход по самой строгой статье революционной защиты!

— Не кипеши, Егор! — отмахнулся я, стараясь его унять. — Ты скажи лучше — где техническое задание на разработку?

— Не знаю. Аркадий Автандилович сказал, что для ознакомления с ним у меня нет допуска. Так что — не видел.

— Хорошо. Тогда — какие инструкции в отношении моих действий были у тебя?

— Способствовать постройке самолёта.

— Какого самолёта?

— Просто самолёта. Без уточнения назначения. Да, если б я увидел, что ты строишь не то — разве не поправил бы. Я-то думал, что ты полностью в курсе.

— На словах мне сказали, что это должен быть самый нужный для Красной Армии самолёт. А это — транспортник, садящийся на неподготовленные площадки. Я же взвод могу доставить хоть к чёрту на кулички!

— В последнее время много внимания уделялось проекту "Иванов", — пробормотал Егор Кузьмич. — Практически всем конструкторским коллективам требования к нему известны. Автандилович мог посчитать это само собой разумеющимся. Так что, когда говорят о самом нужном самолёте, имеют в виду именно этот перечень требований. Кстати, значительную их часть ты выполнил. Считай — все, кроме самых важных.

— Отвернитесь, Егор Кузьмич, — пискнула Мусенька, так и лежащая в кровати с натянутой до горла простынёй. — Я оденусь. Нам пора на аэродром.

Пока посетитель стоял лицом к стенке, я лихорадочно вспоминал, что же это за требования. Да, был конкурс на самый послушный и недорогой... Истребитель? Бомбардировщик? Штурмовик? Не помню. Позор моим сединам! Какой проект победил, и что это была за машина — знаю. Но, как ставилась задача — представления не имею.

А потом мы с радостью моей сели на мотоцикл и покатили на завод.

"Восток алеет, Китай вдали..." — крутились в голове строчки старой глупой песни из будущего. Это вид разгорающейся зари так подействовал. А ещё я думал, что если загрузиться бочками с горючим, сколько поднимем — это верных четыре тонны, то и до Китая можно долететь. То есть — мысль о бегстве начала крутиться в моей голове. Кажется именно с этой же мыслью Мусенька и потащила меня на аэродром в такую рань.

* * *

Около проходной стоял грузовик и не хотел заводиться. Водитель копался в моторе, а на него ругался осанистый капитан. Как обычно, тут было строго. Среди моих бумаг не нашлось ни одной, дающей права прохода на территорию — я даже о командировочном не позаботился. А найти кого-то знакомого из начальства в столь ранний час — дохлый номер. К счастью, вахтёр вошел в положение и обзвонил по моей просьбе нескольких руководителей, с которыми я водил знакомство пару лет тому назад. Усатый мужик из отдела, отвечающего за сдачу продукции заказчику, был в этом списке далеко не первым. И не очень большой шишкой. Но нужные ходы нашёл, подсуетился и, спустя часа полтора, нас пропустили.

Рабочие в опытном производстве отсутствовали, в конструкторском бюро тоже никого не было. Только наш "Сарай" мирно дремал на краю лётного поля неподалеку от здания, где его пытались сделать похожим на боевую машину. Того запаса бензина, что оставалось в баках, хватило бы на недолгий полёт в окрестностях аэродрома, но для нормального бегства его было недостаточно. И ни одной возможности заправиться — там, где обычно "наливают", сидит незнакомый дядька, не получивший в отношении меня никаких инструкций.

Сидим, ждём. А время уходит. Утром ждут высоких гостей, так что суета будет знатная. Хорошо, что показ моей машины спланирован на после обеда. Возможно, к этому времени я уже буду с полными баками и дополнительными бочками. Но дадут ли мне взлететь? И вообще непонятно, как развернутся события. Как-то мутно всё вокруг.

Сижу, тревожусь, разные мысли в голове гоняю. Вот, например — мы ведь с Мусей ни словом не перемолвились о бегстве, а кажется мне, будто она разделяет мои намерения. Она вообще очень сообразительная и всегда словно знала, о чем я думаю. Но откуда эта восприимчивость взялась сейчас? И...?

— Мусь! А откуда ты знаешь отчество товарища Конарева? Я ведь его только по имени назвал.

— Ты всегда был замечательным тупицей, Субботин, — сказала она таким же тоном, как и в той, прошло-будущей жизни.

— Постой. Ты что, та самая? Это с тобой у нас было трое детей, семеро внуков, а уж правнуков и не скажу в точности сколько.

— Одиннадцать, да двенадцатый уже был на подходе, если брать момент переноса памяти в наши детские тела.

— И зачем ты столько лет мне шарики крутила?

— Да, если бы я созналась, ты бы мне житья не дал. Уж до этих лет бы точно не дотерпел — уговорил бы меня, маленькую и беззащитную. Я же тоже не железная. И потом ты такой забавный — очень мне твои ухаживания нравятся. Целомудренные такие, можно сказать, братские.

— Хм. Ладно. Проехали. А что насчёт Конарева?

— Мы с ним давно контактируем. Только я в самолётах понимаю куда меньше тебя, поэтому обошлись одними расспросами.

Хм! А ведь у неё отличная память на имена и даты.

— И как ты думаешь, что мы сейчас делаем?

— Ноги делаем. Пока безуспешно. Давай, что ли, обслужим машину, как следует — всё равно сидим без дела.

Кивнул. Супруга полезла в кабину, а я проверял, как ходят органы управления. Потом осматривал двигатели, шасси и состояние обшивки на крыльях.

— Ты не поверишь, — соскочила на землю моя хорошая. — ШКАСЫ-то у нас исправные и заряжены боевыми.

— Уверена?

