Часть первая

      Спать?

      Не убирать зал, не чистить обувь?

      Спать!!!

      Почему наши предки не говорили: “Я победю” или: “Я побежду”?

      Потому, что говорили: “Мы победим”!

      Три долгих месяца назад, в последний день местной зимы, когда детвора забивала снежками чучело мороза (да какие тут морозы, впрочем? Ну, градуса три; снег то выпадет — мокрый, крупный — то почти сразу же и растает) — я пришел в затерянный среди усадеб Столичного Региона дворик мастера. Мастер поддерживал заговор целиком и полностью и принял меня с заметным одобрением. Мое имя не спросил, а свое не назвал, ссылаясь на очевидные принципы конспирации. Предложенные за обучение деньги сразу же разделил на две ощутимо неравные части. Меньшую взял, большую двинул ко мне:

      — Купи снаряжение.

      — Рукавички, шлем, деревянный меч?

      — Это я тебе выдам. Лучше, чем у меня, ты все равно не найдешь. Купи карты Столичного Региона. Штук десять. Ищи разные масштабы, разных мастеров, будем составлять сборную, подробную. Туристический путеводитель. Карандаши. Блокноты. Поищи, может быть, удастся найти карманные часы... Какой у тебя пульс?

      В отличие от мастера, доктор свою долю денег взял полностью — зато и отработал их до монетки. Ладно там, воспаление в коленном суставе задавить — это хотя бы теоретически представить можно. Но Герхард Борегар фон Цузе гарантировал мне работу спины — как у обыкновенного здорового человека моего возраста. На Земле с этим без операции справиться не пытались. И непохоже, чтобы лиценциат медицины напихал мне в спину титановых спиц под наркозом.

      А как починили спину и ногу, стало возможно бегать.

      И мастер эту возможность отработал, как доктор свою премию: до копеечки!

      Так что к летнему пляжному сезону пульс у меня сделался как у космонавта — шестьдесят ровно. А вот при первой беседе с мастером я, помнится, удивился:

      — Ну... Шестьдесят пять-семьдесят. Похудею еще, теперь же двигаться мне можно.

      Мастер кивнул:

      — Доктор передавал письмо. Я спрашиваю вот почему. Часы у нас редкость и ценность. Особенно наручные. Ты ищи, но, скорее всего, время мы будем считать по пульсу. Сейчас я тебе все и объясню... — наставник гостеприимно растворил калитку в царство пота и боли:

      — Вот наш двор. Особое снаряжение нам не понадобится. Ты не молод. Твой командир... Молчи, никаких имен, привыкай... Пишет, что гоняться за молодежью в составе команды тебе не придется. Отсюда следует, что изучать ты будешь искусство единственного удара. Подход, удар, отход. Вынимать клинок быстрее, чем конь лягается, тебя научу я... Но главное в нашем деле — уметь планировать подход и отход. Если тебя на маршруте зажмут даже полные придурки, которых сейчас гребут в стражу — вряд ли ты отобьешься... Для того нам и карты, и часы.

      Мастер продолжал обстоятельно рассказывать, как мало физических усилий требуется, чтобы всего лишь достать меч и правильно им резануть — остальное сделает изгиб клинка и угол заточки; как подходит его искусство для действий в стесненных условиях; как хорошо его применять, если ранен или болен, или устал.

      Искусство наносить удар единым движением с выхватыванием клинка, искусство слабого против сильного; искусство бить не успевшего поставить блок...

      Искусство убить беззащитного.

      В земной истории есть абсолютно точный аналог. Среди многочисленных “-до” имеется “иайдо”, придуманное по легенде молодым, не очень сильным и не очень умелым самураем — чтобы отомстить за убийство родителя. Убийца отца почитался великим бойцом; юный самурай имел только единственный шанс на победу — выхватить меч раньше, чем противник достанет свой и включится в боевой режим.

      Так родилось искусство удара — не для поединка равных. Для мести, для убийства.

      Вот зараза! Не быть мне Д’Артаньяном даже в сказке!

      Для таких, как безымянный мастер, и кем решено сделать меня, придумано японское же слово — “хитокири”. И тогда, получается, здесь не французская революция, и не китайская. Здесь — времена японской войны Босин, когда день принадлежал патрулям “волков Мибу”, а ночь — людорезам (как переводится “хитокири”).

      Ну, полегчало, когда нашел аналогию?

