3.Смоленский поход

— Это не того ли Патрикея Рюмина сын что в походе на Ревель сгинул безвестно? — подозрительно глядя на стоящего тут же Клима проговорил старый окольничий Буйносов.

— Да, это мой батюшка, — твердо и с достоинством отвечал ему Рюмин.

— И где же твой батюшка? — последовал новый вопрос.

— Погиб ото многих ран полученных на царской службе.

— А ты где с той поры пропадал?

— На чужбине я вырос бояре, а государь наш меня на службу взял. С ним и вернулся в родное отечество.

— Стало быть, службу ты столь годов не правил, а чести хочешь по отеческому?

— Я честно и доблестно служу своему государю и не хочу иной чести, нежели той, что он меня пожалует!

— Ишь каков, стыда у тебя нет! Бесстыжий ты!

— Стоп бояре, — поспешил прервать я разгорающийся спор, — скажите мне я царь или не царь? Разве я не вправе жаловать за службу верного человека чином и землею? Разве честный сын честных родителей, оттого что на чужбине побывал, теряет право на вотчину? Я ведь не требую, чтобы он выше вас в думе сидел?

— Государь, — поднялся с места Мстиславский, — ты наш царь, а мы твои холопы. И ты волен каждого из нас казнить или миловать. Однако ты сказал что он честный сын — честных родителей, а так ли оно? Если Клим в законном браке родителем своим прижит, то и говорить не об чем, его вотчина. Но так ли оно?

— Государь, дозволь слово молвить? — взволновано произнес Рюмин.

— Говори.

— Урожден я в славном городе Ревеле, иначе Колывани. Отец мой и матушка венчаны были и меня там же крестили, в том крест целую.

— Это откуда в Ревеле православный поп взялся, чтобы родителей твоих венчать? — закричал кто-то из задних рядов.

— Тихо! — прикрикнул я на думу, — порешим так. Поелику город Ревель находится под рукою брата моего короля Густава Адольфа с коим мы прибываем в дружбе и братской любви, то полагаю с первой оказией послать туда верных людей дабы о деле сем разузнать. Однако дела государственные ждать не могут и потому в посольство Рюмин поедет и чин получит. Если выяснится что он лгал нам, то с него за сию вину спросится полной мерой. А если нет, то пусть вам бояре стыдно будет! На том и порешим, а теперь если дел больше никаких нет, то не задерживаю.

Выходя из палаты, я обернулся к Климу и тихонько спросил:

— Ты мне ничего рассказать не хочешь? А то смотри, прилепится к фамилии прозвище "бесстыжий" или "Бестужев"*.

______________

*Судя по всему, родоначальники этой фамилии носили распространённые прозвища "Рюма" и "Бестуж(ий)", то есть "бесстыжий"[2]. "Генеалогия семей Бестужевых очень запутана, и их родословные точно не установлены"[3]. У исследователей нет даже уверенности в том, что все Бестужевы (и Бестужевы-Рюмины) одного корня.

На следующий день пришли хорошие известия. Василий Бутурлин посланный перехватить Заруцкого и Марину Мнишек в том случае если им удастся улизнуть из Коломны, не терял времени зря. После взятия нашими войсками Коломны он развернул свой отряд и пошел на Воронеж. Взяв с ходу эту небольшую еще крепость и захватив неожиданно большую добычу, воевода, разгромил несколько мелких шаек и послал гонцов известить о своей победе. По-хорошему бы ему не задерживаться, а рвануть прямиком на Астрахань. Но до нее почитай тысячу верст, и ни одного города по пути. Ни одного, потому что и Царицын и Саратов и прочие города за время смуты совершенно разорены, а многие и сожжены дотла.

— Откуда в Воронеже таковые запасы взялись? — спросил я у бояр.

— Вестимо откуда, государь, — отвечали мне, — тушинский вор с Заруцким их загодя собирали. Чаяли там отсидеться, если что, да стакнуться с казаками или татарами с ногаями для войны. Но не попустил господь воровству сему.