— Обижаете, товарищ капитан. Я ведь и оружейником была, и техником, и штурманом летала. В этом механизме разбираюсь досконально. Боёк не спилен, стволы не просверлены. И иных признаков порчи имущества не отмечено. Если что — даже от истребителей отобьёмся.

Вот с каким тылом я и прожил всю жизнь! И снова собираюсь.

В принципе, с полной заправкой и бочками, что у нас есть, в любую точку европейской части СССР дотянуть можно. И есть неплохие шансы пробиться, только бы оторваться от взлётной полосы.

— А бомбы, случайно, не боевые? — поинтересовался я из чистой вредности.

— Нет. Даже взрыватель вкрутить некуда. Кажется, деревянные, но внутрь чего-то добавлено для тяжести. А оперение у них настоящее.

Как раз в это время на аэродроме стало заметно оживление. Я сходил к заправщику и, оказалось, вовремя — поступило распоряжение заливать бензин в машины, готовящиеся для сегодняшнего показа. К самолёту подкатил на бензовозе и заполнил все баки. В бочки мне наливать отказались.

Ладно, это тоже не мало. Запустили моторы, стали их прогревать. И тут, словно ниоткуда появляется капитан в сопровождении двух бойцов.

— Вы пилот этого самолёта?

— Так точно, — а у самого душа ушла в пятки. Неужели, сейчас арестуют? Или просто возьмут под плотную охрану?

— У меня к вам, дорогой товарищ, огромная просьба. Сломался автомобиль, а у меня приказ — обеспечить охрану объекта, и решительно не на чем доставить сюда остальных красноармейцев, выделенных для оцепления. Войдите в положение — выручите. Говорят, что на вашем самолёте можно сразу целый взвод перевезти. А мы кучу времени потеряли — ждали, когда починят эту несчастную машину.

— Муся, открывай аппарель. Бойцы — выкатить бочки на поле. Бомбы выгрузить, стеллажи вынести, — я с отвёрткой и пассатижами в руках принялся "отдавать" крепления.

— Садитесь, товарищ капитан, показывайте дорогу, — это Мусенька сообразила, что мы получили возможность мотивированно взлететь.

По прямой до казармы оказалось рукой подать, но по дороге выходило километров тридцать. Не успели бы служивые пешкодралом. Приземлился я прямо на плацу и взял сразу человек сорок. Велел им сесть на пол и в два счёта доставил прямиком на заводской аэродром. Выгрузка через задний люк заняла полторы минуты. Потом второй рейс, третий и последний — четвёртый. При разгрузке я даже не делал полной остановки — бойцы сходили с наклонного трапа, словно спрыгивали с подножки трамвая. Хотел уже взлетать, чтобы окончательно дать дёру, как вижу — в недавнем прошлом несчастный капитан, которого я, судя по всему, сделал счастливейшим из смертных, никуда с нашего борта не сошёл, а стоит, прильнув к лобовому стеклу, и в отчаянии комкает фуражку.

— Не успели, — прошептал он побелевшими губами. — Сам уже приехал и всё видел.

Я как раз в этот момент оторвал машину от грунта, но был вынужден снова приземлиться, чтобы высадить ненужного попутчика. Пришлось, с риском чиркнуть крылом о землю, отворачивать влево, потому что впереди оказалась группа людей и автомобилей, и притирать машину к земле не самым академическим способом, то есть ставить её на задние колёса, а потом опускать нос. Скорость у меня в этот момент была критически малой, да я ещё и по тормозам дал, едва они коснулись грунта, чтобы скорее остановиться и вытолкать, наконец, так и не осчастливленного командира подальше, но через считанные секунды у моего замершего в неподвижности сарая остановилась легковушка. Да так неладно, что не объедешь — обязательно наткнёшься крылом. А заднего хода у этого сооружения нет. Делаю вид, что просто из хулиганских побуждений отлетел в сторону, вместо того, чтобы, как все нормальные люди, рулить по полю. Глушу моторы.

Глава 24. Тяжёлый разговор

— Ох и гад ты, малец. Просто сволочь. Контра ты недобитая. Сосватал мне пятиместные самолёты, а сам на моих глазах высадил сразу тридцать четыре бойца. На ходу высадил, в одно касание.

— Десять лет расстрела без права переписки, — буркнула Муська. А я заржал. На нервах ведь. Капитан окончательно доломал свою фуражку, спохватился и нахлобучил то, что от неё осталось, на свою повинную голову.

— Тебе смешно? Да я тебя сейчас...! — комкор, знакомый мне по короткой встрече в Воронеже, неожиданно замолчал. Проследив за его взглядом, я увидел, как из подъехавшего автомобиля вышел товарищ Сталин и направляется к нашей живописной группе. А вдали за его спиной последние из доставленных красноармейцев с винтовками в руках разбегаются к местам, куда направили их встречавшие нас младшие командиры.

Наш сложного состава строй развернулся в сторону более высокого начальника. Почему сложного? Штатский (кепка на голове) я, полувоенная Мусенька (пилотка и комбинезон, но знаков различия нет, потому что через воротник видна неуставная кофточка) и совсем военный, хотя и в неуставной формы головном уборе, капитан.

Минута молчания.

Вторая.

Прочитать по лицу мысли рассматривающего нас вождя, решительно не могу. Актёры, игравшие его в фильмах, своей мимикой выражали режиссёрский замысел, а не историческую реальность.

— Как называется этот самолёт? — нарушил тишину вождь.

— Название разработки — "Сарай". На вооружение не принят, на производство не поставлен, официальный индекс не присвоен.

— Что же, раз уж так получилось, давайте осмотрим его, — Сталин направился в сторону дверцы над крылом. Но Муся с капитаном были шустрее. Они в два счёта оказались в кабине и открыли аппарель. Наш высокий гость посмотрел на это спокойно и вошёл в салон по наклонному трапу.