      Честно говоря — еще как. По огромным размерам стены, можно было предположить, что угодил в аниме “Вторжение титанов”. А когда наш клуб со всем пылом непуганых молодых идиотов сделал по “Титанам” ролевую игру — тогда как раз появились доступные по цене капсулы полного погружения — среди участников этой самой игры был приличный процент напугавшихся до настоящих мокрых штанов. Хотя они-то достоверно знали, что находятся всего лишь в игре, внутри виртуального мира, и циферки противника ничего реального не могут причинить циферкам их персонажей.

      Принимая в науку, мастер пообещал: не будет заучиваний ритуальных поз, не будет малопонятных движений. Только целесообразное, только простое, только доступное для обычного человека. И в тот день, когда мастер закончит урок без взыскания, обучение кончится.

      И вот — звезды проявились в полном блеске, небо потемнело полуночной глубиной — мастер выдохнул:

      — Довольно. Заминка. Дыхание. Массаж. Спать!

      Спать!!!

      Почему наши предки не говорили: “Я победю” или: “Я побежду”?

      Потому, что вместе с формой коллективной надежды — “Мы победим!” — имели форму поставленной точки.

      Я победил!

* * *

*

      “Победителю турнира — особенный приз!”

      — Что задумался? — Тацуми справа от меня взъерошил пальцами непослушные темные вихры. — Хочешь сказать, не знал про состязание?

      Попытку ответа заглушили стражники. Рядов десять, в каждом три человека, неровно и громко топали по улице. Стражники орали песню — в этот раз я уже не шарахался и не удивлялся. Слушал.

      — ... Но если будешь упрямым! Пра-абьешься сквозь гиблый дым! Ударишь, красивый самый! Па-а гор-раду стра-аевым! Услышишь, щасливый самый! Как воют афицера! Первая рота прямо! А-астальные напра-а-а!...

      Отряд прошагал мимо афишной тумбы, у которой мы читали выцветшую листовку; из-за тумбы выступила Акаме:

      — Ну и орут... Енот, это на твоем языке что значит? Можешь перевести?

      — Могу... Стой, у тебя же в руках эта самая книжка, там вон и перевод есть.

      — Если я начну вчитываться в мелкие буквы, слезы потекут и настоящий цвет глаз проявится.

      Настоящий цвет глаз Акаме давно известен, и по всей Столице в ориентировках разослан. Да вот — недалеко ходить, соседняя же листовка — “Разыскивается!” Опознают — никакое искусство боя не спасет, навалятся разом три, пять десятков; мало — пригонят хоть сотню! Императорская стража постоянно вербует людей — и те охотно идут, потому как другой работы все меньше и меньше остается в широко раскинутой Империи. Армия не страдает от некомплекта — несмотря ни на угрозы по всей западной границе, ни на едва-едва замиренный север, ни на тлеющую уже в самой Столице гражданскую войну.

      Книжка у Акаме та самая, знаменитейшая и легендарнейшая, вошедшая в моду совсем недавно. “Злые песни Кириона фон Огре”. Поскольку книге сопутствовала р-романтическая кр-ровавая др-рама — стихи захватили умы и сердца всего Столичного Региона в какие-то сто дней, от схода снега до яблоневого цвета.

      Саму же историю в многочисленных театрах Столицы (вот не вру, от раззолоченного императорского до тряпичных кукольных!) подавали так. Странствующий черный маг стихотворным заклятьем приковал доблестного капитана к месту, прямо посреди пира, на глазах безутешных товарищей — и коварно поразил клинком предателя. Пирующие, коих тот самый изменник заранее опоил ядом, погибли в муках, унеся приметы убийцы в могилу. Но преданная ученица и последователь капитана, храбрая поборница справедливости, последняя надежда древней фамилии Юбикитас, проницательным умом раскрыла тайну чернокнижника, разгадав смысл его заклятия, и точно вычислив место его прибытия в Столицу. К сожалению, мерзкий старикашка на добытое кровью и слезами невинных золото нанял подонков из “тени Стены” — и убийцы “Ночного рейда” нанесли жестокий ущерб смелой сыщице.

      Но правосудие не сломить! Сэрью не просто победила, добро всегда побеждает, этим не удивишь! Надежда фамилии Юбикитас еще и захватила у “Ночного рейда” могущественный тейгу — “дихотом”. Все, на что укажет хозяин, этот артефакт перекусывал точно пополам. Как легендарный зверь-дихотом, из челюстей которого, по легенде, артефакт и был сделан.