Список, присланный Бутурлиным, и впрямь впечатлял. Значительные запасы пороха, оружия и продовольствия были как нельзя кстати. Одних пушек разных калибров более сотни.

— Не прикажешь ли государь, чтобы запасы сии сюда прислали. В походе на Смоленск куда как пригодятся.

— Нет, не прикажу. Пусть запасы сии охраняются пуще глаза. Летом надо будет рать посылать на Астрахань против тамошнего самозванца. Вот запасы сии и пригодятся. Опять же крепости восстанавливать, царицынскую, саратовскую, самарскую и прочие. Нужны будут туда пушки.

— Как повелишь государь, а что прикажешь с казачьей челобитной делать?

— С какой еще челобитной?

— Ты тоже Иван Федорович, скажешь казачьей! — встал со своего места Романов, — если холопы от хозяев по убегали, да разбойничали где ни попадя, так уже и показачились?

— Так бояре, ну-ка с этого момента по подробнее что за холопы, почему показачились, и что за челобитная?

Дело как выяснилось, заключалось в следующем. Во время смуты в цетральную Россию кинулись как мухи на мед разного рода банды из казаков и людей называющих себя таковыми. К ним как водится, пристало не мало сторонних людей из разных слоев общества, от боярский детей, до холопов включительно. Еще до освобождения Москвы вожди ополчения стали предпринимать попытки наведения порядка, одной из которых стал мой поход на Железный Устюг и далее на Вологду. После выборов царя таких усилий стало больше и самые умные из казаков стали потихоньку сворачивать свою деятельность и убираться подобру-поздорову, кто на Дон, кто на Волгу, кто еще куда. И вот тут толпам показачившихся стало ясно что нигде их не ждут и никому они не нужны. Ну, разве что бывшие владельцы холопов были бы не прочь увидеть их в своих деревнях отбывающими повинности. Что характерно, государство было с вотчинниками и помещиками вполне солидарно, поскольку нуждалось в налоговых поступлениях. Тоже казалось примкнувшим к казакам посадских и черносошных людей. Оглядев бояр я понял, что большинство из них ничтоже сумнящеся ожидают что их царь, задрав хвост, побежит лично разгонять бывших холопов по их вотчинам. Некоторые более адекватные были согласны чтобы царь послал воевод. То что на носу война и войск тупо нет, не беспокоит вообще никого.

— Скажите мне любезные, а много ли сиих "казаков" и хорошо ли они вооружены? — осторожно спросил я собравшихся.

Бояре помявшись ответили что непосредственно под командованием атамана Матвея Сомова чуть менее трех тысяч человек, делившихся, впрочем, внутри на более мелкие отряды. Лошади есть примерно у половины, огнестрельное оружие у трети. То или иное холодное оружие есть у каждого.

— Замечательно, а где челобитная?

Дьяк вздохнув достал документ и нудным голосом принялся зачитывать. Если коротко, то казаки били челом и хотели послужить моему царскому величеству в чаянии того что я их пожалую. Надобно сказать, что челобитная была составлена довольно грамотно, в том смысле, что присутствовали все необходимые для казенного делопроизводства обороты, а мой титул приведен полностью и написан золотыми чернилами. Которые, кстати сказать, довольно большая редкость.

— Это кого же они там такого грамотного нашли, для челобитной? — Хмыкнул я когда чтение закончилось.

— А чего искать, — отвечал дьяк, — когда Матвейка Сомов, покуда не утек к вору лжецаревичу Петру, в Постельничем приказе служил в подьячих.

— Эва как, надобно бы встретится, да потолковать с сим атаманом.