      Тут легенда заканчивалась, и начиналась грубая проза. Пока я лечился и учился, мне никто не объяснял — а сам я был слишком занят, чтобы спросить еще и об этом — что артефакт приемлет далеко не всякого владельца. Шерри погибла осенью; за зиму в Столице вышли новые указы, ввели новые налоги, вызванное ими недовольство переросло в мелкие бунты и демонстрации... Здешний император имел от роду двенадцатый год — и потому не сильно верил в себя. Зато безоглядно верил оставшемуся от папы премьер-министру — тому самому “честняге Онесту”, которого вся страна, от кондовых монархистов до отвязных анархистов, называла исключительно жирной сволочью. Жирная сволочь подавляла народное возмущение безо всякой жалости, быстро, решительно. Да и люди пока еще имели, что терять. А потому к ситуации подходили слова кардинала Мазарини, тоже большого любителя ввести налог-другой: “Пока поют песенки, будут платить”. Столица изощрялась в матерных частушках, стены домов по утрам обнаруживали на себе листки с оскорбительными для его величества и особенно “его тучности Онеста” балладами в двадцать-тридцать куплетов... Совсем уже доведенные до отчаяния люди собирали последнее и несли в “Ночной Рейд”, которому прибавилось работы. Но полноценное восстание все никак не начиналось, как не разгораются дрова при слабости тяги.

      А к середине зимы вообще вернулась с покорения варваров генерал Эсдес. Каким из артефактов она владеет, никто достоверно не знал. Но вот в ее колоссальной силе тоже не сомневался никто — и тут на ночных улицах начались настоящие бои. Небольшой отряд Эсдес, всего три человека, зато каждый с тейгу — причинял “Ночному Рейду” массу неудобств...

      — ...Наконец, боссу это надоело, — завершила рассказ Акаме. — Булат и Тацуми выманили трех ублюдков на роскошный корабль в большом канале, где всех и убили... К сожалению, Булат погиб также.

      — Булат... Это тот силач, весь в мышцах?

      Тацуми хмуро кивнул:

      — Я унаследовал его артефакт, в бою не было выбора... Сам не понимаю, как мы тогда победили... Впрочем, про нас хватит уже. Ты-то сам как?

      — Устроился к архитектору, макетчиком. Помнишь тот макет, по которому вы меня вычислили?

      Акаме приподняла уголки губ:

      — Что Тацуми вырезал из репы и брюквы?

      — Вот и я думал-думал, как получше устроиться, вспомнил этот макет... Пришел к мастеру — дескать, чужеземец я, и не знаю, с чего бы начать. А хотел бы при дворе “попасть в случай”... Вот, гляжу, тут у вас макеты домиков стоят — а не желаете ли диковинку из наших мест? Большой макет города? Заинтересовался мастер. Сделали мы кусок Центра, выставили тут неподалеку в большом павильоне редкостей, сходите, если будет время. Народ валом повалил! Мастер меня зауважал, монетки закапали... А главное, я теперь в рабочее время могу куда хочешь с блокнотиком пройти, и что надо зарисовать. На макете подход-отход спланировать, и тут же ногами проверить. И стражники меня только приветствуют. Потому как не подозрительный шнырь, а сотрудник уважаемого мастера, выполняющий важное поручение по зарисовке фасадов или там скульптур. Для чего? Так вся Столица знает, для макета же, о котором каждый слышал, и многие даже видели... Мы три четверти Центра успели охватить, к трактам и окраинам примериваемся, но на дорогах пока зарисовали и приклеили только постоялые дворы.

      — Кстати, о постоялых дворах, — ухмыльнулся Тацуми, — помнишь Вилли?

      — Конечно!

      — Он попал в подпольные бои со зверями. У нас был заказ на хозяев цирка, те еще сволочи, хватали людей прямо на улицах — кто послабее, у кого за спиной ни семейства, ни цеха, ни друзей с оружием... Мы с Леоной покрошили уродов, и успели вытащить десятка два пленников, опросили — один и рассказал. Дескать, шли втроем, первый двинул искать работу и пропал, второго убили... Спрашиваю, как звали — Торн и Енот, без ошибок. Скинулись мы спасенным по чуть-чуть денег, поддельные бумаги нарисовали, разошлись они кто куда... А через две ночи тот постоялый двор, где Вилли продавали, взял да и сгорел. Постояльцы выбежали, а хозяйскую дверь кто-то подпер бочонком с водой. Мокрые доски не загораются, так утром и нашли. Крыша обуглена, рамы в пепел, дверь изнутри тоже обуглена, а снаружи целехонька.

      Акаме вздохнула:

      — Ну вот, не рой другому яму! Енот, а при своих зарисовках ты новых охотников Эсдес не видел? Тех, которых она собрала взамен троицы павших на корабле?

      — Только издали. Пестрая компания. Парень ростом с тебя, Тацуми. На вид нормальный, даже странно, что ему надо у Эсдес... Еще какое-то чудо в маске. Еще выпендрежник “весь в белом”, с ухватками мужеложца...