Такая возможность представилась через несколько дней. Вообще встречаться с царем людям такого ранга как бывший подьячий пусть даже и ставшим атаманом не положено. Их удел вести переговоры с назначенными мной людьми, причем не слишком высокопоставленными. К тому же инцидент со стрельбой в мою сторону под Коломной сыграл свою роль, и мои приближенные в последнее время делали всё, чтобы подобное не повторилось. Однако Сомов меня заинтересовал. Все-таки, при нелюбви народа вообще и восставших в частности, к государственной бюрократии, он сумел выдвинуться в первые ряды. Что говорило об определенной харизме и лидерских качествах. Кроме того ему удалось объединить несколько отрядов и убедить их посвятить жизнь не разбоям, а служению государству. Такая позиция заслуживала если не уважения, то внимания. Вызывали интерес и люди составляющие его отряд. У меня поход на носу, а ратников кот наплакал. Тут же люди худо-бедно вооруженные и воинскому делу привычные. Надо только их энергию в полезное русло направить.

Принимать казачьих лидеров по моему приказу должны были мой кравчий Вельяминов и неразлучный с ним Анисим Пушкарев. Сам я хотел устроиться где-нибудь поблизости, чтобы наблюдать за ходом переговоров, однако, к моему удивлению подходящего помещения в кремле не нашлось. Ну что поделаешь, буду строить себе дворец озабочусь. Пришлось ограничиться строгими инструкциями. Первым пунктом было, во чтобы это ни стало разделить казаков, чтобы они перестали быть монолитной силой. Из имеющих хоть сколько-нибудь справных лошадей создать конный казачий полк. Вооруженных огнестрелом поверстать в стрельцы, а прочих либо в пикинеры, либо еще куда. Отдельно нужно было выявить знающих пушкарское дело или кузнечное ремесло. И тех и других не хватает катастрофически, кадровый голод просто дикий. Во вторых надо было постараться отделить от основной массы людей потенциально склонных к бунту. Особенно из числа бывших атаманов, есаулов и прочих вождей. Не хотелось бы в походе иметь проблемы с дисциплиной. Работа, впрочем, найдется и им. Дела в Сибири идут не шатко не валко, людей там мало, сгодятся и такие. К тому же это для обычных людей Сибирь это место ссылки, а для казаков самое место подальше от бояр и государственной администрации. Поставят остроги, будут собирать ясак. Ну, а начнут озоровать, что поделаешь. Сибирь она большая, закон там тайга, а прокурор медведь. Ну, и в третьих мне было интересно узнать что за человек Матвей Сомов и где можно его использовать.

* * *

Масленицу Федька встречал в Москве. Все более оживающую после ухода оккупантов столицу охватило безудержное веселье. На всех углах слышали веселые шутки и смех, на площадях веселя народ, скоморохи давали представления. Впрочем, глазеть на все это у боярского сына времени не было. Государь не то наградил, не то наказал сотника Михальского повелев ему жениться на девице Ефимии Шерстовой. Как оказалось, сговорились он еще до освобождения Москвы причем на сговоре был сам государь. Однако тогда в спешке все было сделано второпях и не по обычаю, отчего отец невесты кривил рожу. К тому же Михальский из приблудного иноземца с той поры превратился в царского телохранителя, которого государь ко всему пожаловал в постельничие. Короче решено было провести чин сватовства заново со всеми положенными обрядами, не говоря уж о том, что масленая неделя для венчания не хороша. Вот после Великого Поста на Красную горку самое оно! Поскольку родни или близких друзей у жениха на Москве не было, то сватами выступили царский кравчий Никита Вельяминов и думный дьяк Клим Рюмин. Панина, как водится, тоже привлекли, не то дружкой жениха, не то еще кем.

Федор впервые участвовал в сватовстве, и ему все было интересно. К тому же о обстоятельствах сговора и роли в нем государя ходило так много слухов, один чуднее другого, что поневоле за любопытствуешь. Вельяминов с Рюминым ради такого дела разоделись в нарядные кафтаны шитые золотом и богатые шубы. Федька тоже приоделся и бедным родственником не выглядел, хотя конечно, до царских любимцев ему было далеко. Со стороны Шерстовых была их многочисленные родственники, тоже приодевшиеся и важные. Ради такого дела как будущая свадьба царь даже помиловал опального Бориса Салтыкова приходившегося Шерстовым довольно близкой родней. Впрочем, тот на глаза царевым ближникам не лез и держался в тени.

На другой день после сватовства отец невесты вместе с многочисленной родней отправился смотреть дом жениха. Как оказалось родственники невесты не знали что государь подарил Михальскому терем и были приятно удивлены размерами и качеством постройки. Этого Федька впрочем, не видел, поскольку был занят службой. То что у сотника было сватовство никак не отменяло ни учений, ни караулов, ни разъездов по Москве и окрестностям. Сказывали что государь каждое утро начинал с того что узнавал сколько на Москве случалось за ночь разбоев и татьбы. Поскольку лихих людишек во время смуты развелось с избытком то случаев таких хватало. Государь от того гневался и потому дьяки, ярыжки и сам первый судья Разбойного приказа боярин Романов трудились не покладая рук. На масленой неделе приказы впрочем, были закрыты, что, однако, не отменяло необходимости патрулирования. А найдутся тати, так и в темнице подождут, пока праздник кончится.

Пока сотник был занят, замещал его Панин. Хлопот вправду сказать было много. Когда Федька только поверстали в службу, в сотне Михальского было едва три десятка человек. Но прошло совсем немного времени и количество ратных увеличилось почти в пятеро. Сам Корнилий не упустивший ни одной возможности увеличить свой отряд называл его не иначе как хоругвей. Люди в нем подобрались разного толка. Михальский не чурался переманивать к себе казаков, служилых татар, иногда просто откровенных разбойников. Впрочем, брал далеко не всех. Почему Корнилий одних бывало спасал от расправы, одевал и вооружал за свой счет, а от других отворачивался хотя бы они и были хорошо снаряжены, Федька долго понять не мог. На расспросы же Михальский только усмехался, да приговаривал: — "Смотри мол, да учись, пока я жив".

Однажды Панин искавший по какой-то надобности сотника и не застав его дома отправился на пушкаревский двор. Привратник признавший боярского сына запустил его в ворота и принял поводья коня. Другой слуга проводил Федьку внутрь, и попросил обождать, пока доложит хозяину о приходе гостя. Пока тот ходил, парень с любопытством осматривался. Федька и раньше бывал у стрелецкого полуголовы и не переставал удивляться как у него все устроено.

Горница где ждал боярский сын была просторной и светлой, а стены ее были завешаны коврами и лубочными картинками. На одну из них и уставился боярский сын. Надо сказать, картинка была весьма занимательной. Изображена на ней была схватка трех человек с целым полчищем ляхов. Один из них был в железных латах с большим двуручным мечем. Второй с саблей, а третий со стрелецким бердышом. Вокруг толпились враги, но видно было, что три витязя одолевают. Надпись в углу картинки гласила: "Государь Иоанн Федорович бьется с Ходкевичем".

Пока Федька глазел на диковинную картинку, дверь отворилась и к нему вышли хозяин, сотник и царский кравчий.

— Что сосед, и ты на сей лубок не налюбуешься? — усмехнулся Вельяминов, — смотри-смотри, может и признаешь кого.

Спохватившийся Федька почтительно поклонился вошедшим, а тот продолжал.

— Эх, Анисим, Анисим! Вот проведает государь, что ты за картинки велишь делать, ужо будет тебе.

Хозяин дома, хитро улыбаясь словам гостя, кликнул жену и та вместе со служанками, стала накрывать на стол.

— Садись с нами Федор Семенович, — обратился к боярскому сыну Пушкарев, — гость в дом — радость в дом!

— Да я, — начал было Панин, но Вельяминов перебил его.

— Садись, садись успеешь еще с сотником своим потолковать. Проголодался поди на службе, так угостись пока угощают.